Поэт видел что за церковнославянский
В своем непреодолимом стремлении
В своем непреодолимом стремлении
Пушкинская эпоха, пушкинские современники, пушкинский Петербург. Эти выражения стали для нас привычными и естественными. Ибо гений поэта оказался превыше всего, что было рядом с ним, а его бессмертные творения пережили время. Хорошо сказала известная поэтесса Анна Ахматова: «В дворцовых залах, где танцевали члены высочайшего двора, министры, аншефы и не-аншефы, фрейлины и кавалерственные дамы, где сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин или здесь не бывал Пушкин. Всё остальное никому не интересно».
Не могла, конечно, удовлетворить поэта староверческая программа Шишкова и других поборников «славянщизны» и стерильной чистоты русского языка. В одном из писем Пушкин иронически замечал, что Шишков, с его болезненной ненавистью к иноязычным словам, мог бы запретить «Бахчисарайский фонтан» потому только, что автор употребил итальянское слово фонтан вместо устарелого русского водомёт.
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробуждён.
Встаёт купец, идёт разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтинка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Эти демократические реформы языка встретили тогда яростное сопротивление со стороны защитников карамзинских правил благопристойной салонной речи. Но попытки вернуть прошлое были тщетны. Лермонтов и Гоголь, Некрасов и Л. Толстой продолжили и укрепили начатое Пушкиным сближение литературно-книжной речи и народно-разговорной стихии.
Сто пятьдесят лет отделяют нас от пушкинской эпохи. Но творения поэта близки и понятны нам. И это определяется тем, что Пушкин сумел отобрать наиболее удачные выражения, жизнеспособные языковые формы, многие из которых стали впоследствии узаконенными нормами русского литературного языка. Было бы, впрочем, неверным полагать, что современный язык ничем не отличается от пушкинского словоупотребления. Беспощадное время грызёт и язык гениев. Многое, если внимательно присмотреться, покажется нам у Пушкина странным, а порой и не совсем правильным. Например, в «Капитанской дочке» говорится: «Все мои браться и сёстры умерли во младенчестве». Смысл этой фразы ясен, но никто из нас, пожалуй, уже так не скажет. Вместо сочетания во младенчестве мы скорее употребим: в младенческом возрасте, когда были ещё младенцами, грудными детьми и т. д. Нередко встречаются в сочинениях Пушкина устарелые синтаксические сочетания: Была ужасная пора, Об ней свежо воспоминанье (мы бы сказали: о ней); Туда зарёю поспешаю: (мы бы сказали: когда взошла заря:). Мы говорим сейчас: вихрь, останавливает, плечи, в романе же «Евгений Онегин» встречаются иные формы: Мельканье, вихорь быстрых пар; Коня пред ним остановляет; Умыть лицо, плеча и грудь.
Выше уже шла речь о том, что многие слова употребляются теперь в ином значении, чем в эпоху Пушкина. Вот ещё один пример. Все помнят монолог Татьяны, обращённый к Онегину при их последнем свидании. А какой смысл вложен там в слово соблазнительный? Прочитайте и вдумайтесь ещё раз.
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
Что муж в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
В современном языке прилагательное соблазнительный обычно употребляется в значении «заманчивый, привлекательный». Например: соблазнительное предложение, соблазнительная мысль. У Пушкина же словосочетание соблазнительная честь означает буквально: «скандальная честь соблазнителя».
Язык Пушкина необыкновенно богат. По количеству употреблённых им разных слов он превосходит таких гениев мировой литературы как Шекспир и Сервантес. Но язык изменяется непрерывно, и некоторых известных нам теперь слов мы у Пушкина не найдём. Просто их ещё не употребляли в то время. Так, например, у Пушкина нет слова настроение. Вспомним, насколько излюбленным оно стало у Чехова. Не удивляйтесь, если не обнаружите у Пушкина прилагательного научный. Дело в том, что это слово появилось в русском языке лишь в 40-х годах XIX в. Сохранилось такое любопытное свидетельство. В 1852 г. Н. В. Гоголь впервые услышал слово научный и, как рассказывает один из современников, «вдруг перестал есть, смотрит во все глаза на своего соседа и повторяет несколько раз сказанное мною слово: научный, научный, а мы все говорили наукообразный: это неловко, то гораздо лучше».
Но как бы ни значительны были отличия языка пушкинской эпохи от речи нашего времени, сходства между ними ещё больше. Создатель литературного языка, Пушкин сделал самое главное: он объединил разные стилистические пласты русского языка, скрестил книжную и разговорно-обиходную речь в непревзойдённых по своему совершенству и своей самобытности художественных творениях.
Освободив литературный язык от искусственных запретов и канонов, Пушкин открыл путь для его естественного и свободного саморазвития. И если Белинский сравнивал деятельность великого поэта с «водоворотом, всё увлекающим в своём непреодолимом стремлении», то вряд ли будет преувеличением сказать, что и наш язык с тех пор шествовал вперёд и бурно развивался в непреодолимом стремлении!
Особенности употребления церковнославянизмов в творчестве Пушкина
Пушкин и проблема славянизмов
…в церковнославянском языке поэт ценит …простоту, краткость, первобытную свежесть и свободу от европейского жеманства.
Пушкин понимал, что за церковнославянизмами стоит многовековая культура слова и что пренебречь этим богатейшим наследием нельзя. Поэтому все жизненные элементы церковнокнижного происхождения, которые были традиционно закреплены за стилями поэзии и часть которых проникла в прозу, поэт охотно употреблял. Следует заметить, что в поэзии задержалось значительно больше славянизмов, чем в прозе.
Пушкинская оценка славянизмов исторически менялась и развивалась. Если ранний Пушкин употребляет славянизмы довольно часто, преимущественно под влиянием поэзии Державина, а также ломоносовских традиций, то позднее он заметно отходит от многих славянизмов, значительно сокращая количество употребляемых книжных речевых средств. Это он делает, руководствуясь, разумеется, не предвзятыми взглядами на славянизмы (что наблюдалось у некоторых карамзинистов), а выработанным им принципом соразмерности и сообразности, соответственно с содержанием и идеей произведения. Все это находит отражение в эволюции пушкинского стиля.
Его ранние произведения (например, «Воспоминания в Царском Селе» и др.) обильно насыщены славянизмами:
«Навис покров угрюмой нощи»; «Не здесь его сразил воительпоседелый, о бородинские кровавые поля!» и т. п.
Над романом «Евгений Онегин» Пушкин работал в течение ряда лет. Первые его главы насыщены славянизмами значительно сильнее, чем последующие. В тех же случаях, когда поэт изображает широкие полотна русской жизни, он прибегает к типично русским речевым средствам. Это особенно заметно в описании быта Лариных и других помещиков. В первых же главах славянизмов больше потому, что там помещены лирические отступления, для выражения которых они оказались вполне уместными. Скучая в ссылке и вспоминая столицу, где неслись его «младые дни», Пушкин восклицает:
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Все те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас.
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Современная поэту критика настойчиво упрекала его в неуместном смешении церковнославянизмов с «чисто русскими словами, взятыми из обыкновенного общественного быта». Эта общая тенденция к ассимиляции церковнокнижных и архаически-славянских выражений с общеупотребительными формами речи сохраняется до конца в пушкинском языке.
Не отказываясь совсем от культурного наследия церковнославянского языка, от скрытых в нем возможностей поэтического выражения и экспрессивного воздействия, Пушкин постепенно освобождает литературный язык от груза излишних и потерявших выразительность церковнославянизмов. К началу 20-х годов исчезают из пушкинского употребления такие устарелые церковнославянские слова, как
расточить (в значении разогнать, рассеять):
Там с верной, храброю дружиной
Полки врагов я расточил.
Но сильного в боях небесный вседержитель
Лучом последним увенчал.
(Воспоминания в Царском Селе, 1814);
воитель (в последний раз это слово употребляется в «Песни о вещем Олеге», 1822):
Воителю слава — отрада.
Исключение архаических церковнославянизмов из языка Пушкина сопровождалось постепенным сокращением и устранением таких фонетических и морфологических примет церковнокнижной речи, которые были типичны для «высокого» славянского слога.
· Например, церковнославянское е в ударяемом слоге перед твердым согласным на месте русского о в ряде грамматических категорий к концу 10-х годов или вовсе исчезает из стихов Пушкина, или остается в единичных примерах, вытесняясь ё.
Их гробы черный вран стрежет.
Гряди — и там, где их не стало,
Воздвигни памятник побед!
Последний по времени пример такого употребления падает на 1821 г. в стихотворении «Наполеон»:
Исчез властитель осужденный,
Могучий баловень побед,
И для изгнанника вселенной
Уже потомство настает.
С рассветом алыя денницы.
Когда под скипетром великия жены
Венчалась славою счастливая Россия.
(Воспоминания в Царском Селе, 1814);
Подруги тайные моей весны златыя.
(Погасло дневное светило, 1820) и др. под.
Большая часть примеров приходится на ранние годы поэтической деятельности Пушкина, кончая 1820 г.
В церковнославянской традиции, в выработанной ею системе оборотов и отвлеченных значений Пушкин видел опору в борьбе с засилием французских стилей. Вместе с тем церковнокнижная культура представлялась поэту более демократической, национальной, более близкой к «коренным» основам народного русского языка.
Особенности употребления церковнославянизмов в творчестве Пушкина
· Характерны приемы переносного употребления церковно-славянских слов и выражений:
Как утеснительного сана
Приемы скоро приняла.
И Страсбурга пирог нетленный.
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит.
Нередко употребление церковнославянизмов в переносном значении сопровождается их «светским» переосмыслением.
Апостол неги и прохлад.
(Пирующие студенты, 1814);
Октавию — в слепой надежде —
Молебнов лести не пою.
(В стране, где Юлией венчанный, 1821);
Он сочинял любовные псалмы.
· Приспособляя слова, выражения, обороты церковнославянского языка к стилям художественной литературы и к бытовому русскому языку, Пушкин вкладывает в церковнославянизмы новое содержание, нередко атеистическое или вольнодумное. Например, призыв к революционной борьбе, к народному восстанию выражен поэтом в таких словах:
Ужель надежды луч исчез?
Но нет! — мы счастьем насладимся,
Кровавой чаши причастимся —
И я скажу — Христос воскрес.
· Эта борьба с церковнокнижной культурой, опиравшаяся на идеологию атеистически настроенного вольтерьянца, выражалась также в своеобразных приемах смешения церковнославянских и русских выражений, в приемах морфологического и семантического их взаимодействия.
Например, в «Руслане и Людмиле»:
Как ястреб, богатырь летит
С подъятой, грозною десницей
И в щеку тяжкой рукавицей
С размаха голову разит.
Уже мы знали нужды глас.
Душа рвалась к лесам и к воле,
Алкала воздуха полей.
Потом на прежнюю ловитву
Церковнославянизмы сталкиваются с русскими словами, обрастают «светскими» переносными значениями, заменяются русскими синонимами, сливаются с ними, передавая им свои значения. Этот процесс литературной ассимиляции церковнославянизмов вызвал у современников поэта больше всего откликов и недоумений.
Зима. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь.
«В первый раз, я думаю, дровни в завидном соседстве с торжеством»,— писал «Атеней» 1812, № 4, ч. 1). Этот процесс можно наблюдать в таких явлениях стилистического преобразования церковнославянизмов:
А.С.Пушкин – основоположник русского литературного языка. Отношение к церковнославянским и архаическим древнерусским элементам. Иноязычная лексика в произведениях А.С.Пушкина.
А. С. Пушкина по праву называют основоположником современного русского литературного языка. Он сумел сбросить стилистические путы прежних литературных школ и направлений, освободиться от условных жанровых канонов. Именно он сблизил поэтический «язык богов» с живой русской речью. Им было пересмотрено само понятие литературного вкуса. Не могла, конечно удовлетворить поэта староверческая программа Шишкова и других поборников «славянщизны» и стерильной чистоты русского языка.
Не следует, однако, полагать, что Пушкин, подобно некоторым писателям-карамзинистам, вовсе избегал архаизмов и славянизмов в своём творчестве. Поэт видел, что за церковнославянскими словами и выражениями стоят многовековые традиции и культура художественной речи. Пушкин использует славянизмы как яркое стилистическое средство в возвышенной поэтической речи.Широко применяя в своем литературном творчестве элементы иностранных языков — иноязычные вкрапления, Пушкин разработал принципы их отбора и использования. Эти принципы получили дальнейшее развитие в русской литературе и применялись вплоть до Октябрьской революции, а некоторым из них следуют и в наши дни. Основной особенностью при вводе А.С.Пушкиным иноязычных слов в свои происхождения является то, что он как бы извиняется за то, что не смог подобрать русского синонима. Это свидетельствует о негативной оценке А.С.Пушкиным использования слов иноязычного происхождения в русском языке. Но в то же время он понимает, что зачастую случаются ситуации, когда от этого не уйти и использует иноязычные слова.
Пушкин создавал непревзойденные образцы поэзии во всех родах и видах словесного искусства, и все жанры литературы он смело обогатил, вводя в них разговорный язык народа. В этом отношении Пушкин превосходит как Крылова, совершившего аналогичный подвиг лишь в жанре басни, так и Грибоедова, закрепившего разговорную речь в жанре комедии.
В-четвертых, Пушкин охватил своим гением все сферы жизни русского народа, все его общественные слои — от крестьянства до высшего света, от деревенской избы до царского дворца. В его произведениях отражены все исторические эпохи — от древней Ассирии и Египта до современных ему Соединенных Штатов Америки, от Гостомысла до дней его собственной жизни. Самые различные страны и народы предстают перед нами в его поэтическом творчестве.
И по мере того как Пушкин закрепляет реалистический метод отражения действительности в своих произведениях, усиливается и народно-разговорная стихия в его языке. Таким образом, все эти пять положений обнимаются формулой: “Пушкин — гениальный поэт русской нации”, что и позволило ему завершить процесс закрепления русского национального языка в литературе.
.В языке Пушкина вся предшествующая культура русского художественного слова не только достигла своего высшего расцвета, но и нашла решительное преобразование. Пушкин произвел новый, оригинальный синтез тех социально-языковых стихий, из которых исторически складывается система русской литературной речи. Пушкин стремится к созданию демократического национально-литературного языка на основе синтеза книжной культуры литературного слова с живой русской речью, с формами народно-поэтического творчества. Пушкин утверждает многообразие стилей в пределах единой общенациональной нормы литературного выражения. Этот процесс был неотделим от реформы литературного синтаксиса и семантики. Расширяются границы литературного языка в сторону устной речи и народной поэзии. Эта стилистическая многогранность слова прежде всего подготовляется постепенным перемещением границ между литературой и бытом, реалистическим их сближением, которое начинается в творчестве Пушкина уже на рубеже 10—20-х годов, но особенно ярко обнаруживается около середины 20-х годов (в период работы над «Евгением Онегиным», «Цыганами» и «Борисом Годуновым»). Не отказываясь совсем от культурного наследия церковнославянского языка, от скрытых в нем возможностей поэтического выражения и экспрессивного воздействия, Пушкин постепенно освобождает литературный язык от груза излишних и потерявших выразительность церковнославянизмов. Таким образом, в языке Пушкина торжествует принцип сближения фонетико-морфологического строя литературного языка с живой разговорной речью образованного общества.
В церковнославянской традиции, в выработанной ею системе оборотов и отвлеченных значений Пушкин видел опору в борьбе с засилием французских стилей. Вместе с тем церковнокнижная культура представлялась поэту более демократической, национальной, более близкой к «коренным» основам народного русского языка. Продолжая по разным направлениям разрабатывать «неистощимый рудник языка славянского», Пушкин, однако, освобождал русский литературный язык от оков архаической церковной идеологии. Он воскрешал старинные выражения с ярким колоритом национальной характерности, смешивал обороты церковнославянского языка с живою русской речью и на таком соединении создал разнообразие литературных стилей и жанров. Пушкин подчиняет церковнославянские формы выражения особенностям живой русской речи.Все особенности, касающиеся употребления церковнославянизмов в пушкинском языке с середины 20-х годов, можно разбить на три основные группы явлений. Прежде всего романтический интерес к русскому средневековью заставляет Пушкина оценить значение церковнославянского языка как основной формы литературного выражения в ту эпоху. Высокая оценка национально-исторической роли церковнославянского языка побуждает поэта переносить его формы из стиля исторического повествования в общую систему современного Пушкину литературного языка. Другая категория явлений, связанных с употреблением церковнославянизмов, подводит к вопросу о торжественных стилях пушкинского языка. Нередко русские слова вбирают в себя значения семантически или этимологически близких церковнославянизмов.
Вопрос № 36
Дата добавления: 2018-04-15 ; просмотров: 3322 ; Мы поможем в написании вашей работы!
Сочинение: В своем непреодолимом стремлении
Название: В своем непреодолимом стремлении Раздел: Сочинения по литературе и русскому языку Тип: сочинение Добавлен 04:40:48 04 марта 2004 Похожие работы Просмотров: 112 Комментариев: 22 Оценило: 5 человек Средний балл: 5 Оценка: неизвестно Скачать |
Ваш обозреватель не поддерживает встроенные рамки или он не настроен на их отображение. К 170-летию со дня кончины А.С. Пушкина В истории русской духовной культуры одной из крупнейших фигур является А.С. Пушкин. Его по праву называют основоположником современного русского литературного языка. Но при этом, как правило, вне поля зрения остается то, что значительной является его роль и в развитии церковнославянского языка. Но только это роль косвенного преобразователя. Имея своей целью развитие и упорядочение русского литературного языка, Пушкин первым нашел формулу соотношения русского литературного и церковнославянского языков в новых условиях. И это соотношение держалось вплоть до 20-х годов XX века. До А.С. Пушкина господствовала теория трех «штилей» М.В. Ломоносова. Согласно этой теории, которая сыграла большую роль в истории русского литературного языка, высокие понятия и предметы речи должны описываться высоким «штилем», а он включал многое из церковнославянской лексики и грамматики. Обыкновенные понятия должны были передаваться средним «штилем». А низкий «штиль» использовался в комедиях, эпиграммах, дружеских письмах и т.д. Все средства языка были как бы разделены, обособлены друг от друга. Эта деятельность М.В. Ломоносова протекала в русле, традиционном для предшествующего, древнерусского, периода в истории русского языка: «несмешне и нераздельне». Такая теория в свое время сыграла положительную роль, ибо до Ломоносова происходило смешение всех этих средств. Но вместе с тем она, на мой взгляд, создавала угрозу для резкого обособления церковнославянского от русского литературного языка. И поэтому творческая деятельность Пушкина оказалась важной не только для русского литературного языка, но и для церковнославянского. Исторически система русской литературной речи складывалась из церковнославянизмов, элементов разговорной речи и заимствований из европейских языков. Интенсивное освоение последних русским литературным языком начинается с Петровской эпохи. Заслуга Пушкина состоит в том, что он понял необходимость синтеза всех этих речевых стихий и блестяще осуществил этот синтез. Часто о степени влияния церковнославянского языка на язык того или иного писателя судят по количеству употребленных лексем и грамматических форм. Если подходить с этой меркой, то язык зрелого Пушкина в значительной мере лишен этого влияния. Но таким выводам противоречит как исследование функциональной значимости церковнославянизмов, так и прямые высказывания Пушкина о месте и значении церковнославянского языка для русского. Кроме того, в 1830-е годы у поэта происходит возврат к традиции церковнославянской культуры, отразившийся в языке его произведений. Таким образом, становится очевидным, что если и говорить об изменении роли церковнославянского языка в творчестве Пушкина, то лишь имея в виду ее усиление. С другой стороны, необходимо заметить, что усиление роли той или иной речевой составляющей и количественный рост соответствующих слов или форм напрямую не связаны. К началу 1820-х годов из языка Пушкина постепенно исчезают многие фонетические, словообразовательные и морфологические церковнославянизмы: расточить – «рассеять», сретать – «встречать», воитель – «воин», влиять – «вливать», род. ед. прил. ж. р. великия жены, весны златыя и др. Вместе тем, поэт сохраняет многое из церковнославянской лексики, ибо она была не просто дополнительным источником синонимии, – за ней стояли легко узнаваемые образы, часто внутренняя форма этих слов была более прозрачной. Кроме того, с церковнославянизмами была связана традиция словоупотребления, объединявшая духовную культуру многих веков и делавшая единой эту культуру (именно благодаря действию этой традиции мы можем говорить о существовании единой древнерусской литературы с первых веков принятия Русью христианства по начало XVIII века). Критики упрекали поэта за то, что он неуместно смешивает церковнославянизмы с «чисто русскими словами, взятыми из общественного быта». Однако Пушкин этой тенденции к синтезу и ассимиляции церковнославянизмов с общеупотребительными формами речи остался верен до конца своих дней. Что же касается синтеза церковнославянского языка с «простонародным», то это прямо провозглашается Пушкиным в качестве основного принципа его творчества. А.С. Пушкину принадлежат известные слова: «Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного, но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» («О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова», 1825 г.). Показательно, что Пушкин здесь говорит об единой «стихии». Как не вспомнить здесь слова замечательного филолога прошлого века, профессора Московского университета Ф.И. Буслаева о том, что русский и церковнославянский представляют собой единое целое. Даже если бы Пушкин сделал только одно – нашел место церковнославянской лексике и формам в русском языке – его заслуга в развитии нашего языка была бы значительной. Но Пушкин сделал большее – он выработал формы соотношения русского и церковнославянского языков, обеспечив тем самым первому национальную устойчивость, а второму функциональную преемственность и сохранение устойчивости в культурно-языковой ситуации. Особая роль церковнославянского языка в истории русского была связана с тем, что сначала старославянский (т.е. церковнославянский кирилло-мефодиевского периода), а потом и собственно церковнославянский язык был наднациональным языком. Он возник как язык проповеди, адресованной всем славянам. Только на протяжении первых полутора веков христианства у славян дважды менялись центры книжной и языковой культуры: сначала Моравия и Паннония, затем Восточная Болгария и, наконец, Киев и Новгород. Однако всюду сохранялась его общеславянская природа и всеславянская обращенность. Он не был языком интернационального братства. Интернациональное предполагает, видимо, отсутствие границ. Культура и язык, не имеющие границ, имеют печальную судьбу. Древнерусская же культура, во многом благодаря церковнославянскому языку (и тому, что стояло за этим языком, – христианству), была четко вписана в славянскую, шире – православную, еще шире – христианскую и, наконец, – в мировую культуру и цивилизацию. Церковнославянский язык был одновременно и культурно-языковой нишей, которая не давала выветриться русской культуре и русскому языку, и проводником внешних идей и влияний. Защитные функции церковнославянского языка могли ослабевать или усиливаться. Ослабевали они в периоды спокойного развития языка. Усиливались при стечении неблагоприятных для культуры обстоятельств. Примером может служить конец XIV–XV веков. Падение Балкан, усиление роли Русского Государства и Русской Церкви на международной арене, отражение вражеских нашествий, преодоление внутренних междоусобиц приводят к тому, что усиливается роль церковнославянского языка. В русском литературном языке появляется много архаизмов, книжная культура ориентируется на кирилломе-фодиевские и древнекиевские традиции. Появляется особый стилистический прием, который получил наименование «плетение словес». Или более близкий нам пример – русский язык в Сибири XVII–XVIII веков. Знакомство с языком сибирских летописей обнаруживает, что их язык сильно архаизирован, в нем много таких слов и оборотов, которые в то время логичнее было встретить в житиях, гомилиях. Объясняется все достаточно просто. Русский язык в Сибири того времени оказался без местных национальных корней, он был представлен самыми разными европейскими диалектами, испытывал влияние со стороны нерусской речи. В таких условиях у литературного и разговорного языка непременно должна быть местная поддержка. И вот оказывается, что функцию национальных корней для русского языка в Сибири того времени выполнял церковнославянский язык. Ибо летопись – это памятник, важнейшим назначением которого является сохранение преемственности национального сознания, культуры, языка. Для московской или северорусской летописи XVII века обилие церковнославянизмов являлось бы свидетельством неоправданной архаизации языка, а для сибирской летописи оно стало единственно возможным в этих условиях путем поддержания традиции. Святые Кирилл и Мефодий, создавая язык, на долгие века вперед определили, каким ему быть и как он будет соотноситься с литературными языками славян. Этот язык создавался по типу сокровищницы, и в этом проявилась его «соборность». Он всегда был близок живым славянским языкам, уже в ранние эпохи своего существования реализуясь в виде национальных изводов: древнеболгарского, древнерусского, древнесербского. Близок он был, естественно, и русскому литературному языку. Близок настолько, что входил в него составной частью. Величайшей заслугой Пушкина, на мой взгляд, является то, что он увидел защитные функции церковнославянского языка и принял это в качестве ведущего творческого принципа. Пушкин создал своего рода «прокладку» между этими языками (русским и церковнославянским) – своеобразный культурный слой русской лексики, прочно соединивший эти две речевые стихии. Этот слой был сформирован, в частности, за счет церковнославянских слов, которые получили новое значение. Это оказалось живительной инъекцией для русского языка и одновременно углубило корни церковнославянского языка в русском. Фактически это же делали ранее и церковные книжные деятели, вводя в церковнославянский язык новую (русскую литературную) лексику. Лингвистический подвиг Пушкина вполне уместно сравнивать с тем, что сделали святые Кирилл и Мефодий, во всяком случае в том, что касается принципов и механизмов чисто языковой работы. И в том и в другом случае были местные речевые традиции и был высокий образец, только в одном случае в виде греческого, в другом – в виде церковнославянского языка. Пушкин ничего не изобретал в русском языке. И это была достаточно сознательная установка. В 1836 году в заметке, посвященной выходу книги Сильвио Пеллико «Об обязанностях человека», он пишет: «Это уже не ново, это уже было сказано – вот одно из самых обыкновенных обвинений критики. Но все уже было сказано, все понятия выражены и повторены в течение столетий: что ж из этого следует? Что дух человеческий уже ничего нового не производит? Нет, не станем на него клеветать: разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов». И вот эта неистощимость в соединении слов – именно то, что отличает слог Пушкина, и то, что оказалось самым существенным (из пушкинского наследия) в словесном творчестве русских писателей XIX–XX веков. Церковнославянский язык с глубокой древности служил источником обогащения народно-литературного языка. Уже в XI веке русские обращаются со старославянским языком как с собственностью всенародной (В.В. Виноградов). Постепенно русские книжники, а позже русские писатели заимствовали из церковнославянского языка лексику для обозначения высоких понятий, – то была философская и филологическая терминология, слова для обозначения абстрактных понятий. Пушкин открыл церковнославянский язык в качестве источника обогащения предметно-бытовой лексики. С его легкой руки глагол преобразить получил то значение, которое мы имеем сейчас (в церковнославянском языке, откуда он был взят, этот глагол был ситуативно связан в праздником в честь Преображения Господня): Это все приемы стилистического преобразования церковнославянизмов, которыми так богат язык «Евгения Онегина» и других произведений Пушкина зрелой поры. Благодаря Пушкину русский литературный язык на всем протяжении XIX и начала XX веков легко справлялся с нашествием заимствований из европейских языков, диалектной и просторечной лексики из народного языка. Органическое единство русского литературного и церковнославянского языков вызвано не только единством и общностью путей их развития, но и принципиальными отличиями, затрагивающими их глубинные свойства. В итоге они оказываются необходимо дополняющими друг друга. Благодаря воздействию церковнославянского языка сохранялась славянская основа русского языка и имела место историческая преемственность русской культуры, в том числе языковой. Благодаря воздействию народно-диалектной речи русский литературный язык сохранял национальную основу. Оба эти воздействия были уравновешены. В XVII–XIX веках русский язык справился с нашествием сначала германизмов, потом галлицизмов, с заимствованиями из других европейских языков. Справился, так как был более мощный источник обогащения русского литературного языка – церковнославянский язык. Лучшее подтверждение этому – язык А.С. Пушкина, который четко осознал особые функции церковнославянского языка. В целом значение церковнославянского языка для русского состоит в том, что он представляет собой умещенную на одной плоскости всю историю русского языка, ибо в церковнославянском одновременно функционируют памятники, восходящие к деятельности славянских первоучителей, преподобного Нестора, митрополита Илариона, Кирилла Туровского, преподобного Максима Грека и далее до наших дней. Все это очень хорошо понимал А.С. Пушкин, для которого понятия «церковнославянский язык» и «история русского языка» часто были тождественны. Он четко понимал, что литературный язык не может стоять на месте, он должен развиваться на основе всех речевых стихий, но равным образом этот язык должен иметь экологическую нишу, и такой нишей, по его мнению, был церковнославянский язык. Приводится в сокращении по книге: «Сибирская пушкинистика сегодня»: Сб. науч. статей / Сост., подг. к печати и ред. В. Алексеева и Е. Дергачевой-Скоп.– Новосибирск, 2000,
|