Скачать книгу Ты внутри меня полную версию современного популярного автора Тамуна Менро в формате FB2, TXT, PDF, EPUB бесплатно на нашем сайте 18pohd.ru.

Продолжение романа «На бешеной скорости».

Моя беззаботно-ванильная жизнь была дана мне большим авансом. Я не оправдала его и глупо, бездарно спустила всё до копейки, до последней улыбки и объятия родных, положив их на алтарь чувств к тому, чье ледяное сердце я пыталась отогреть теплом своей любви. Я лишилась всего, что было мне дорого.

?

Кира Дружинина, которой я была до 18 лет, умерла. Ее больше нет. Теперь есть Аделина Потапова. Я восстала из ада. Теперь у меня новая внешность, имя и в моей жизни появился человек, который каждый день исцеляет мою душу от боли, окружая меня своей безусловной любовью и даря шанс снова быть счастливой.

?

Но однажды мне пришлось встретиться с призраком прошлого, бывшим возлюбленным, которого я поклялась не впускать в свою новую жизнь. Я не дам ему снова разрушить все, что с таким трудом создала на обломках Кириной судьбы.

?

Возрастное ограничение: 18+

В тексте есть нецензурная лексика и откровенные сцены.

Хэппи энд!

?

Тамуна Менро

Ты внутри меня

Пролог

Тише!

Можно тише?!

Да вырубите вы уже эту сирену! Что за мерзкий будильник у кого-то?!

Стоп! Чей это может быть будильник, если я больше не живу со своим мужем, а в моем доме траура визжащую тишину нарушают лишь сдавленные всхлипы мамы, торопливые шаги брата, что бегает от нее до кухни за очередными успокоительными, да эпизодические набеги дяди Жени с Ромкой?

Набухающий сигнал скорой помощи с резкими фау-фау размазывает мои слуховые перепонки по позвоночнику, сквозь этот визг слышу:

– Кислород! Давление! Пульс!

– Она приходит в себя.

– Моргни, девочка, если слышишь нас.

– Кира! Кира, родная, да открой же ты глаза или просто моргни, что слышишь! – Рыдающий голос дяди Жени.

Не хочу его расстраивать. Я итак ему столько хлопот доставляю. Вывозит прокаженную от семьи подальше в Москву. Надо открыть глаза? Сейчас, минуту. Почему так тяжело, как будто кто-то рукой на глазницы давит? Еще усилие, веки дрожат, через них пробивается яркий свет. У меня с невероятным трудом получается поднять тяжелые ресницы.

Я вижу нависшие надо мной размытые лица в светлой одежде. Пытаюсь найти взглядом дядю Женю, все еще не понимая где я, но не могу повернуть голову, она тяжелая, словно чем-то зафиксирована.

Вжу-у-ух. Сердце сейчас выпрыгнет из сдавленной груди от парализующего ужаса и неизвестности. Сложно дышать. Вспоминаю, как проснулась связанная Булатовым. Лицо, как и тогда, пронзает вяжуще-тянущая боль, как будто мне содрали кожу и вылили на нее канистру спирта, я даже чувствую его тошнотворный запах. Только сейчас раздирается не отдельно лоб, а все пространство лица, захватывая область шеи, предплечья и живота с левой стороны.

Меня накрывает волной паники, когда я не могу повернуть лицо. Оно чем-то зафиксировано. Руки не слушаются. Я снова не могу контролировать свои движения?! Что со мной делают?! Я начинаю вырываться и истошно орать.

– Отпустите меня! Или убейте сразу, только не мучайте больше!

– У нее приступ, успокоительное!

Чувствую, как в кожу входит игла, я все еще в сознании, но теперь мое тело послушно-безвольное. Дышу часто-часто. Слезы сами катятся из глаз. Меня кто-то берет за руку, сжимая ладонь.

– Девочка моя, родная, мы тебя починим, всю починим, ты только живи, – опять дрожащий голос крестного.

Я пытаюсь отрицательно махать головой и мычу:

– Не хочу… Жить…

– Не смей, слышишь?! Не смей так со мной поступать! – он ревет в ответ, сжимая руку еще сильнее

– Или вы, мужчина, успокаиваетесь, или вам сейчас тоже успокоительное вколем. Возьмите себя в руки, не заставляйте тратить медикаменты! – Слышу, как его отчитывают.

Мое дыхание становится ровнее, сердце не слышу больше.

Я медленно погружаюсь в сон, где вижу папу. Бегу к нему, машу ему. Но он злится, а не радуется.

– Пап, а я к тебе! Я теперь всегда-всегда с тобой буду!

– Кирюш, еще рано. Я всегда буду с тобой рядом. Вот здесь, – он уверенно стучит указательным пальцем по груди, там, где застыло и уже не бьется мое сердце.

– Я сейчас хочу, пап. Я не готова так страдать. Я не вынесу каждый день жить с чувством вины. Без тебя. Без него. Но и с ним не смогу. Для меня это слишком.

– Знаю. Но ты справишься. Ты ни в чем не виновата, и сама об этом знаешь. Прости, что не смог тебя уберечь. Но у всевышнего свой план, который простым смертным порой ни понять, ни осмыслить, – папа начинает загадочно улыбаться. – Потерпи немного, скоро тебя ждет сюрприз. Ты будешь счастлива, дочка, мой малыш-генерал. А я всегда буду любить тебя и присматривать за тобой, за мамой, за Темой. И за Максом. Он мне как сын, хоть и набедокурил. Ты простишь его, когда будешь готова.

– Я никогда не буду к этому готова! – Плачу. Машу головой, отрицая папины слова. – Я вырву его из себя!

– Он внутри тебя, Кирюш. Вырвать его из себя, значит и не жить.

– Я выбираю не жить.

Эти четыре слова я повторяю, когда просыпаюсь после аварии уже в больнице. Со слов врача, я родилась в рубашке. Машина всмятку. Обычно, после таких аварий не выживают. Помимо сломанных ребер и изодранного лица от осколков лобового стекла, у меня еще и разрыв селезенки. Требуется срочная операция или я умру от внутреннего кровоизлияния.

Вот-вот приедет лучший хирург города. Операционная уже готова. Счет идет на часы. Но я отказываюсь давать письменное согласие на операцию. Если бы я была в отключке и не пришла в себя, меня бы прооперировали без этой бумажки. Но мне “везет”. Хвала небесам хоть за это. Мои мучения, наконец-то, закончатся.

Я на секунду прикрываю глаза, собирая остаток сил, чтобы еще раз для непонятливых повторить: отказываюсь.

Не могу дышать. Пытаюсь вздохнуть глубже, но начинаю кашлять, от чего боль под ребрами достигает немыслимой амплитуды, отдавая в плечо. Внутренности разрываются, а шею сводит судорогами. Меня как будто постирали и отжимают вручную, стягивая в тугой узел и выжимая остатки жизни. Я чувствую, как слабею, как даже лежа кружится голова, а к горлу подступает рвота. Только бы не отключиться. Только бы не отключиться.

Открываю глаза.

– Я. Отказываюсь. От операции.

Дядя Женя орет сначала на меня благим матом, потом на врача, который в ужасе от моего решения и нестандартной ситуации. Мне все равно. Смотрю в точку невидящим взглядом.

Я умерла, когда мой муж сначала превратил меня в ручного зверька, который послушно откликался на все его команды, заслуживая любовь и ласку хозяина, а потом, наигравшись, выпнул меня не только из своей жизни, но и из моей собственной. Он не просто предал меня. Он воткнул мне нож в спину и долго и мучительно крутил им так, чтобы рана точно не затянулась, и даже самому гениальному хирургу пришлось бы изрядно покорпеть над пациентом, часами пытаясь собрать в кучу ошметки живой плоти. Он лишил меня всего. В 18 лет я осталась без семьи, родного дома, друзей. Я умерла для всех. Для себя. Первая любовь стала моим проклятием. И у меня больше нет права на счастье. Так есть ли смысл бежать от себя в другой город и пытаться меня штопать, когда ежесекундно я выношу себе обвинительный приговор?!

– Я выбираю не жить. Где нужно подписать?

Глава 1

Четыре с половиной года спустя. Пригород Москвы

– Аделина, пять минут на сборы Оливки и мы уехали, сам увезу ее в сад. Буду поздно. Поедешь в город, возьми шофера и, пожалуйста, не капризничай. Я от твоих безумных гонок точно поседею, пожалей старика. – Мой муж подходит ко мне и целует в щеку сначала меня, потом дочь, что как обезьянка висит на моей шее. Он вовсе не старик! Он красавчик, и в свои 48 лет выглядит лучше многих 30-летних, он как коньяк лучшего сорта, чем старше, тем ядренее и привлекательнее. – Каждый раз, когда ты за рулем, я с ужасом беру трубку с незнакомых номеров, надеясь, что это не скорая, а полиция, и тебя всего лишь повязали за очередное превышение скорости.

Улыбаюсь ему. Так сильно его люблю и всегда буду благодарна ему за все, что он для меня сделал и продолжает делать. Если бы не он – не было бы моей жизни, в которой я – мама, жена и владелица самого “зубастого” в стране юридического агентства по защите прав военных. Мы ввязываемся в сложные, порой чудовищной жестокости и несправедливости дела и помогаем семьям военных добиваться правды и компенсации от страны, которой они отдают всю свою преданность и мужество. Большую часть дел мы ведем бесплатно для наших клиентов, их оплачивает наш Фонд, щедро спонсируемый моим мужем.

Пока заплетаю непослушные волосы моей блондинки в косички и пытаюсь удержать ее на стуле, возвращаюсь мыслями к просьбе мужа ездить с водителем. Знаю, он всегда за меня переживает, но все время нарушаю свое обещание слезть с адреналиновой иглы бешеной скорости, неважно на чем я “сижу”: на мотоцикле, очередной тачке или тарзанке для камикадзе. Моя маниакальная любовь к ребенку и желание оберегать ее от любых напастей, дуть на коленки до того, как на них могут появиться ссадины, и ненасытная жажда опасности для себя всегда находятся в конфликте друг с другом. Вот такая я чокнутая оторва, Аделина Потапова.

Выхожу на крыльцо с Оливкой на руках, провожаю ее с мужем до машины. Как всегда, прижимаюсь к родной груди, вдыхая смесь запахов надежности, заботы, защиты, мужества, благородства. Именно так и должен пахнуть настоящий мужчина. Зацеловываю дочку, по очереди громко и театрально чмокая каждый глазик, бровку, лоб, щеки, уши, шею – все, до чего могу дотянуться.

– Мамичка, еще, – она по второму кругу подставляет мне свое лицо, а я в миллионный раз поднимаю глаза к небу и шепчу куда-то вдаль “спасибо”. – Заберешь меня пораньше? Не хочу спать!

Малышка делает вид, что сейчас заплачет, если не соглашусь. Я, для приличия, задумчиво закатываю глаза, и выдаю то, от чего она начинает верещать ультразвуком.

– Заберу пораньше, но завтра придется поспать в саду, – делаю серьезное лицо для убедительности. – Договорились?

Она, конечно же, согласно машет головой. Но я-то знаю, что завтра утром она заголосит сегодняшнюю песню под названием “Забери меня пораньше”. Маленькая хитрюжка вьет из меня веревки. Но если я хоть как-то пытаюсь ее дисциплинировать и для порядка хоть иногда отказываю, то мой муж… Этот мужчина под два метра ростом с грудой мышц, хладнокровная и опасная акула бизнеса, человек, чье имя называют с благоговением от масштаба его авторитета, богатства и власти – ее самый преданный поклонник, обожатель и пожизненный раб. И она это отлично знает, хоть и совсем малышка, и по-женски использует свои чары.

Когда машина исчезает за воротами, я продолжаю стоять на брусчатке. Затем снимаю обувь и наступаю на траву, вбирая пальцами ее в стопу. Как сильно я люблю лето! Не только потому что летом родилась моя дочь (хотя, не буду врать, это главный аргумент). В это время года оживает все, что кажется мертвым бесконечный осенне-зимне-весенний период холода и серости. Такой символ возрождения. Надежды. Чего-то большего, что от нас не зависит. Лето наступает вне зависимости от наших желаний или готовности. И это великий дар Вселенной. Знак, что чтобы не происходило в нашей жизни, замысел всевышнего хоть и непостижим, но все же прекрасен. Если мы найдем в себе силы сдаться ему и принять все испытания. Тогда обязательно будет награда.

Я много думаю о жизни. О том, что было бы, если бы я не дала себе шанса на вторую жизнь и слабовольно покинула ряды раздавленных и преданных первой любовью девчонок. Ничего бы не было! Я бы не узнала, что вновь смогу стать счастливой, что в моей жизни появится человек, который каждый день будет исцелять мою душу от боли, окружая меня безусловной любовью, даря новый смысл дышать, ходить, вставать утром. И я в неоплатном долгу перед ним за эту возможность.

Я прохожусь по траве, наслаждаясь пением птиц и жужжанием пчел, что огромным шумным и трудолюбивым роем опыляют наши рябины. Улыбаюсь подаркам природы и захожу в дом, мне нужно лично отсмотреть документы по новому делу и, если понадобится, внести правки в план защиты.

Смеяться я так и не начала, как и спать без кошмаров, как бы и сколько бы не старалась меня починить и решить этот ребус мой психолог. Я лишь равнодушно пожимала плечами.

Есть вещи, которые навсегда оставляют отпечаток на нашей психике. Ментальные шрамы, которые, в отличие от обычных, не исправить ни одному пластическому хирургу.

Подхожу к зеркалу и по привычке провожу пальцами по гладкой коже лица. На ней больше нет ужасных рубцов, свидетельств самых страшных событий в моей жизни. Но то, что их нет внешне, не значит, что меня смогли избавить от них внутри. Они навсегда со мной. Я помню каждый. Особенно самый первый, который, как мне кажется, все равно выступает на лбу. Уродливая буква “Ш”. Шлюхе шлюшье лицо! Этот голос по-прежнему наводит на меня ужас! Я содрогаюсь и гоню от себя призраки прошлого. Натянуто улыбаюсь отражению, возвращаясь в действительность.

Из зеркала на меня смотрит красивая статная девушка 23 лет. Прямые темные волосы спадают на узкие плечи, челка спускается на глаза капризными прядями, тонкий нос, пухлые губы и даже ямочки на щеках. Мой доктор постарался на славу. У меня абсолютно новое лицо. Никто и никогда не признает в нем девушку, что погибла в автомобильной аварии пять лет назад. Это было моим единственным условием согласиться жить. Я его выполнила. И теперь у меня не только новая внешность, но и новая жизнь, в которой нет места сводящим с ума чувствам, новый характер – я больше не та робкая девчонка, которая не могла за себя постоять. Я Аделина Потапова. Если не заметили, мое имя начинается с говорящих букв. АД. Я восстала из ада и отправлю туда любого, кто встанет на моем пути.

Я запретила хоть как-то упоминать мою прошлую жизнь. Меня зовут только Аделиной. Никаких Кир. Под запретом любые разговоры о родных и друзьях погибшей Дружининой, туда же новости из прошлого мира. Даже имя брата. Темыч. Как бы я не старалась переписать свою память, у меня не получается стереть воспоминания о нем и нашем последнем разговоре. Заслуживает ли он знать правду обо мне? Безусловно. Скажу ли я когда-нибудь? Да никогда-нибудь! Не потому что я наказываю его за те слова, что он мне сказал, окончательно добив и без того раздавленную горем. А потому что не хочу, чтобы, видя меня, он каждый раз вспоминал обо всем, что я натворила, как швырнула нашу семью на плаху своих эгоистичных чувств. Уж лучше этот груз вины я буду таскать бурлаком одна. Избавлю брата хотя бы от этой ноши.

Несмотря на все ужасы, что произошли со мной и моей семьей, я буду лицемеркой если не признаюсь: я не раз гоняла в голове безумную идею вернуть себе свою жизнь, признаться во всем, даже после собственных похорон. Но дать заднюю и рассказать обо всем близким мне помешала одна случайная неслучайность.

Я наткнулась в сети на фото беременной Карины рядом с Никой.

Подпись “В ожидании Булатова младшего”.

Я сбилась со счету, в который раз мой мир рухнул. Вместе с иллюзиями о том, что я была для бывшего мужа кем-то больше, чем очередная юбка, которую он так хотел завоевать, что аж женился.

После этой “радостной” новости о пополнении в семье Булатовых, мысли “а не совершила ли я самую большую ошибку в своей жизни и может у нас еще есть шанс” сдохли. Я слезла с “мертвой лошади” и пошла дальше пешком, возненавидев свою первую любовь. И себя еще больше.

Как можно было потерять всё из-за зашкаливающих гормонов пубертата и слепой веры в настоящую любовь? Мне стало так горько, так мерзко, так погано на душе, что если бы можно было вернуться к моменту выбора в больнице, я бы настояла на своем и выбрала не жить.

Это потрясение запустило во мне еще один необратимый, разрушительный процесс. Я пропиталась ненавистью и мыслями о мести, что стали прорастать во мне корнями самого въедливого сорняка, который сколько не пытайся выдергивать, он все равно вылазит наружу. В тот день я совершила мелкий поступок, потому что на большее у меня тогда не было мощи.

Я отправила ему смс со своего номера с коротким посланием “Гори в аду. Когда-нибудь я вернусь за тобой. Кира”. Надеюсь, оно произвело нужный эффект. Проверить, к сожалению, не могу, телефон я сразу выключила и вытащила симку. И теперь, дважды в год, в день нашей свадьбы и моих похорон, я отправляю ему со своего старого номера этот же текст снова и снова.

Месть – это всегда сгусток боли, оружие снайпера и преступление против личности. А владелец этого оружия – камикадзе, обвешанный тротилом своей ярости, который вот-вот подорвется сам, но выполнит задание по уничтожению врага. И если мне представится возможность отомстить не на словах, а на деле, я ею воспользуюсь и заставлю его страдать, отняв всё, что ему дорого.

За эти пять лет мы трижды виделись при самых невероятных обстоятельствах. Кому расскажешь – не поверят. Он не почувствовал, что я была рядом. Вот тебе и космическая связь между нами. Начну, пожалуй, с эпизода первого. Самого душещипательного.

За неделю до родов я приехала в частный перинатальный центр на прием. Тогда я еще не сделала пластику, поэтому, дабы не смущать людей и не привлекать к себе повышенное внимание, я, как могла, прятала лицо. Темный парик с густой челкой на глаза. Очки с тоном на стеклах. Плотная медицинская маска. Мастер конспирации! До моего приема было еще полчаса, поэтому я вышла на территорию закрытого двора подышать свежим воздухом.

Когда я гуляла под соснами и маньчжурскими орехами, я услышала сзади до боли знакомый голос. Не может быть! Это невозможно! Я резко обернулась и буквально в трех метрах от себя увидела, как он идет в мою сторону, разговаривая по телефону. Меня будто током дернуло с такой силой, что Оливка в животе взволнованно стала пинаться, словно напоминала о себе. Я попыталась сбежать, но запуталась в собственных ногах и неуклюже упала на колени и локти. Все могло бы закончиться хуже, если бы в последний момент он меня не успел схватить.

Он. Держал. Меня. В своих. Руках.

Макс. Держал. Киру. В своих. Руках.

Пульс стал зашкаливать. Дыхание сбилось. В голове поднялся такой гул, что я схватилась за него от страха, что могу снова упасть.

– Девушка, с вами все в порядке? Давайте я помогу вам дойти до отделения? – Его голос окутывал меня липким туманом воспоминаний. Тело заныло. А мозг отказывался выполнять свои прямые обязанности – думать.

Он попытался развернуть меня к себе, но я стала вырываться, понимая, что он меня сейчас узнает. Я лихорадочно растягивала маску по лицу, поправляла парик и очки, все еще не оборачиваясь, выставив между нами руку в немом жесте “не подходи”. Боковым зрением я увидела, что к нам подбежала Карина с ребенком на руках.

– Максим, что случилось? Да, очнись ты! Девушка, что с вами? Я позову врачей! – Она побежала за помощью.

Если бы я не чувствовала разодранные ладони и биение собственного сердца, я могла бы надеяться, что мне снится очередной кошмар, ведь такого не может быть!

Но нет.

Это было самой настоящей реальностью, которая в очередной раз решила надо мной жестоко подшутить. Именно в тот день, когда я пошла на прием к врачу, его сиятельство Булатов младший решил со своей новой женой и ребенком припереться именно в эту клинику, где я планировала рожать свою дочь!

Меня разматывало от бушующих эмоций. Я беззвучно стала выбираться из его объятий, все еще не поворачиваясь лицом. Даже Оливка внутри меня замерла, а через секунду я услышала короткий “цок” внизу живота, как будто кто-то надул пузырь из жвачки и втихушку лопнул его. По ногам побежала теплая водичка.

У меня отошли воды.

А дальше мозг только успевал выхватывать слайды картинок из окружающего мира. Бегущие ко мне врачи с креслом-каталкой. Карина сзади них с наследником семейства Булатовых на руках. Не отпускающие меня руки бывшего мужа. Его голос, который меня успокаивает. Ноющая схватка, что стянула в одну болевую зону мой живот и поясницу. Меня посадили на кресло и повезли в родовую. Я позволила себе обернуться только один раз. Карина уже стояла рядом с ним и дергала его за руку, а он смотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились. Меня обдало жаром.

В этот день, после мучительных схваток, родилась моя Оливка.

Глава 2

Эпизод второй.

Оливке тогда было около десяти месяцев. Муж отправил нас с няней на море, а сам должен был присоединиться через пару дней. Я уже была после пластической операции на лице, со своими короткими волосами, окрашенными в темный цвет. Как и на моем любимом парике, вживую у меня была челка на глаза.

Этот девятичасовой полет “Москва-Мале” я не забуду никогда.

Сначала мы чуть не опоздали на самолет, когда стояли в жесточайшей пробке по дороге в аэропорт. Малышка начала капризничать, то теребила мою грудь, то с жутким плачем кусала меня и выплевывала ее. Наша помощница Валентина была бессильна мне помочь, как только она пыталась взять Лив на руки, дочка начинала вопить так, что можно было увидеть ее гланды шарообразной формы. Пару раз ее вырвало мне на пуховик, и даже накинутая на него муслиновая пеленка не спасла ни куртку, ни кофту под ней от переваренного пюре из брокколи. Я выглядела и даже пахла как мочалка, которую помотало этой жизнью. Впрочем, внутри я себя чувствовала не лучше. Мне уже хотелось повернуть обратно и улететь на отдых позже, с мужем, но пробка чудом рассосалась, и мы успели под самое закрытие регистрации на рейс.

– Всех пассажиров бизнес-класса только что увезли на самолет. Несколько минут, и машина вернется за вами, – приветливая сотрудница аэропорта сочувственно смотрела на нашу троицу. Замызганную меня, повисшего на моем плече тряпочкой опухшего от истерики ребенка и няню, которая готова была бежать куда угодно, лишь не пытаться в очередной раз взять свою подопечную на руки. – У вас там будет веселая компания, молодая пара с мальчиком, может малышка разыграется с дружочком?

– Спасибо. Я надеюсь, что большую часть дороги она будет спать. Сегодня она не в настроении, – у меня и самой не было абсолютно никакого настроения не только вежливо разговаривать с кем-либо, но и вообще говорить.

Я поднялась по трапу самолета и первой зашла в салон. Бортпроводница с ярко-красной помадой и до блеска лакированными волосами в тугом пучке показала рукой на наши места. А вот тут началось самое интересное. Весь первый ряд был уже занят не пассажирами, кроме наших с няней двух мест.

Людьми, при виде которых мне хотелось завизжать от ужаса, а колени с локтями начало тянуть и выворачивать от внутреннего напряжения. Я машинально прикрыла ладонью лицо, забыв, что они никогда его не видели и не узнали бы меня при всем желании. Я начала пятиться назад, наступив на ноги Валентине. Высокий парень в форме стюарта с шумом захлопнул дверь самолета и попросил размещать вещи и пристегиваться, так как ждали только нас. Меня, оторопевшую от неприятной встречи, продолжила аккуратно подталкивать вперед ничего не понимающая Валентина.

– Аделина Игоревна, проходите, пожалуйста, пока Оливия притихла. Мне еще кресло пристегнуть нужно.

У окна сидела Карина всё с теми же синими волосами, с пухлощеким сыном и матерью Макса.

Сердце забилось в конвульсиях. Бам-бам-бам.

Посередине – Макс. Рядом с ним должна была сидеть моя няня.

Грохот в груди еще сильнее. БУМ-БУМ-БУМ! БАМ-БАМ-БАМ!

– Я помогу вам с вещами, – бывший муж забрал у Валентины детское кресло для самолета и попытался снять с моего плеча мамский рюкзак, прикоснувшись ко мне. Через все слои одежды я чувствовала жар от его тела. Или это я горела? – Вы чуть не опоздали на полет в рай.

– Лучше бы опоздали, – я выдернула свой рюкзак из его рук и бросила на сиденье. – Мы сами справимся. Не нужно трогать меня и мои вещи.

Как только это вылетело из моего рта, я вспомнила одну из наших первых перепалок:

– Давай договоримся о нейтралитете, ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя.

– Первое, я трогаю всех, кого хочу. Второе, наличие парней никогда не останавливало ни одну из тех, кто за мной с матрасом бегает.

– Я всего лишь хотел вам помочь, – он удивился моей реакции, поджал губы и поставил кресло к окну. Слава богу он не стал говорить словами из моих воспоминаний, это было бы слишком трагикомично.

– Единственная помощь, которая потребуется – это держаться от нас подальше, – я судорожно очерчивала едкими словами границу между нами, хоть и в данных условиях это выглядело нелепо.

– В ближайшие девять часов, боюсь, не получится, – он показал на минимальное расстояние между нашими креслами и начал пристегивать детское кресло у окна. – Меня зовут Максим, если вам нужна будет еще какая-то помощь, обращайтесь. В некоторых случаях без мужчины рядом никак.

Я проигнорировала его попытку познакомиться и попыталась аккуратно положить Оливку в кресло-люльку, но она проснулась и начала кукситься. Стюардесса предложила пристегнуть ее к себе детским ремнем, если не получится уговорить на люльку. В итоге мне, как и Карине, принесли дополнительный ремень под дружный ор детей.

Я видела, как Карина сунула своему сыну маленькую коробку с соком, но он швырнул ее в стенку. Булатовский взрывной характер налицо. Бабушка суетилась рядом, перебирая без остановки детские стишки. Моя дочь оказалась не менее строптивой и протестовала против ремня. Она пыталась залезть ко мне в расстегнутую кофту и оттянуть майку, чтобы добраться до налившейся молоком груди. Стюардесса упорно настаивала, что нужно ее пристегнуть к себе спиной. Как только красногубая покинула салон, я расслабила ремень и дала Оливке грудь, чтобы она успокоилась. Я не понимала, что с ней происходит. Видимо, она чувствовала, что на этот самолет нам не нужно было успевать. Эх, знала бы я, кого встречу, я бы закрылась дома и не эвакуировалась ни при каких обстоятельствах.

Меня не только шокировала сама встреча, но и то, как себя вел Булатов. Вместо того, чтобы помогать матери своего ребенка, который тоже начинал капризничать при взлете, он спихнул все на мать и жену, да, я сразу заметила обручальное кольцо на правой руке, а сам доставал постороннюю девушку с ребенком. Уровень моей неприязни к нему только увеличился.

Но самые ужасные моменты ждали меня дальше. Мне пришлось с ним не только разговаривать еще, но и позволить ему держать мою дочь на руках.

***

Оливка измутузила всю мою грудь так, что она нещадно саднила. Соски болели даже от трения с тончайшим хлопковым бельем, вшитым в майку. Давно такого не припомню! Она то ела, то срыгивала съеденное на меня, грызла кулачки и истерила так, что стала горячей. Я, как назло, не взяла с собой жаропонижающее.

– Похоже у малышки зубки режутся, – подошла ко мне мама Максима и тут до меня дошло очевидное, я заглянула к ней в рот. Краснющие десны распухли и сверху, и снизу от передних зубиков. Привет, резцы, а что, по одному никак? Я кивнула, что она права. – Меня Марина зовут, давайте я с ней немного похожу, пока наш Кирюшка спит. Вы хоть немного отдохнете, кажется, к няне она не хочет идти. Ну что, попробуем?

Его сына зовут Кирилл?! У меня задрожали руки от услышанного. На несколько секунд я забыла, как дышать. Мне не послышалось?! Они назвали его Кириллом? Мне одной кажется, что это созвучное имя с Кирой? Они точно больные на всю голову с Кариной! Какая женщина в здравом уме позволит назвать своего ребенка в память о бывшей, да еще и погибшей? Или это я себя накручиваю? Судя по этой счастливой семейке, что летят на отдых с бабушкой, обо мне там и не вспоминают, так что это только мои наивные домыслы. Кирилл, да Кирилл. Красивое, сильное имя. Кирилл Максимович Булатов.

Я исподлобья взглянула на Макса. Он не скрывал своего любопытства. Он ждал моего ответа.

– Я благодарна за ваше предложение, но, боюсь, она к вам не пойдет. Она признает только меня и мужа, – на слове “мужа” я сделала жирный акцент, чтобы воздвигнуть между мной и прошлым железобетонные стены. – Сколько нянь мы перепробовали. Валентина единственная, кого она хоть иногда милует, но не сегодня.

Мне не хотелось обижать эту хрупкую женщину, я любовалась ее тонкой красотой и исходящим от нее светом заботы, тепла и любви. Мне она ничего плохого не сделала. Она, как и я, только пострадала от мужской части семьи Булатовых.

– Говорят, у меня волшебные руки, давайте все же попробуем, – она, не дожидаясь моего ответа, взяла капризульку на руки. Я замерла в ожидании нового концерта в ее исполнении. Но нет. Моя оперная дива притихла. И так забавно стала хватать за нос Марину.

– Я, кстати, Аделина. Простите за резкость. Не ожидала таких сюрпризов, – я встала, потянувшись, спина совсем затекла и невыносимо ныла от неудобного положения, да и вес Оливки давал о себе знать. – Я даже не взяла в ручную кладь жаропонижающее. Пойду спрошу у стюардов.

– У меня есть, я всегда с собой полчемодана лекарств ношу, а потом еще столько же обратно покупаю у местных. – Ее слова вызвали во мне вздох облегчения, сейчас дам лекарство и дочке станет полегче. – Максимушка, дорогой, достань мой чемодан. Там голубой пакет-аптечка, найди детский нурофен.

– Аделина Игоревна, давайте, я Оливию возьму, может пойдет? – Валентина измучилась чувством вины, что вместо няни она исполняла функции носильщика вещей и беспомощного наблюдателя.

– Не нужно, Валентина. Все в порядке, – я наблюдала, как Марина ходит по рядам с моей дочерью, театрально удивляется стенам самолета, лишь бы завлечь ее внимание. Я поймала себя на мысли, что Кирюшке повезло с бабушкой. Своего ребенка я лишила этой привилегии.

– Жаропонижающее, – подал мне лекарство Макс, задев меня пальцами, а меня опять обдало волнами жара и холода одновременно. Если честно, такая реакция тела на него, меня пугала. Я хотела бы интерпретировать ее однозначно как ненависть, но я была магистром кухонной психологии, самокопания, плюс десятки часов с моим специалистом, и все это ставило под сомнение мои умозаключения. – Вы больше не кусаетесь?

– Спасибо, – мне пришлось для приличия выдавить из себя благодарность.

Я начала читать на бутылочке инструкцию по дозировке, скандирую про себя “Кира, тьфу ты, Аделина, дыши, дыши, скоро этот кошмар закончится, и ты больше никогда его не увидишь”.

– А что же ваш муж бросил вас одну с ребенком в таком длинном полете? – Я поразилась наглости Булатова задать такой бестактный вопрос постороннему человеку. Как же он меня бесил! И волновал. И снова бесил. И я себя бесила! Я, как тогда, когда еще была с ним, под крышечку была полна самых разных эмоций и они буквально выплескивались из меня фонтаном.

– Думаете лучше для галочки ехать со своим ребенком рядом, а на самом деле все спихнуть на маму и жену? Мой муж не такой. Будь он сейчас рядом, не выпускал бы дочь из рук. Но некоторым приходится много работать, а не пожинать плоды стараний своих родителей, – я сначала ляпнула это, а потом только осознала смысл произнесенного и от напряжения аж язык прикусила. Что я несу?! Откуда Аделина может что-то знать об источнике его грязных денег?!

– Думаю, как из такого красивого рта выходят такие некрасивые и несправедливые слова, – он нисколько не смутился от моего ну очень прозрачного намека. Не смущалась и его жена, на руках которой спал сын. Она с интересом слушала нашу не светскую беседу. Я вспомнила, про их свободный стиль отношений, хочешь – ходи налево, хочешь – направо. – А еще думаю, что нет такой работы, которая помешала бы отцу быть рядом со своим ребенком, у которого режутся зубки.

Вот это ответочка! Меня сносило тайфуном эмоций от обиды за то, что он вот так спокойно, как ни в чем не бывало, будто и не клялся мне в вечной любви, все это время жил без меня, спокойно родил с Кариной ребенка, еще и гордится тем, какой он хороший отец, в то время как я месяцами сходила с ума, решаясь объявиться и дать нам второй шанс. Я-то рассчитывала, что он хоть немного будет скорбеть по своей жене, которая столько из-за него вынесла!

Дура! А-а-а-а! Какая же я дура! Ненавижу!

Мне стало так плохо, что я было рванула к Оливке, но в глазах потемнело и я схватилась за спинку кресла. Дочь, то ли из-за очередного приступа боли, то ли почувствовав мое состояние, резко закричала, и Марина с испуганными глазами поторопилась ко мне. Я поочередно, как в замедленном фильме, смотрела на нее с Оливкой на руках, на Карину с просыпающимся от нашего шума сыном, на Макса – и мне становилось все хуже.

– Простите, меня тошнит, отдайте Оливку няне, – я резко забрала дочь, всучила Валентине и побежала в туалет, прижав руки ко рту.

Меня полоскало в раковину с такой силой, что казалось я останусь без внутренностей. Меня выворачивало снова и снова. Я держалась за стены туалеты, чтобы не упасть. Глаза щипало от слез, которые как я не пыталась держаться, неуправляемой стихией, словно горная река, сносили все мои ментальные защиты хладнокровия. Я в очередной раз, рыдая навзрыд, вспоминала свою прошлую жизнь. Я только-только начала думать, что смогла приглушить воспоминания о нем, что моим страданиям конец, что начала жить нор-маль-но. Но нет. Он снова появился в моей жизни, пусть и на каких-то девять часов. Но я не дам ему разрушить то, что с таким трудом склеивала из осколков разбитой Кириной судьбы.

Не знаю, сколько я так провела в туалете, пока не пришла в себя. По ощущениям минут пятнадцать. Когда я открыла дверь туалета, не услышала плач дочери. Хоть одна радостная новость!

А потом я услышала и увидела то, что повергло меня в еще больший шок.

На коленях бывшего мужа скакали Оливка и его сын, они пищали, закатываясь от смеха, дергая в разные стороны его волосы. Он умудрялся удерживать обоих детей и смеялся вместе с ними.

Я думала, что всю самую большую боль я уже отхапала в своей жизни. Но нет. Благодаря ему, она разрасталась во мне новыми пульсирующими сгустками.

– Если вы еще раз, без моего ведома, хоть на секунду дадите мою дочь постороннему человеку, я уволю вас и дам такие рекомендации, что ни одна семья не захочет иметь с вами дело, – я оторвала от него протестующую дочь и, едва сдерживаясь, чтобы не орать на весь самолет, отчитала няню с расширенными от моего грозного вида глазами. – Я ясно выразилась?!

– Д-да, Аделина Игоревна, простите, мы дали Оливии лекарство и она сама прыгнула на руки к Максиму (она его еще и по имени называет?!), а п-потом вместе с мальчиком начала играть. Я не думала, что вы будете п-против, – она, заикаясь, дрожащим голосом объяснялась. Но мне было плевать!

Он не имел права прикасаться к моему ребенку! Он ни на что больше не имел права! Будь моя воля, я бы остановила самолет в ближайшем аэропорту и купила билет на первый же рейс домой.

– Аделина, – мама Макса пыталась тоже что-то вставить, но я не слушала, в моих ушах до сих пор звенел счастливый смех и визг моей дочери, обращенный к человеку, которого я ненавидела с каждой секундой все больше. Мое материнское сердце разрывалось. Этот ребенок мог быть нашим, если бы наши отношения не оказались большим мыльным пузырем, который, достигнув своего максимального размера, безжалостно лопнул.

Мне удалось утихомирить Лив и я аккуратно, стараясь не потревожить малышку, устроилась на кресле. Няня суетливо помогла установить его в лежачий режим. Меня всё ещё трясло внутри, но бессонные ночи дали о себе знать. Я задремала и проснулась от вошканья дочки, которая скидывала с нас плед, накинутый няней, пока мы спали.

– Спасибо за одеяло, – я хоть и смягчила тон, но нисколько не жалела, что сделала ей выговор. Только мать имеет право разрешать кому-то или не разрешать брать ее ребенка на руки. Она смущенно потупила взгляд, видимо, до сих пор переживала из-за недавней неприятной ситуации. – Попробуете взять Оливку минут через тридцать?

– Конечно, Аделина Игоревна, я бы с большим удовольствием, но она сегодня не желает со мной играть, – няня всем своим видом показывала угрызения совести и это уже раздражало. У меня не было желания любоваться ее скорбным выражением лица и без нее драмы в этом самолете было предостаточно.

– Валентина, смените настрой. Если вы будете все время ждать и повторять, что она к вам не идет и бояться ее, то она и не пойдет. Я вас взяла с собой для помощи, а не для выслушивания причитаний. Выключайте жертву и возьмите уже себя в руки, – когда мы брали ее на работу, она казалось такой уверенной, но на деле – пшик, боялась проявить инициативу и вставить лишнее слово, все время что-то мямлила и, конечно, ребенок не чувствовал силу взрослого человека и лепил из нее, как из пластилина, большую серо-буро-малиновую фигу. Мне нужно было срочно ее взбодрить, и пусть я была резка, но на сю-сю му-си-сю у меня не было ни сил, ни желания. – Иначе вам придется оплатить перелет, так как свои прямые обязанности вы не выполняете. Тридцать минут.

Я пошла ходить с Оливкой между рядами и услышала за спиной голос Макса.

– Строгая у вас начальница. От горшка два вершка кнопка, а внутри терминатор с гранатометом, как вы с ней выдерживаете? Она вам за вредность условий труда молоком приплачивать должна! – Я была уверена, что он намеренно говорил достаточно громко, чтобы я точно услышала. Вот, засранец!

– Что вы, Аделина Игоревна обычно очень тактична, просто устала немного, видимо…

Эта коза Валентина продолжала нарываться на неприятности. Я хоть и не научилась еще с легкостью увольнять людей и обычно с нянями прощался муж, но эту мягкотелую трусиху решила убрать лично. Мне нужна адекватная женщина с мозгами, у которой хватает извилин отрабатывать свои деньги и не разговаривать обо мне в метре от меня же. Как же я не любила недалеких людей! От нее вреда больше, чем толку!

Марина последовала моему примеру и ходила с внуком по соседнему проходу, пока Карина, в одного, смотрела фильм в наушниках. Наши дети общались между собой на непонятном языке. В отличие от их родителей, они явно друг другу симпатизировали.

– Аделина, смотрите, как их тянет друг к другу, – мы параллельно друг другу возвращались к первому ряду. – Пусть малышарики поиграют вместе, вы не против?

Я понимала, что со стороны выглядела неадекватной мегерой. Но как бы я не хотела казаться дружелюбной, расправить свои сведенные брови и расслабить челюсть – у меня не получалось! Жизнь меня к такому не готовила – наблюдать новую семью бывшего мужа.

В мозгу вообще армагеддон творился. Я представляла, как он целовал, ласкал Карину, как радовался, когда узнал пол ребенка. Они, наверное, закатили роскошную гендер-вечеринку с голубыми шарами и непременно огромным тортом с синей начинкой. Я видела, как он держал ее за руку, когда она рожала, как они вместе растили сына. Эти мысли сводили с ума!

Мне должно было быть все равно! Но мне не было все равно! Я же не робот! Я живой человек! И мне проще всего было метать гром и молнии, чтобы спрятать ото всех рыдающее сердце и не залить их соленым дождем из слез горечи и обиды.

– Марина, спасибо, думаю, это не самая лучшая идея. Вдруг Лив болеет, заразим вас. Лучше держитесь от нас подальше, – я старалась как можно мягче и логичнее обосновать свой отказ.

– Аделина, а вы не переживайте. Пусть дети балдеют, еще столько лететь, – Максим встал со своего кресла и поднял жестом послушную Валентину. – Места для игр хватит. У Кирюши вагон игрушек с собой, печенья и соков, так что им будет весело.

Он обожал сына. Это было видно. В сердце неприятно кольнуло. Я натянула уголки губ в попытке улыбнуться, но у меня так свело челюсть, что из этого вышло что-то ужасное.

– Мне нужно покормить дочь. Могу поделиться пюрешкой, если ваш ребенок такое ест, я смотрела вопросительно не на Макса, а на его маму, Карина даже не подняла на нас голову.

– Мы принимаем ваше угощение, Аделина Игоревна, даже Кирюш? – Он продолжал со мной разговаривать, не замечая моего игнора.

Кирюша был доволен. Как и моя дочь. Эти два гномика высасывали пюре из своих пачек, и я приготовила им на десерт почищенную морковь, которую взяла в контейнере с собой. Лив ее обожала грызть. Я не могла спросить разрешение у матери ребенка, потому что она не проявляла к нам никакого интереса, поэтому пришлось спрашивать у отца семейства. Он разрешил. Его присутствие действовало на меня одурманивающе. Я становилась неуклюжей, потеющей девицей и никак не могла взять себя в руки.

– Это лишнее, – сделала я ему замечание, когда он достал телефон и начал снимать на камеру детей.

– Всё, убрал, – он подмигнул мне и спрятал телефон. – Сирену свою не включай, ладно? Только стала говорить нормально.

– Мы на “ты” не переходили. Удалите снимки моего ребенка. Сейчас же, – если я дала “добро” на игры детей, это не значит, что я готова была к съемке моей дочери.

– Я снимал только своего ребенка. Не переживай.

– Я и не переживаю.

Марина зачем-то стала показывать мне в телефоне снимки маленького Кирюши, я отвлеклась, а в это время Оливка с морковью в руках чуть не шлепнулась с сиденья на пол. Я в ужасе представила, как бы она могла ударить голову, если бы Макс не успел ее поймать. Чтобы она не напугалась, Булатов стал ее отвлекать, слегка подкидывая вверх, насколько это возможно в салоне самолета. Я с облегчением выдохнула и не стала отбирать у него Лив.

Кирюшка же, судя по тому, как изучал овощ, был не особо с ним знаком, но быстро сообразил, что к чему и, глядя на подружку на руках у отца, откусил толстый кусок моркови и подавился. Причем так неудачно, что огрызок застрял в горле, мальчишка начал хрипеть, испуганно выпучив глазенки.

Все произошло за какие-то секунды. Макс словно оцепенел от ужаса. Бабушка заистерила. А я схватила его на руки, перевернула и стала трясти за ноги, пока кусок не выпал нам под ноги. Малыш стал плакать, прижавшись ко мне. Лив тоже начала реветь за компанию. Мы стояли рядом, синхронно успокаивая наших детей.

На эти несколько секунд или минут, я потеряла счет времени, я перенеслась в другое, параллельное измерение, где мы были с Максом одни с нашими детьми. Где мы могли бы быть счастливыми родителями. Мимолетное видение-помешательство развеяла Карина, забрав плачущего ребенка к себе. Я протянула руки к Лив и Макс передал мне ее так аккуратно, словно это была величайшая драгоценность в мире. Для меня это так и было.

– Спасибо за сына, Аделина, я в такие моменты всегда теряюсь, – признался он, а я закусила губу, чтобы не разреветься.

Ком встал в горле от щепетильности ситуации и нахлынувших на меня чувств.

– Не стоит, ведь это я дала ему эту несчастную морковку! – Прошептала я в ответ со слезами на глазах, целуя Лив в макушку. – Спасибо за дочь, Максим.

***

Оставшийся полет мы практически не разговаривали, но наблюдали друг за другом. Он изменился, это невозможно было не заметить. Он не только стал взрослее, но и больше, мощнее, даже как будто выше. Похоже, не вылезал из спортзала целыми днями, доводя свою форму до совершенства. В этом я убедилась, когда он встал, снял толстовку и остался в футболке, обтянувшую его впечатляющие мышцы, на руках и шее красовались черные татуировки. Я бы хотела рассмотреть, какие именно, но он продолжал на меня смотреть, и я сделала вид, что случайно на него повернулась. Если с мозгом я хоть как-то пыталась договориться и умоляла каждую извилину не думать о нем, то мое тело категорически протестовало и жадно томилось в ожидании продолжения “банкета” из прошлого. Я, как последняя чеканушка, сумасшедшая извращенка, прокручивала в голове порнофильмы из воспоминаний с участием Макса в главной роли. Более того, я добавляла в эти секс-хроники новые детали, и от этого у меня даже пальцы на руках и ногах начинали дрожать, а низ живота напоминал проснувшийся вулкан, который вот-вот начнет извергать такую горячую лаву, что мне нужно было срочно спасаться, чтобы не сгореть в ней заживо.

Кира! Тьфу ты! Мысленно хлещу себя по щекам со всей силы. Аделина! Очнись же ты! Он забыл о тебе. Он – твое ужасное прошлое. Карина с сыном – его настоящее и будущее. Он похоронил тебя давно во всех смыслах этого слова. Так похорони уже, наконец, и ты до сих пор мучающие тебя воспоминания! Еще хлещу себя по щекам, еще. Они горят так, будто и вправду я физически себя приводила в чувства.

Вспоминал ли он обо мне вообще, о Кире, то есть? Или с глаз долой, из сердца вон? Нет, даже не так: из жизни вон – рожу с другой?! Сколько Кирюшке? Когда они его зачали? В ту ночь, когда Киру похитили или раньше?! Я снова и снова, как мазохистка, прикидывала сроки беременности Карины, мысленно была третьей лишней в их спальне и, как бы не запрещала себе думать об этом, эти образы, как плесень, расползались по всему организму, отравляя его изнутри.

Я как мантру повторяла сама себе:

“Хватит, Аделина, изводить себя! У тебя новая, счастливая жизнь. И ему нет в ней места. Он всего лишь призрак прошлого. Его больше нет в твоей жизни, дорогая, милая, очнись, молю”.

Если я подсматривала за ним втихушку, то он смотрел на меня в открытую: как я играю с дочкой, как ставлю её на пол и веду за ручки по салону, согнувшись в спине, как протираю ей личико влажными салфетками и меняю подгузники. В какой-то момент мне даже захотелось швырнуть в него пахучим подгузником и размазать его содержимое по бесстыжим глазам, чтобы он хоть немного пришел в себя и обратил своё драгоценное внимание на жену и сына. Но нет, пока бабушка взяла на себя роль родителей и бегала с внуком, его отец продолжал задумчиво смотреть на нас и при этом крутить пальцами обручальное кольцо.

В мою картину мира это не вмещалось! Это было верхом лицемерия! Интересно, будь я на месте Карины, он бы также неприкрыто пялился на других, не смущаясь наличием у них мужей и детей? У него что вообще нет принципов, элементарных ценностей?

Изменял бы мне? Хотя, о чем я. В первую же серьезную ссору, когда он усомнился в моей верности с подачи безумного отца, он обвинил меня во всех грехах и, не раздумывая, переспал с бывшей. Только теперь я – бывшая, а Карина – настоящая. Ирония судьбы. У нас обоих дети. И наши жизни – параллельные прямые, которые, по законам математики, никогда не пересекутся.

Я кормила Лив грудью, прикрывшись пеленкой, покачивая и хлопая дочь по спинке, чтобы она заснула. К Максу с няней я сидела вполоборота, чтобы не светить своими молочными железами, но мои попытки спрятаться с грохотом провалились – на их свет Булатовское внимание все же слетелось. Помню, как гладила малышку по пухлой щечке, проверяя, заснула она или нет, а потом начала осторожно отрывать ее от груди. Она выпустила из ротика мой сосок, оттопырив нижнюю губу, и, пока я ловила второй рукой соскользнувшую с меня пеленку, Макс, как завороженный, не отрываясь и не стесняясь интимности ситуации, смотрел на нас. Точнее на мою подпрыгнувшую голую грудь! Кажется, у меня скакнуло давление.

– Максим, вы не могли бы не пялиться? – Я так долго подбирала и не могла найти подходящие слова, что сказала то, что думала, потому что уже не могла закрывать глаза на откровенную наглость.

– Почему? – Вместо того, чтобы хоть как-то адекватно отреагировать, извиниться и отвернуться, он задал самый неуместный вопрос из всех возможных, и в итоге озадачила не я его, а он меня.

Что мне нужно было ответить? “Привет я Кира, но теперь Аделина, и я хочу, чтобы ты не пялился на мои сиськи, взял парашют у пилота и сиганул нахрен из самолета, иначе я тут взорвусь от твоего присутствия рядом, от твоих взглядов и собственной реакции на них”?!

– Потому что неприлично смотреть на постороннего человека во время грудного вскармливания, лучше уделите внимание своей семье, – няня на моих словах вжалась в кресло, как будто ее не было, а Макс с интересом подался навстречу мне и внимательно слушал каждое слово, которое я старалась произносить так, чтобы его не услышали его мать и жена. – Вы нарушаете мои личные границы. Мне неприятно, что вы так смотрите. Будь мой муж рядом, вы бы так себя не вели.

– Если бы ваш муж хоть иногда на вас смотрел, то не отпустил бы одну, вдруг украдут, – мне стало не по себе. Он что мне только что комплимент отвесил и намекнул, что не прочь меня украсть?! – Вам придется потерпеть еще пару часов, потому что это выше моих сил, я не могу от вас оторваться.

Он попросил няню поменяться с ним местами, а эта бесхребетная каракатица выполнила его команду. Уволю! Теперь, точно, лично уволю! Он наклонился ко мне обдав меня теплым дыханием, а у меня закружилась голова от такого опасного расстояния между нами, от до боли знакомого запаха, который я так усердно вытравливала всё это время из своей памяти.

– Аделина, я понимаю, это звучит странно, но я хочу с вами встретиться еще. Давайте поужинаем или просто погуляем по берегу, что хотите. Куда вы потом после аэропорта? Где вы остановились? Я приеду к вам, – он словно гипнотизировал меня своим вкрадчивым бархатистым голосом, пытаясь клеить меня на глазах у жены. Я бы заорала в ответ, если бы не заснувшая дочь, которую я переложила в люльку.

– Вы совсем оборзели?! Вы за кого меня принимаете? – Прошипела я в ответ. – Ваша жена не будет против нашей встречи?!

– Моя жена… – Я надеялась, что он придет в себя, но он, не поворачиваясь к Карине, снова начал задумчиво крутить кольцо на безымянном пальце и ответил то, от чего глаза мои расширились от шока. – Думаю, она не будет против…

– Зато против я и мой муж! – Мне так хотелось залепить пощёчину нахалу, но я сдержалась. – Значит так, молодой человек, не знаю, как там у вас принято, но я отказываюсь продолжать этот разговор. И если вы не прекратите эти свои игры, я обращусь к пилоту и потребую решить этот вопрос.

– Остановишь самолет? – Он продолжал ломать комедию и строить из себя сердцееда, не догадываясь о том, что оно готово было само себя зажарить и подать ему себя на блюдечке с золотой каймой.

Нет-нет-нет! Еще немного и я на бешеной скорости начну нестись в пропасть под названием “Макс Булатов”.

– Если чтобы избавиться от тебя, мне нужно будет остановить самолет, я это сделаю! – Отлично! Аделина, у тебя получится его отшить!

– Ну вот мы и стали чуть ближе, Аделина. Ты перешла на “ты” – мы движемся в нужном направлении. – Этот кобелина наслаждался моей реакцией, когда я судорожно пыталась найти достойной едкости ответ.

– Я повторю для непонятливых. Я замужем, – я сунула ладошку с обручальным кольцом ему в лицо, но он ее перехватил и, не давая мне опомниться и вырваться, притянул к губам, жадно втянув носом воздух. – Отпусти! Или я выцарапаю тебе глаза!

– Этот запах. Ты даже говоришь, как она! – Он резко отпустил руку и отшатнулся от меня, как будто я его ошпарила своей лавой, выплескивающейся из глубины жерла вулкана.

– Как кто? – Он же не мог меня узнать?! Моя лава мгновенно начала кристаллизоваться в острые льдинки, протыкающие меня ужасом от невозможной вероятности.

Он не ответил. Стремительно встал, ушел в туалет и долго из него не выходил. А я в очередной раз сделала выговор няне, выплеснув на нее всю свою злость. Я пригрозила, что если она встанет со своего кресла еще раз, то я устрою ей ад. На самом деле в аду, в самом его пекле, была Аделина Потапова. Я сделала вид, что заснула, отвернувшись к окну. Слышала, как он вернулся, но он больше не делал попыток приставать ко мне. Я молилась, чтобы Оливка до конца полета спала.

Я до последнего притворялась спящей красавицей и молилась, чтобы время пролетело как можно быстрее и у принца не появились шальные мысли разбудить меня, как в той детской сказке, поцелуем. Я нервно облизывала губы, гоня их прочь и от себя.

Спиной чувствовала его взгляд. Что он задумал? Уверена, я расставила все точки над “И”. Если понадобится, в ход пойдут более решительные действия. Вплоть до того, что обращусь в местную полицию. Потому что это нужно было срочно прекратить! Я на такое не подписывалась!

Из последних сил я терпела, чтобы не идти в туалет. Когда же мой мочевой пузырь-предатель начал булькать и кричать “sos” мне пришлось “проснуться”. Макс ходил с Кирюшкой по салону. Наконец-то вспомнил о своих родительских обязанностях? Судя по его выражению лица, он готов был преследовать меня с ребенком на руках, а я, как преступница, торопливо закрыла за собой дверь туалета.

Дыши, Аделиночка Игоревна, дыши.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Табун мурашек от макушки до кончиков пальцев на ногах громко, по-слоновьи, протопал и поднял дрожь по всему телу. Если бы меня подключили к аппарату холтеру и начали делать электрокардиограмму, прибор бы от постоянного звона и пищания взорвался бы к ебеням!

Мой внутренний паникующий голос забыл про приличные слова, точнее, забил на них. На языке отплясывали зумбу только маты великого и могучего русского языка. И звучали они примерно так:

ПИЗДЕЦ, НАХУЙ, БЛЯТЬ!

Я долго и очень тщательно мыла руки, не потому что хотела смыть с себя микробы. Эта фобия умерла вместе с Кирой. Аделина боялась только нескольких угроз: если что-то случится с Оливкой, триггеров от перенесенных шоковых травм – ограничения моих движений, черных тонированных джипов, ножей (я даже нормально в ресторан не могла сходить, потому что периодически при виде острых предметов меня накрывала паническая атака) и…

Максима Ильдаровича Булатова – и тех автоматических реакций, которые он во мне вызвал. Как мне было известно, его отец опасности для меня больше не представлял. Я не знала и не хотела знать подробности, но мой муж сказал, что Булатов-старший пожизненно будет расплачиваться за свои преступления.

Слава богу, до конца полета оставалось немного времени, мы приземлимся и разъедемся по своим островам. Муж оплатил нам виллу в уединенном месте, где кроме нас жил только обслуживающий персонал и охрана.

Я вышла из туалета и с ходу врезалась в чью-то грудь.

Чью-то, ага.

Еще за миллисекунды до столкновения знала, в чью.

Он закрыл мне рот рукой и под мой возмущенный взгляд стал шептать на ухо, касаясь теплыми губами моей кожи.

– Не ори. Давай спокойно поговорим, не бегай от меня. Знаю, веду себя странно. Мне и самому это дико. Я от тебя отстану, только ответь на один вопрос.

Вместо того, чтобы спокойно кивнуть головой, я укусила его со всей силы, почувствовав сладко-соленый привкус крови во рту. Но он даже не поморщился. Он что, киборг?!

– Один вопрос, Аделина, – он продолжал меня удерживать. Оказывается, Макс Булатов умеет просить.

– Один. Вопрос, – я судорожно приводила своё сбившееся дыхание в норму, нацепив на себя шапочку сильной и независимой женщины, которая в состоянии дать отпор бабнику.

– Ты его любишь? – Он спрашивал так, будто от моего ответа зависело что-то важное.

Я сразу поняла, о ком речь, но ответ вышел из меня другой.

– Кого?

– Своего мужа, отца ребенка? – От его взгляда, от его голоса, запаха, исходящего от него крышесносной энегии у меня подгибались ноги в коленях.

– Да. Я люблю своего мужа и отца своего ребенка, – мой голос осип. Я не врала.

– Мне кажется, я схожу с ума, но меня непреодолимо, невыносимо тянет к тебе, – он отпустил меня и облокотился на противоположную стену, взлахмачивая рукой волосы. Макс нервничал. Хмурился. Я видела, как на его щеках дергались мышцы. – И мне плевать на твоего мужа. Я не прошу бросить его ради первого встречного парня в самолете. Но я что-то чувствую к тебе, Аделина Игоревна. И меня уже колбасит от мысли, что я не увижу тебя больше. И если ты думаешь, что мне как-то помешает твоя дочь, ты ошибаешься. Не смотри на меня, как на конченого ублюдка. Мы можем просто общаться. Обещаю, я не буду приставать. Просто. Общаться. Мне нужен твой телефон.

В метре от действующей жены и ребенка он умудрялся приставать ко мне!!! Так, мне срочно нужно было остановить эту вакханалию!

– Ты обещал, что один вопрос – и ты от меня отстанешь. Я ответила на него. Отстань. И дай пройти.

– Я обманул. Прости. Не отстану, – что он вообще нес?!

– Теперь коротко для непонятливых. Я замужем – раз. Я счастлива и не собираюсь заводить интрижки на стороне – два. Ты мне не интересен – три. Ты реально конченый, раз пристаешь ко мне. Если не понимаешь на словах, вот тебе сурдоперевод, – я сунула в его наглое лицо фак, а этот балбес перехватил мою руку, захватил мой средний палец ртом и начал его посасывать, держа зубами.

– Больной придурок! – Я выдернула руку и начала его отпихивать от себя, задыхаясь от интимности этого жеста. Мне хотелось большего. Здравомыслящая Аделина пошла в рукопашку с Кирой, готовой растечься лужицей у его ног. – Вообще тормозов нет? Не все бабы готовы кинуться к твоим ногам!

– А кто тебе сказал, что мне нужны все бабы? Я не планировал за кем-то бегать. Я жену люблю, ни на кого и не смотрел, – он запнулся на этих словах, подбирая, видимо особый вид лапши мне на уши. – Точнее так. Ты первая, кто мне интересен после жены.

– Вот, спасибо большое. Прям осчастливил. Но в отличие от тебя, я смотрю только на мужа.

– Тогда что же ты до сих пор стоишь и пыхтишь, как паровоз. Проход свободен, – я уже собралась дезертировать, как он поставил руку между мной и проходом, загородив путь. – Кто твой муж, Аделина, и сколько ему лет?

– Теперь ты к мужу моему будешь подкатывать или что?

– Сколько лет твоему счастливцу? Пятьдесят? Шестьдесят? Семьдесят? – Что он хотел этим сказать? Что я могла выйти замуж только за старика?

– Пятьдесят! В самом расцвете сил. И молись, чтобы я ему ничего не рассказала, иначе обрезание тебе сделают бесплатно! – На нашу перепалку уже подошел стюард, предупредив, что пора занимать свои места.

– Поблагодари его за дочь, Аделина, и не держись за него. Жизнь слишком коротка, чтобы отвешивать реверансы приличий. Через пару лет он не сможет тебя удовлетворить и ты сбежишь от него. Зачем ждать его старости, когда можно не ждать?

– По-твоему, мне надо прыгнуть в койку к первому встречному качку без мозгов и принципов? Ты думаешь в жизни только секс важен?

– Я не такой, как тебе кажется. Секс лишь бонус, но важнее то, что здесь, – он беспардонно положил свою руку мне на левую грудь, от чего я залилась краской. А потом взял мою ладонь и приложил к своей груди. – Слышишь, как бьется? Также, как и твое. Не ври, что я тебя не волную.

– Это адреналин и отвращение к таким, как ты. Ненавижу кобелей, которые прыгают от юбки к юбке, твое место рядом с сыном, включи остатки мозга, – я, наконец, вырвалась из его плена и поспешила спрятаться за дочь.

Я горела так, что моя майка насквозь пропиталась испариной. Мокрая курица! Почему не врезала ему между ног сразу и позволила вешать эту лапшу на уши?! А он хорош! Техники пикаперства освоил в совершенстве. Если раньше от него несло дикостью, протестом против всего мира, неудержимой сексуальностью, то сейчас ко всему этому добавился опыт и осознание своей привлекательности, мужская резкость и прямота. Он – машина по завоеванию женщин. Но я на такие эксперименты больше не готова. Наэкспериментировалась, хватит!

После приземления я первая рванула с Оливкой на руках на досмотр багажа, забив на планы по выпытыванию информации по их обратному рейсу. Я буквально бежала с рюкзаком на плече. Но чувствовала, что за моей спиной на меня надвигается он. Человек, которого я поклялась не впускать в свою жизнь. И он сносил к чертям все мои защитные преграды.

Я кинула рюкзак на ленту досмотра и из него посыпалось всё содержимое. Мне пришлось поставить Оливку на ноги рядом и собирать разлетевшиеся по ленте и полу вещи. Соски, бутылочки, игрушки, документы, куча другой мелочевки.

– Похоже, муж все-таки не так хорош, раз приходится удовлетворять себя самой?! – Этот голос я узнала бы из восьми миллиардов землян.

Я обернулась, вложив в свой взгляд всю злобу и ненависть, на которые была способна, но наткнулась на его ухмылку и протянутую руку с моей розовой капелькой, с которой периодически играла, сбрасывая сексуальное напряжение. Да ну нет! Я мысленно взывала. Ну что за закон подлости-то! Надо же было так лохануться!

– Оставь себе. Муж так приучил ко всем игрушкам, что без него только ими и спасаюсь. Через пару дней он приедет, так что скакать я буду на нём, – теперь мне было плевать на то, что думают обо мне окружающие, в их числе его подошедшая мать с внуком на руках и Карина. – А тебе я советую окучивать более доступных баб. Если ты не угомонишься, я прямо сейчас пойду в отделение полиции и напишу заявление на злостное нарушение моих прав.

Я отвернулась, чтобы застегнуть рюкзак и быстро пройти досмотр, как почувствовала, что Лив больше не держится за мою ногу. Моя малышка делала первые шаги по направлению к замолчавшему Максу, который тут же присел на корточки, вытянув ей руки навстречу. Он подхватил ее на руки, поцеловал в щечку. Вместо того, чтобы насладиться долгожданным моментом со своим ребенком, я забрала дочь и поспешила сбежать, глотая слезы истерики. Валентина бежала вприпрыжку за мной, боясь вставить хоть одно слово. Я забила на багаж и потащила няню к выходу из аэропорта. В лицо ударил влажный тропический воздух. Мы сели в первое попавшееся такси, я, с зарёванным лицом, гладила по спинке ничего не понимающую Лив и объясняла на ломанном английском водителю, чтобы срочно увез нас отсюда подальше.

Как бы я не скрывалась от своего прошлого, оно меня настигло.

Это было невозможно, но Макс был рядом, когда я рожала его дочь.

Он был рядом, когда она начала ходить.

Что дальше?!

Я не собиралась испытывать судьбу и узнавать ответ на этот вопрос. Я не дам ему сломать мне жизнь во второй раз.

***

– Забери меня отсюда, я не полечу ни на какой остров, ни на какую виллу! Макс здесь! Плюс его мама, Карина и их сын! Я летела с ними в одном самолете, он видел Оливку и держал ее на руках. Это было ужасно! – Муж, не перебивая, слушал мою несвязную речь. – Еще каракатица эта Валентина, она же ни черта мне не помогала, отправила ее обратно в аэропорт искать наши чемоданы и коляску, пока я отсиживаюсь в этом отеле. Я сейчас буду искать билеты. У Лив четыре зуба одновременно лезут, она как тряпочка на мне висит. В жопу Мальдивы, в жопу все это, я хочу домой, забери меня, умоляю!

– Давно я не слышал, чтобы ты так выражалась. Как ты говоришь, каракатица и в жопу Мальдивы? Моя бесстрашная утонченная Аделина сбежала, ругаясь как работяга и бросив чемоданы? – Он смеялся, откровенно издеваясь надо мной. – Шанс встретиться с ним еще раз ничтожный, там же около двухсот островов. Не истери, я приеду послезавтра и, если ты все еще захочешь умотать из рая, вылетим в этот же день.

– Нет. Сегодня. Он что-то почувствовал. Знаю, это невозможно, но он на меня так смотрел… Так говорил со мной… – В горле встал колючий ком. Я уставилась в точку. – Если не улечу сегодня, я найму катер и поеду на перекладных, ты меня знаешь, надо будет вместе с Оливкой вплавь будем добираться, на черепахах, акулах, я готова оседлать морских коньков, но быть рядом с ним и бояться опять столкнуться выше моих сил.

– Хорошо. Я все решу. В жопу Мальдивы, так в жопу, – я чувствовала его усталость сквозь все разделяющие нас километры.

– А ты?

– Что я?

– Ты полетишь отдыхать? Без нас? Тебе надо хоть немного расслабляться, ты столько работаешь, – если я испортила отдых себе и Оливке, то это не значит, что он должен был остаться без теплого моря.

– Мы отдохнем вместе, Ада. Пожалуй, я присоединюсь к вам раньше. В жопу работу, – его слова хоть немного меня развеселили. – Сегодня тебя заберет наш борт. Выбирай, где ты хочешь проснуться, в Индии или на Шри-Ланке? Всё будет хорошо, малышка. Мы все заслужили отдых.

– Мне все равно, правда, хоть в Москву обратно, хоть в Магадан, лишь бы подальше отсюда.

Этим же вечером мы покинули волшебные Мальдивы, не успев с ними познакомиться. На Шри-Ланке мы встретились с мужем. У Лив там прочикнулись зубки, и она стала приходить в себя. Муж не задал ни одного вопроса про Булатова, за что я ему была так благодарна, но все же я не смогла выкинуть из головы новую версию Макса. Еще более наглую, дерзкую, развратную, притягательную.

Надо ли говорить, что в мои ночные кошмары проникли новые сны? Мне снился он. Практически голый Макс Булатов выходил из морской пучины, держа доску для сёрфинга. Я сидела в полупрозрачной тунике на коврике цвета газона и щурилась, разглядывая его крышесносное тело в лучах утреннего солнца. Он закрывал собой небосвод, нависая надо мной и создавая спасительную тень. А я, как та послушная девчонка Кира, по его молчаливому приказу, стягивала тунику и манила его к себе. Наши тела, его мокрое и мое, раскаленное от желания, тянулись друг к другу. Я проводила пальцами по мышцам, всматривалась в его татухи, но они расплывались перед глазами, ведь его губы и руки забирали все мое внимание. Я просыпалась от собственных стонов и до боли сведенных бедер, что не могли сдержать рвущийся из меня оргазм. В реальности я была одна в спальне, только разгоряченное и изголодавшееся по его ласкам тело, на котором можно было поджарить сотню яиц для завтрака, напоминало мне о том, как же сильно я скучала по моему призраку из прошлого.

Я, наконец, призналась себе, что инсценировкой своей смерти я наказывала не его. Я наказывала себя. Чтобы оборвать все связывавшие нас нити-надежды, чтобы не оставить ни единого шанса, после всего произошедшего с нами, быть вместе.

Я не учла одного. Что во мне уже тогда жила крупица нашей любви, маленькая рыбка, которая спряталась и от меня, и от врачей на раннем сроке, чтобы ее мать, будучи под действием шоковой травмы даже мысли не допустила что-то с ней сделать.

Она была моим маленьким большим чудом, что перенесла со мной весь кошмар тех дней, аварию, операцию и выжила. Мой уникальный случай изучают теперь в медицинских университетах страны. Хвала частной клинике, работающей по программе “все включено, а давайте перед пластической операцией сделаем все существующие анализы, даже анализ крови на беременность”, ведь я пожаловалась, что меня все время выворачивает на изнанку. Врач обрадовал меня, что я стану мамой, и предложил все же сделать пластику под каким-то навороченным зарубежным наркозом. Мой ответ был отрицательным.

Я не понимала, как такое возможно и тогда мне объяснили, что кровяные выделения в первые месяцы допустимы, а УЗИ на раннем сроке не всегда информативно и для точного диагноза мне должны были сделать анализ крови на ХГЧ.

Вместо разбитой девчонки с раквашенным лицом перед ними появилась будущая мать-паникерша, что тряслась от малейшего недомогания, которая ужасно боялась, что с ребенком будет что-то не так. Я бы родила в любом случае. Этот маленький человечек, моя золотая рыбка, стала новым смыслом моей жизни, что каждый день вытаскивала меня из дурки моей никчемной судьбы.

Я стремительно теряла в весе вплоть до пятого месяца. С моим токсикозом ничего не могли сделать, какие бы новомодные лекарства мне не давали и сколько бы литров витаминов в меня не вливали через капельницу. Потом стало немного легче. Но, благодаря этой особенности моего организма, я практически не набрала за всю беременность и так и осталась худющей, с торчащими костями молодой мамой.

Моя малышка родилась чуть раньше срока, напугав меня до полусмерти. Уверена, не встреть я тогда Макса, все сложилось бы иначе, но он и тут оставил свой след.

У меня были стремительные роды. Схватки начались сразу. До жути болезненные и с коротким интервалом. Помню, как врач мне не поверила и сказала, что как приедет, посчитаем их частоту вместе. Через час она была на месте, рассказала, как все будет происходить. Что сначала она меня посмотрит, потом мы с ней сделаем расслабляющую гимнастику, продолжим прыгать на большом мяче. Ну-ну. Лив была дочерью своих родителей и сама решала, когда и как ей рождаться. В итоге с кресла на осмотре в родовой я так и не встала.

Через три часа после отхождения вод я услышала плач моей малышки. И ради него стоило выжить. Ради него я готова была пройти любые круги ада заново.

Я забыла обо всех перенесенных ужасах родов уже через секунду после ее рождения и плакала взахлеб от счастья, когда этот маленький теплый комочек положили мне на грудь. Она пахла счастьем, которое я не заслужила. Но это было мое счастье. Только мое.

– Что же вы рыдаете, мамочка, вон какая сладкая булочка у вас родилась, – успокаивала меня акушерка.

– Просто она такая красивая. Такая красивая. Моя. Только моя, – я вдыхала ее запах, все еще не веря, что она реальна, что это не плод моей больной фантазии. – Моя. Только моя.

Глава 3

Третья встреча с Максимом Булатовым состоялась при важном для меня событии. Одним из самых важных после рождения Оливки.

Мое юридическое агентство по защите прав военных появилось не просто так. Я была одержима идеей вернуть честное имя моему папе, снять с него все обвинения в коррупции, которые, уверена, родились с подачи Булатова старшего. Несмотря на то, что обвиняемый скоропостижно ушел из жизни и следователи “прикрыли лавочку”, я не оставляла мысли добиться правды.

Муж нанял самых матерых адвокатов, подключил все свои связи и огромные деньги, чтобы это дело не получилось замять. Мы грозили устроить такой общественный резонанс в СМИ и социальных сетях через жалобы в прокуратуру и с помощью преданных папиных коллег, что делу был дан ход и итоги расследования подтвердили то, что мы и без этого знали.

Игорь Владимирович Дружинин был образцовым военным, который всю свою жизнь с честью и достоинством, честно и неподкупно служил на благо государства и делал возможное и невозможное для развития армии. С него были сняты все обвинения посмертно, а его семье выплатили компенсацию за причиненный моральный ущерб.

Когда муж показал официальные бумаги по закрытию дела, я не могла сдержать чувства. Меня сотрясали рыдания.

– Плачь, детка, плачь, выпусти из себя свою боль, – он гладил меня по голове, ласково приговаривая, что папа бы мной гордился.

– У нас получилось, теперь никто не скажет плохо о нём, – Лив отвлеклась от своего конструктора и внимательно посмотрела на нас, оценивая, подключаться к моему плачу или продолжить играть, она выбрала первое, и я ринулась ее успокаивать.

– У тебя получилось, Ада, у тебя. Если бы не твоя настойчивость, ничего бы этого не было, – я видела его счастливые глаза и шептала ему свое бесконечное “спасибо”. – У меня есть идея. Но она тебе может не понравиться. Я хочу собрать семью, его коллег и провести торжественный прием в память об Игоре, куда притащу самых больших генералов, чтобы они публично извинились перед Натальей, перед Темой, перед его сослуживцами. Если ты не поедешь, я пойму. Ведь тебе там придется, наконец-то, встретиться с матерью. Она заслуживает увидеть тебя, Ки….

– Аделина, Кира умерла, ты забыл? – Я жестко перебила его, не дав договорить мое прежнее имя. – Никогда так больше меня не называй, ты мне поклялся памятью теть Кати и Аришки, что никогда и никому не расскажешь правду обо мне, я согласилась на твою авантюру только при этом условии. Я ценю все, что ты мне для меня сделал, но это не отменяет наших договоренностей. Для всех, даже для тебя и мамы, я – Аделина.

Дядю Женю я тоже называла исключительно мужем, чтобы никто не заподозрил в его молодой жене странность, а какой-нибудь ушлый журналист-разоблачитель не начал копать под нас, раскручивая интересный сюжет для громкой желтой статейки. Я и женой-то его стала случайно. Когда после аварии мы выбирали мне имя для новых документов, я придумала только Аделину, а свое отчество и фамилию увидела уже по факту, открыв паспорт. Аделина Игоревна Потапова.

Фамилия потом сыграла нам на руку. Когда лицо родившей Аделины изменилось после пластики, оно стало привлекать повышенное внимание у противоположного пола. Несмотря на то, что я вела закрытый образ жизни, горе-ухажеры умудрялись приставать ко мне даже в детских магазинах, во время прогулок с коляской по коттеджному поселку или в короткие вылазки в Москву по делам агентства. Это стало каким-то наваждением. Каждая попытка познакомиться со мной, прикоснуться ко мне со стороны мужского пола приводила меня в истерику. Тогда мы не придумали ничего лучше, как сочинить новую легенду. Так я стала фиктивной женой олигарха Потапова, о которой в СМИ просочилась лишь нужная нам информация. Что он женился на красавице-брюнетке Аделине, с которой тайно встречался несколько лет, и что у молодоженов родилась дочь.

– Прости, родная, – он забрал у меня Оливку и начал ее щекотать. – Ты мне не ответила. Поедешь на вечер памяти твоего… Клиента?.. Твоё агентство проделало большую работу, если его владелица сможет лично выразить слова поддержки семье Дружининых, это будет большим, долгожданным подарком для его вдовы, Натальи Андреевны.

– Я не имею права быть там. Это день памяти только для членов семьи и близких людей. Это из-за меня он… – Я закусила губу, с трудом подбирая слова, ведь я до сих пор горевала по папе и не отпустила ни эту потерю, ни своё чувство вины. Муж поставил Лив на пол и встряхнул меня за плечи, приводя в чувства.

– Ты знаешь мое мнение. Твой отец был сильным мужиком, настоящим воином, спортсменом и он так тебя любил и боялся потерять, что какое-то сраное видео не могло его убить, уж поверь мне. Он бы засунул этот телефон в глотку тому, кто его притащил и стоял бы за тебя до последнего, даже если бы ты в групповушке снялась. А такую херню, как оторвавшийся тромб, сочиняют как самую универсальную медицинскую фикцию, – муж упорно отказывался верить, что его друг ушел из жизни из-за официального диагноза тромбоэмболии. – У Игорехи могла оторваться нога при взрыве, да обе ноги, и он бы спас всех солдат и разгромил любого противника. Так что не смей говорить, что ты виновата в его смерти. Зря Наталья отказалась проводить независимую экспертизу.

– А если меня кто-то узнает? До сих пор вспоминаю странное поведение бывшего мужа в самолёте и каждый раз покрываюсь ледяным потом.

– Если бы мне можно было о нем говорить, я бы рассказал, что он прошерстил весь архипелаг в поисках таинственной Аделины. Но так как мне нельзя, то ты ничего и не узнаешь, – он хитро мне подмигнул, а у меня руки в секунду вспотели от этой информации.

– Он меня искал? – Я плюхнулась на кресло, ноги отказывались меня держать.

– Искал. Этот парень воин, как и твой отец, охотник, а когда дичь ускользает… Ему остается только продолжить охоту.

– То есть я – дичь?!

– Получается так, – он расхохотался, а я взбесилась еще больше. – Дичь Аделина, которая скрывает его ребёнка.

– Стоп! Хватит! Тема закрыта. Это только мой ребенок. Не хватало еще обсуждать Булатова при Оливке. И вообще это имя под запретом. Уговор, мой дорогой муж, дороже денег. Ты дал мне клятву!

– Ох, Аделинка, вот вроде взрослая баба, а ведешь себя как капризное дитя. Так и хочется по заднице тебе надавать, но это твоя жизнь и ты права, я дал клятву, что сделаю все так, как ты хочешь, – он демонстративно шумно вздохнул, как делал это всегда, когда мы начинали спорить о моей жизни. – Но это не отменяет моего мнения, которое ты и слышать не хочешь. Я люблю вас с Оливкой, как родных. Вы и есть мои родные. Но отец имеет право знать о дочери, чтобы он не натворил. Уж поверь моему опыту. Я бы все отдал, чтобы иметь возможность быть рядом со своим ребенком.

– Как ты себе это представляешь?! Привет, я твоя жена и я воскресла. Шли в жопу Карину с сыном, у тебя есть дочь? – У меня аж руки начали трястись от силы моего негодования и чувств к Булатову, которые сводили меня с ума разбегом от “ненавижу гада” до “умоляю, приснись мне еще раз, я так скучаю”.

– Всё можно в жизни переписать, Аделина, кроме надписи на надгробии. Но в твоём случае, даже и ее можно. Ты каждый новый день выбираешь, какой будет твоя жизнь дальше. Цени эту возможность. В слове воМОЖНОсть есть одно, очень важное послание – МОЖНО. Нужно только его увидеть, – муж начал выходить из комнаты, но остановился, чтобы договорить. – Прием состоится с тобой или без тебя. Я делаю это для Игоря. Для себя. Для его семьи. Ты тоже ее часть. И твоя мать заслуживает хоть раз увидеть дочь.

– Я поеду. На прием. Но только ради папы. И мамы, в последний раз когда мы говорили по телефону, она опять просила приехать ко мне. Но я не могу. Я боюсь смотреть ей в глаза. Она будет смотреть на меня и вспоминать, что его нет, – я приняла окончательное решение, как бы мне не хотелось отсидеться в своем вакууме. – Это будет первый и единственный раз, когда я вернусь в этот город.

***

Если до 18 лет со словом декабрь у меня были только радужные ассоциации – елка с гирляндами и обязательно милыми игрушками из фетра, имбирные пряники, какао с корицей, запах мандаринов и домашнего торта “муравейник” из духовки, подарки в красивой бумаге с огромными бантами, папа в бороде деда Мороза, даже когда мы перестали в него верить, то после совершеннолетия они сменились на другие. “Прожженная сука” от Макса, его измена и наше слитое интимное видео, похищение и пытки от его отца, смерть папы, отказ от меня оставшейся семьи и каркающие вороны на кладбище. Авария, операция и побег из города.

С тех пор приторный привкус желчи на кончике языка возникал каждый раз, когда наступал декабрь. Вот и сегодня от него меня не мог избавить ни апельсиновый сок, ни мятные конфеты, ни Оливкины печеньки. Меня начало трясти еще до приезда в Красноярск, как только мы закрыли дверь нашего дома и поехали в аэропорт.

Я хотела оставить дочку с няней на двое суток, чтобы не тащить ее в этот жуткий город, но муж настоял, что без нас она будет сильно плакать, все-таки мы ни разу не оставляли ее больше, чем на пару часов. Несколько правильных слов “мы нанесем ей психологическую травму” – и мама Аделина берет мелкую козочку с собой вместе с няней.

Муж после прилета сразу же уехал к маме, про себя я продолжала называть ее именно так. Мы с Лив немного погуляли, наделав следов на снегу возле гостиницы и ушли спать. Мне нужно было как следует выспаться, чтобы стойко вынести встречу со своим прошлым и разговоры о папе.

Конечно же, у меня это не получилось.

Я ворочалась, стараясь не потревожить сон Оливки. Мне было то жарко, и я скидывала с себя одеяло, то холодно так, что стучали зубы, и я укрывалась по макушку головы. Впервые за эти несколько лет я позволила себе включить свой старый телефон не только, чтобы отправить привет из преисподни Максу, а чтобы открыть фотогалерею. Что еще делать в три ночи, как не реветь, рассматривая снимки любимых людей, чьи жизни навсегда изменились из-за моей обреченной любви?

Я удивилась, как мало у меня было фотографий с родителями. Почему, когда в жизни все текло ровно и спокойно, когда счастья были полные штаны, а родители были живы и здоровы, у меня не возникало желания как можно чаще признаваться им в бесконечной любви просто так, без повода? Почему я так мало проводила с ними время, заменив их на подружек, танцы и мальчиков? Почему?! А сейчас я, как нищенка, собирала из пустого кошелька воспоминаний последние, но самые дорогие монетки.

Вот я сняла букет из одуванчиков, что папа сорвал для меня и мамы по дороге на речку. Папы на снимке нет, есть только моя рука с цыплячьего цвета подарком. Вот я сняла ноги в дорогущих кроссовках, которые родители мне купили, когда у нас было так туго с деньгами, что папа брал подработку. Родителей на фото нет. А кроссовки есть. Вот мы с Темой ржем на селфи с полными щеками шашлыков, которые нажарил наш супермен. Слава богу, есть наше общее фото с того пикника.

Сердце сжалось от новой серии фотографий. Последний наш новый год вместе. Мне семнадцать. Мы за праздничным столом с зажженными свечами. У искусственной елки, ведь мама была категорически против живой. “Зачем рубить дерево? Чтобы выпендриться и хвастаться ее запахом? Мои масла пахнут хвоей еще сильнее. Не хочу и не буду спонсировать это варварство ради пары недель праздников, а потом еще столько же видеть лесополосу на мусорках”.

Как же мало у меня этих снимков. Катастрофически мало! Зато много меня. Танцующей. Счастливой. Строящей смешные рожицы на камеру. Много подруг. Много Герды. Она, как я узнала, сбежала в ночь моей “смерти” и больше не возвращалась. Много Макса в галерее. На свадебные фотографии у меня не остается ни сил, ни желания.

Я продолжила беззвучно реветь, затыкая нос одеялом, чтобы не шмыгать и не разбудить ребенка. Хотелось вырвать сердце из груди, как Данко. Чтобы обнулить не только старую жизнь, но и воспоминания о ней. Боже, как же стать бездушной каменной статуей хотя бы на эти два дня, чтобы не чувствовать ничего?!

***

Под утро я аккуратно выбралась из-под одеяла и не узнала в ванной комнате свое лицо в зеркале. Его будто кто-то засунул в пчелиное гнездо, предварительно обмазав медом. Да, красавиц-жена у Евгения Потапова, ничего не скажешь. Я решила поприсутствовать только на официальной части мероприятия и уйти с фуршета к Оливке.

Тихий стук в номер. Кто это может быть?!

Муж.

– Махнемся номерами не глядя? Я к Оливке, ты в мой? – Вглядывается в мое опухшее лицо и прижимает к себе. – Иди сюда. Ты справишься. Ты правильно решила, что приехала, он там, с неба, смотрит на тебя и очень гордится своим генералом. А теперь бегом ко мне в комнату.

– Зачем? – Прошептала я в ответ, оттягивая момент пробуждения дочки.

– Сюрприз. Хотел вломиться к тебе ночью с вискарем, отвлекать веселить тебя, так ты не пьешь. Пришлось в одного развлекаться. А ты, я смотрю, времени даром не теряла, ревела и страдала, так? – Киваю головой, отпираться бессмысленно, все написано на лице. – Дуй в номер, там бригада неотложной помощи для зареванной красавицы. Иди-иди, там масочки тебе поделают, штукатурку нанесут, губы намажут. Не могу же я привести главного героя дня в таком виде?

– Главный герой дня там только папа. И мама. Уж точно не я.

– И ты, малышка, и ты. Ты дочь своего отца. Он ведь всегда с нами, даже если его нет. И мои девчонки всегда со мной, – он на несколько секунд отлетел мыслями далеко, туда, где его жена и дочь, а я, с огромной благодарностью за его поддержку, в халате и гостиничных тапках, забрала электронный ключ от его номера и ушла реанимировать в очередной раз свое многострадальное лицо.

В который раз я поразилась существованию мужчин, таких, как мой папа и его друг, для которых счастье близких – приоритет, и они всегда думают, где еще подложить соломки, как еще сделать приятно, проявить свою заботу и любовь. Важны поступки, а не эти телячьи нежности и люблю-куплю-полетели. Настоящие мужчины существуют и они должны преподавать в детских садах, школах и университетах мальчишкам основы благородства и чести, показывая пример настоящей силы, которая не разрушает, а создает что-то прекрасное. И крушить стереотипы “не каблуков” о том, что должен и не должен делать настоящий мужик.

Мне нарисовали вполне сносное лицо с аккуратными стрелками и густой красной помадой, предварительно сделав тонну косметических процедур и расслабив мышцы массажем. Я надела строгий черный брючный костюм с туго завязанным галстуком, сдавливающим шею как ошейником. Но я не стала ничего менять. Мне нужно было максимально создавать себе физический дискомфорт, чтобы он хоть как-то отвлекал от внутреннего полигона с ядерными отходами.

Я попрощалась с Оливкой и, держась за руки с мужем, шагнула в этот непростой день. Я так искусала губы и щеки изнутри, что они превратились в единое истерзанное зубами полотно. Я так и не смогла заставить себя что-то проглотить, кроме крепкого черного кофе с тремя таблетками магния. Отличное сочетание! И теперь его горький вкус “отлично” гармонировал с ментальным желчным подтоном. Муж периодически сжимал мою ладонь в машине и заглядывал мне в лицо. Но в мой позвоночник врос огромный железный стержень, который держал все тело в монолите, не давая мне расслабиться и даже повернуть голову.

– Зачем мы сюда приехали? – Я в ужасе узнала здание ресторана, в котором была с Максом на том безумном свидании с устрицами. – Только не говори, что здесь все пройдет?

– Это лучшее заведение города, Аделина. Мне его посоветовали организаторы. Не знал, что у тебя есть определённые предпочтения. Теперь поздно. Идем, – спасибо, что не стал расспрашивать, почему я не довольна.

Водитель высадил нас у парадного входа. Вся парковка была забита машинами. Почему их так много?! Нас встречали какие-то люди в деловых костюмах и военной форме, жали руку мужу. С меня сняли пальто, и мы поднялись в просторный зал по лестнице, к которой я боялась даже прикасаться, чтобы не подключаться к мельчайшим деталям из воспоминаний.

Мы только переступили порог зала, как в глаза бросился огромный портрет папы в парадной форме с многочисленными медалями. Черная ленточка на его фотографии была не к месту. И без нее в горле все чесалось от рвущихся наружу рыданий. Галстук-ошейник держал их из последних сил. В две большие колонны стояли стулья. Не было свободных мест. Играла живая музыка. Голова начала ехать от сюрреализма колбасивших меня чувств. Мы подошли ближе и я увидела ее.

Маму.

Она стояла боком к нам, рядом с моим бывшим парнем Ромой. Я непроизвольно дернулась, чтобы сбежать, но муж только крепче сжал мою руку.

Мама.

Она почувствовала мой взгляд и медленно повернулась на меня. В глазах уже наготове стояли слезы, мамино лицо поплыло. Ноги сами шли к ней, против моей воли. Мне казалось, что я вообще перестала управлять и своим телом, и головой, которая начала ходить ходуном от напряжения.

– У меня голова трясется. И глаза дергаются. – Я сухо констатировала факты, словно говорила не о себе, а об огромной хрустальной люстре на потолке. – Здесь так душно. Я начинаю задыхаться.

– Ничего не видно, Ада, с головой все в порядке. Я в тебя верю. Ты справишься, просто дыши медленнее, – он пошел по направлению к маме, аккуратно, но в тоже время уверенно потянув меня за собой.

Мама, не моргая, смотрела только на меня, а я, как безвольная кукла, перебирала ногами на высоченных каблуках, на которых отвыкла за время декрета ходить. Муж первым ее обнял, поздоровался с Ромой. В тот момент у меня даже мысли не было о странности его нахождения здесь.

– Знакомьтесь, это Аделина Игоревна. Она лично занималась делом по Игорю. Все это, – он обвел рукой зал. – Ее заслуга.

Еще бы. Если бы не я, папа был бы жив. Это и правда ВСЕ было моей “заслугой”.

– Аделина, здравствуйте, – я видела, каких усилий маме стоит сдерживаться, как она всматривается в мое лицо, пытаясь найти хоть что-то знакомое от своей дочери. – Позвольте вас обнять. Я так вас ждала.

– Здравствуйте, – я не узнала свой голос, в нем выкрутили громкость практически до нуля.

Мама сомкнула руки на моей спине, а у меня внутри захороненные ядерные отходы начали плавиться и взрываться. Мои руки тяжелыми якорями висели у бедер, не отвечая на ласку мамы.

– Я так ждала тебя, дочка. Спасибо, что ты приехала, – она прошептала еле слышно мне в ухо, а ее поцелуй на моей щеке, казалось, длился вечность. – Мы с папой так гордимся тобой.

На этих словах меня чудом не прорвало, хотя галстук готов был в любую секунду разлететься в лохмотья по всему залу.

– Простите, мне нужно в дамскую комнату. Одной. Я скоро вернусь, – на ватных ногах и на автопилоте я, с затуманенными глазами от стоявших в них слезах, пятилась назад и спасалась бегством, не видя ни одного лица, кроме маминого, но чувствуя десятки взглядов на моем лице. – Не ждите меня, начинайте.

***

– Ну, привет, беглянка из самолета, – я чуть не закричала от неожиданности, выйдя из туалета и воткнувшись в мужское тело.

Кое у кого появилась дурная привычка караулить девушек у туалета? Меня поджидал Макс, жадно осматривая меня всю и буквально раздевая глазами за считанные секунды. Мне хватило беглого взгляда, чтобы просканировать этот бермудский треугольник, в который попало и без вести пропало не одно сердце, включая мое. Высокий, широкоплечий, он явно круглосуточно ел ведрами “растишку”. В деловом костюме иссиня-черного цвета он выглядел еще притягательнее, чем в прошлую нашу встречу. Хотелось сорвать с него пиджак, рубашку и все остальное, чего уж таить, чтобы рассмотреть каждую его татуировку, что навечно соприкасалась с его манящей кожей. В нос ударил любимый парфюм, название которого я помнила наизусть, разнося его в голове на атомы отдельных нот запахов: розовый перец, лимон, кедр, уд и сицилийский бергамот. Аромату, в отличие от меня, он не изменял.

– Простите, мы знакомы? – Я постаралась изобразить на лице максимум холодности, надменности и равнодушия, считая про себя “раз, два, три, делай вдох, Аделина, раз, два, три, теперь выдох”.

– Да, ты смачно тыкала мне в нос факи, когда мы летели на Мальдивы, – по его лицу было понятно: он не верил, что я его не узнала.

– А, вспомнила, ты тот озабоченный больной придурок, который облизывал мои факи после туалета. Я тогда еще руки не помыла. Фу, мерзость какая, – пока из меня потоком лились колкие слова, я все думала: какого ежика он делал на вечере памяти моего папы?! – Тебя в детстве не учили элементарным правилам личной гигиены, не облизываешь то, что не надо?

– Первое, ты меня запомнила. Это радует. Второе, я самоучка. Сам решаю, что и кого мне облизывать.

Приплыли, карасики! Мне теперь слушать его пошлые шуточки?

– Все, товарищ неадеквашка, вы свободны, – я попыталась обойти его, но эта гора мускулов преградила мне путь к отступлению. – Мне пора. Здесь вообще-то важное мероприятие и ваш юмор здесь неуместен. Вы сюда, я так понимаю, случайно залетели, на автопилоте?

– Я здесь с семьей. Игорь Владимирович Дружинин мне как отец был, хоть я и знал его недолго. И я не верю в случайности, Аделина. Что здесь делаешь ты? – Он ждал ответ на свой вопрос.

– Я приехала с мужем. И как раз сейчас в его руках микрофон, он говорит речь о своем покойном друге. Извините, не помню вашего имени, мне пора.

Макс повернулся к сцене и непонимающе уставился на Потапова. Потом на меня. Я с удовольствием наблюдала за его реакцией. С его губ заторможено стиралась наглая улыбка, вытягиваясь в прямую линию. Этот надменный великан вдруг непонимающе всматривался в меня, туго догоняя смысл сказанных мной слов.

– Кто ты такая, Аделина? И кто твой муж?

– Я же говорю. Мой муж сейчас говорит речь. Евгений Потапов. Если вы знали Игоря Владимировича, то вы должны быть знакомы, – на имени папы я запнулась, а Макс стал еще мрачнее. – Я его жена. Всего хорошего. Ищите себе новую жертву. Мой муж слишком хорош, чтобы я смотрела на тупых качков, считающих себя неотразимыми.

Его лицо стало бесцветным и перестало выражать какие-либо эмоции. Кажется, я смогла сбить с него спесь, и он перестал чувствовать себя королем мира. Пока он не пришел в себя, я круто повернулась на шпильках так, что чуть не расстелилась у ног Булатова. Позорище! Даже уйти эффектно не смогла! Он подхватил меня, запустив по мне стаю электрических скатов, и каждый из них выдал разряд тока похлеще медицинских реанимационных мероприятий. Биоритмы ускорились. А кровь внутри кипела так, что испариной выходила через поры кожи. Я подняла на него глаза и увидела свое отражение в его застывших глазах.

– Только не его. Любого на этой планете, но только не его, – он сжал мои плечи. – Оливка его дочь?

Я отчаянно хотела сбежать от него и в то же время молила время остановиться на миг, чтобы еще немного вобрать в себя обжигающую силу его прикосновений, без которых я сходила с ума. Он стал моим клеймом. От которого хочешь избавиться, но не в силах содрать его с тела, потому что каждый символ этого рисунка запечен шрамами на коже.

– Отпусти. Если, чтобы ты отстал, мне надо отчитаться о своей жизни, то да, Оливка его дочь. Чья же еще?..

Макс отпустил меня, сделал шаг назад, но не прекратил контакта с моими глазами. Я одернула пиджак, заставляя себя очнуться от наваждения и, прежде чем уйти, растянула губы в улыбке и пошла к мужу, цокая каблуками. Галстук пропитался холодным потом.

Я встала рядом с мужем и мамой. Он ободряюще обнял меня. А я не могла оторвать взгляд от удаляющейся спины Макса. За Булатовым едва успевала бежать его мама, Марина. Что ж, так было лучше для нас обоих. Надо отдать ему должное. Он отвлек меня от скорбных мыслей о папе. Я так и не привыкла жить без него. Мне его не хватало всегда. Как и мамы, брата, которого почему-то сегодня здесь не было. Помню, как актриса Елизавета Боярская в одном из фильмов говорила бывшему “Я не твой аппарат искусственного дыхания, отключись от меня”. Я же себя насильно отключила от близких и жила в этом кислородном голодании перманентно, довольствуясь крошечными пузырьками воздуха.

Какой-то генерал бесконечно говорил помпезную, но лишенную души речь, а когда, наконец, замолк, долго жал руку маме, а затем и моему мужу. Все это время я смотрела невидящим взглядом в зал, не различая лиц, и делала огромное усилие над собой, чтобы стойко выдержать весь официоз. Муж вновь взял микрофон и в конце речи обратился ко мне, хоть я и просила избавить меня от благодарственных речей.

– Эта скромная девушка взялась за дело с таким рвением, что ни ее команда, ни я не сомневались, что справедливость восторжествует. Аделина, скажете пару слов присутствующим? – Муж передал в мои дрожащие руки микрофон.

В зале стало тихо. Я перестала слышать даже музыкантов, хотя движения их рук говорили о том, что они продолжали играть. Удивительно, но мой рот что-то начал говорить, но я никак не могла осмыслить, запомнить или хоть как-то зафиксировать в памяти хотя бы одно из произнесенных мной слов.

Мне хлопали.

Мама пожала мне руку и поцеловала в щеку обдав до боли родным запахом, от которого голова закружилась еще больше и мне срочно понадобилась свежая порция кислорода. Муж отвел маму в сторону, понимая, что мне нужно время, чтобы привести себя в чувство. Из полумертвого состояния меня вывел звук еще одного знакомого голоса.

– Аделина, здравствуйте, меня зовут Эмилия. Я училась вместе с дочерью Игоря Владимировича, Кирой. Она погибла, но вы, наверное, знаете, – она тараторила, а я засмотрелась на ее сияющие глаза. Я даже не представляла, на сколько я по ней скучала. Она стала еще красивее и мне так захотелось уткнуться носом в ее плечо и, как раньше, от души пореветь. – Мое приглашение будет звучать странно, но я очень хочу позвать вас завтра на кладбище. Завтра три года, как с нами нет Киры. Мы каждый год практически всем классом приходим с цветами на ее могилу. Мне кажется, ей будет приятно видеть вас среди нас, как человека, который помог расследовать дело ее папы. Придете?

– Боюсь, не смогу. Я завтра вечером улетаю, простите, но в моем расписании нет на это места. Мне очень жаль. Правда.

– Я понимаю. И мне жаль. Можно я вас обниму за все, что вы сделали для Киры, хоть и не знали ее, – не дождавшись моего ответа, подруга обняла меня и этого дружеского жеста хватило, чтобы меня прорвало.

Вся боль, что я так упорно прятала сегодня внутри, скрывая от посторонних взглядов, разрушила возведенную мной плотину сосредоточенной стойкости и обрушилась на Эми. Со стороны я, скорее всего, выглядела странно. Строгая владелица юридической фирмы, ревущая в плечо первой встречной на дне памяти.

– Ну, вы чего, Аделина, тише-тише, я не хотела вас так расстроить, – она, как в старые добрые времена, успокаивала меня, не зная, кто на самом деле перед ней. Обманщица, которая устроила трагикомедию и цирк всей своей жизнью и заставила оплакивать себя всех, кто меня искренне любил. – Аделина, а хотите кофе? Я угощаю, давайте уедем отсюда. Здесь и правда все давит и выглядит угнетающе. Я и сама вот-вот разревусь, так резко тоскливо мне стало.

– А давайте. И ко мне можно и нужно на ты, после всего, что я сделала с вашей блузкой, – я показала на мокрое пятно на ее плече. – Только предупрежу мужа и… Наталью Андреевну.

– Хорошо. Я буду ждать внизу, в машине. Белый мерседес, прямо у входа.

Я поправила слегка расплывшийся макияж в туалете, отдышалась и подошла к маме и мужу.

– Мне нужно уехать. Простите. Не могу больше здесь находиться.

– Куда ты? – Мама в отчаянии схватила меня за руку. Ее голос срывался на плач, от чего мне еще сильнее хотелось скрыться прочь. Это было невыносимо тяжело видеть, какие страдания я ей причиняла. – Можешь не отвечать, только пообещай, что приедешь сегодня домой, хоть во сколько. Хоть на сколько. С Оливией. Прошу тебя, Аделина.

Мое сердце обливалось кровью. Я в отчаянии смотрела на мужа, но он никак меня не поддерживал в этот момент и ждал моего ответа вместе с мамой.

Боже, я так долго и мучительно наказывала себя изгнанием из семьи, отказывалась даже вскользь подумать о шансе переписать хотя бы эту часть своей истории в пользу Киры, что перестала ее замечать. “Ты каждый новый день выбираешь, какой будет твоя жизнь дальше. Цени эту возможность. В слове воМОЖНОсть есть одно, очень важное послание – МОЖНО. Нужно только его увидеть”.

– Я приеду. Обещаю. С Оливией.

***

– Ты такая красивая, Аделина, – Эми одной рукой крутила руль, другой надевала солнцезащитные очки в дерзкой белой оправе. Она стала красивее и увереннее в себе, но при этом была все такой же искренней, доброй и открытой. – Я сразу тебя в зале заметила, еще до официального представления. Люблю красивых и умных людей. Если что, я не часто в друзья набиваюсь. Просто ты была такой потерянной, хоть и стояла огромной ледяной глыбой. Как айсберг.

– Как айсберг, – повторила я, только сейчас осознав, что сорвалась со дня памяти с лучшей подругой, не думая о последствиях. – Все видят лишь верхушку, не замечая того, что спрятано под толщей льда.

– Поэтично. Ты любишь читать?

– Очень. Но не помню, когда в последний раз читала что-то кроме историй про разноцветного слона Элмера, корову-путешественницу Дейзи, да терапевтических сказок про маленьких капризуль.

– У тебя есть дети? – Удивилась Эми.

– Дочка. Оливия, – с нескрываемой гордостью ответила я.

– А где она? – Мы разговаривали так просто, будто и не расставались.

– В гостинице, с няней. И мне уже пора к ней возвращаться, – я всегда нервничала, когда долго не видела Лив. Как бы оставила ее дома на двое суток? Меня хватило бы максимум до регистрации на рейс самолета, потом рванула бы обратно. Муж слишком хорошо знал меня и настоял на правильном решении.

– У меня пока нет детей, но, думаю, еще часик няня справится без тебя. А мамочке, чтобы быть в адеквате, надо отвлекаться. Мы почти приехали.

– Хорошо. Но только по чашке кофе, – странность ситуации зашкаливала, но я сама себя в нее поместила. – У тебя красивая машина и здесь вкусно пахнет.

– Мой парень подарил, – я была счастлива за подругу, но сердце щемило от мыслей: я лишила себя близких людей и пропускаю важное в их жизни.

– Он тебя очень ценит, наверное.

– Не настолько, чтобы жениться, – она усмехнулась. Мне так хотелось поговорить по душам, все расспросить, но Аделина не имела на это права. Я промолчала, заметив знакомое здание торгового комплекса.

Куда меня могла привезти Эми, как не в Кокос? Серьезно?! Три года прошло, а она все туда же ходит? Я запротестовала якобы против шумных кафе и ей пришлось искать для нас более укромное место. С меня хватит дров в костер воспоминаний, он итак уже обжег мне все пятки.

Мы приехали в небольшую кофейню с приветливыми официантами. Сделали заказ, и, пока ждали его, я заметила, как косятся на нас парни с одного из столиков. Мужское внимание после всех событий вызывало во мне две кардинально разных реакции – бей или беги. Рефлекторно я начала крутить обручальное кольцо, которое, как щит, должно было защитить меня от приставаний. Но, в случае с Максом, мой оберег не сработал.

– Не обращай внимания, – заметила Эми мою суету. – Они меня обсуждают. Я местная знаменитость и привыкла, что за моей спиной шепчутся, а кто-то даже на камеру снимает.

– Почему?

– Это долгая история. Если коротко – я для всех извращенка.

– Что?!

– Ладно, поняла, рассказываю. С моей лучшей подругой случилась жуткая история. В сеть попало ее интимное видео и ее жестко начали троллить. На видео она делала минет мужу, – я чуть не подавилось кофе. – Ну, я немного заступилась и все вышло из-под контроля. Теперь меня называют королевой минетов.

– Что?! – Мой словарный запас стремительно уменьшился до одного вопросительного слова.

– Тебе правда интересно? – Я в ответ кивнула головой.

– Мы тогда учились в выпускном классе. Видео гремело на весь город. Моей бедняжке и без того досталось, еще и это. Самое страшное, что начался откровенный буллинг. Как будто никто и никогда в рот не брал. Бесит! Осуждали не того, кто это слил, а мою бедную девочку. Благо, она не узнала масштаба того пиздеца. Ну, как благо. Она умерла. Это была Кира, дочь Дружинина, – ее глаза заблестели от слез, мои тоже. – И меня так взбесили эти двойные стандарты, что я в своих соцсетях начала писать посты, проводить эфиры, флешмобы “Любовь – это не стыдно. Минет – это прекрасно”.

– О, боже… – видимо, на моем лице было столько удивления, что Эми поспешила оправдаться.

– На минуточку, я тогда была девственницей, но с тех пор я все равно главная развратница этого города. Меня тогда со школы чуть не выгнали. Но Хищники помогли, полшколы выступило в защиту моей подруги и меня.

– Тебя чуть не выгнали из школы? И, кто такие Хищники, – я была мастером конспирации. Я лучше всех знала, кто такие Хищники и на что они способны. С годами, судя по поведению Макса, их повадки становились только агрессивнее.

– Было дело, родители были в ярости. Мой жених тоже, слава богу, он решил бросить “подпорченный” товар, который его опозорил, – я пристроила свои суетливые руки на горячую чашку с кофе. – А Хищники – это главные красавчики моего класса.

– Тебя бросил жених?

– Ну, да, с девятого класса меня “под себя” растил местный бандюган-упырь. Но после такого скандала он, наконец, от меня отстал, – хорошей же я подругой была, когда так зациклилась на своей истории с Максом, что не замечала ничего вокруг и не знала ни о каком женихе Эми. – Так что я даже рада быть королевой минетов. Это лучше, чем женой местного похотливого авторитета. Зато я, как могла, защитила подругу. Смотри, опять меня снимают. А я буду снимать их, покажу своему мужчине, он их найдет и надерет им задницу.

Она достала свой телефон, а я повернулась к столику с шумящими парнями и увидела, как два из них, внаглую, не прячась, снимали нас на телефон. Моя чашка с черным кофе с шумом брякнула о стол. А дальше стерва Аделина походкой от бедра подошла к ублюдкам и с самой роскошной улыбкой облокотилась о стол.

– Что, мальчики, весело вам? Сейчас будет еще веселее. Ты же снимаешь? – Я потянулась к ближайшему из засранцев.

– Ты в прямом эфире, подружка главной минетчицы города, у нас на двоих пара тысяч человек в эфире, – этот огрызок еще не понимал, что ждет его впереди. Адреналин уже ударил мне в голову.

Ловким движением руки я выхватила из его мерзких рук телефон и опустила в большую кружку с дымящимся от высокой температуры чаем.

– Ты что сделала, идиотка?! – Видеооператор не обрадовался моей шутке, а его друг быстро отодвинулся от меня на безопасное расстояние, но не перестал снимать.

– Еще слово и сюда приедет моя охрана, телефоном вы не обойдетесь. Убрал телефон, быстро! – Второй папарацци не осмелился ослушаться. Мой голос звенел как колокол, сильно, бескомпромиссно. – Прямо сейчас вы извинитесь перед моей подругой или, даю слово, вся слава главных королей минета достанется вам, мои парни подскажут, как надо работать ртом. Я все организую. Может, вам даже понравится? А я сниму это все на телефон и размещу во всех сраных соцсетях!

Удивительно, как быстро шакалы понимают, что они не тигры, встречаясь с настоящим хищником, и, поджав хвосты, начинают поскуливать, пятясь на задних лапках. После извинений они стремительно покинули заведение.

– Аделина, браво! А ты та еще оторва, да?! – Эми, как и я сама, была в шоке от моего поступка и хлопала мне на всю кофейню. – Это было феерично! Не зря я тебя на кофе позвала. Может коньячку? Это надо отметить! А-а-а-а-а! Я тебя не знаю, но уже обожаю!

– Я не пью алкоголь. И мне уже пора, – сегодняшний день стал одним из самых эмоциональных в моей жизни. Мне еще предстояло встретиться с мамой.

– Дай я тебя обниму, – она накинулась на меня, а я не была против. – Ты бы понравилась Кире. Ты нравишься мне. Приходи завтра. В десять мы собираемся у кладбища. Если что, могу за тобой заехать. Мне нужен твой телефон.

Я не нашла никакой вменяемой причины, чтобы не дать ей номер моего телефона, на который она вскоре скинула размещенный в Инстаграме прямой эфир с нашим кофепитием и булькающим телефонным финалом, а еще свой рилс, на котором я продемонстрировала великолепную задницу, нагнувшись над столом шакалят, а потом с воинственным видом притащила недоносков на извинения. Я выглядела эффектно в своем строгом костюме и красной помаде. Укротительница шакалов. Я улыбалась, читая ее сообщение на телефон.

Эми: Ты звезда! А этих засранцев мы теперь дружно называем королями минета! Почитай комментарии, там столько о тебе пишут! А их эфир набирает рекордное количество лайков и комментариев. Даже если они его удалят, этот след уже не замести. Там столько репостов! Аделина, ты невероятная, теперь местные ушлепки десять раз подумают прежде, чем меня снимать. А все знакомые парни назначают награду за твой номер телефона, но я кремень! Счастлива, что я тебя нашла!

Со стороны я и правда выглядела устрашающе. Последние три года я сделала все, чтобы оставаться в тени, но в первый же день приезда домой, я прославилась так прославилась.

***

– Как тебя зовут, принцесса? – Мама, затаив дыхание и с глазами на мокром месте, нерешительно протянула руки к Оливке.

Я надеялась, что дочка не станет капризничать и проявит благосклонность к новому человеку в ее жизни. По всей видимости, моя девочка была умнее меня и не просто почувствовала родную кровь, она к ней потянулась всем своим тельцем и душой.

– Ля-ля, – малышка представилась и, не раздумывая, забралась к бабушке на руки, обняла ее за шею и начала верещать и прыгать. И я не знаю, кто из этих двоих пришел в больший восторг: мелкая козочка со звонким заразительным смехом или ее добровольный персональный “батут”.

Мама прошептала мне “спасибо” с таким обожанием, что я еле сдержалась, чтобы не разрыдаться тут же. Для меня это все было слишком волнительно, кофе на голодный желудок, нервы и переутомление дали о себе знать, голова раскалывалась, и я ушла на кухню запить водой обезболивающее. Спасибо моей белокурой хулиганке со смешными кудрявыми хвостиками над ушами, что она переключила на себя все внимание мужа и бабушки и мне не пришлось много разговаривать.

Я как будто попала в замороженное прошлое. Все было так, как и до моего отъезда. Та же посуда, те же полотенчики, даже тот же запах вкусной курицы с картошкой в духовке. Но сильнее всего в глаза бросился большой букет ромашек на кухонном столе. Папа всегда дарил маме цветы без повода. Голова разболелась еще сильнее. Я села за стол, выпила таблетку и уронила голову на руки, наконец позволив себе за этот бесконечный день ссутулить спину.

Казалось, если прислушаться внимательнее, я услышу папины шаркающие шаги на улице, стук ботинок о стену, чтобы очистить их от снега, а потом шум от входной двери и я увижу его, моего супермена. Я с трудом открыла тяжелые веки, отгоняя от себя несбыточные фантазии. Спасибо маме, что здесь были наши обычные семейные фотографии на стене, а не траурный портрет с черной ленточкой. Я и без этих траурных символов горевала о нем каждый день.

Мне по-прежнему нужно было время, чтобы впустить в себя ветер перемен, для которого я открыла себя, привыкнуть к нему. Я нисколько не лукавила, когда поселила себя на острове одиночества, избегая любых контактов из прошлого, в том числе с родной матерью. Мне казалось это естественным следствием трагичных событий в нашей семье. Я была уверена, что, как бы она не хотела со мной встретиться, я все время буду напоминать ей о том, что папы нет с нами, о скандальном видео, о моих похоронах, на которые ей пришлось идти.

Потом я зашла в свою комнату и поразилась еще больше: в ней было все так, как будто я пять минут назад вышла из нее. Даже Гердины игрушки небрежно валялись под столом, именно там она любила их грызть. Герда. Моя собака не смогла пережить, что и ее я бросила. Она сбежала, когда меня не стало и больше не возвращалась. Я всем сердцем надеялась, что она обрела хороших заботливых хозяев, которые полюбили ее также сильно, как я.

На столе лежала моя книга с закладкой. Я не стала тогда ее забирать с собой, чтобы максимально обезжирить от деталей прошлого новую жизнь и отпустить все, что связывало меня с Максом. Вот лицемерка! Или лучше сказать извращенка? Книжку “Возвращение в кафе “Полустанок” она не взяла, а розовый вибратор засунула в чемодан! Его же тогда и увидел Макс в аэропорту. По моей жизни можно было снимать кино. Или писать энциклопедию “Лоханись круче, чем Кира, если сможешь”.

Кира.

Я удивилась, когда именно так себя назвала. Видимо, родные стены так на меня действовали. Я легла на свою кровать и лежала так обнимая себя руками, мечтая оказаться под теплым одеялом.

– Я мечтала, что однажды ты вернешься и обрадуешься, что все в этом доме тебя ждало, – она достала из шкафа одеяло и бережно меня укрыла. – Оливия. Она чудесная. Вылитая ты в детстве. Спасибо, что позволила увидеть ее. Я уже так ее люблю. Всегда любила, как только узнала, что ты родила. Знаю, ты просила Женю не говорить мне. Но мне тогда стало хоть немного легче, что с тобой хоть кто-то появился рядом. Аделина, можно я побуду с тобой?

– Если тебе не противно на меня смотреть… Я не должна быть здесь… – Я снова залезла в свою тесную коробочку из чувства вины, натянув одеяло по самые глаза. У меня не хватало смелости выдержать ее взгляд.

– Что ты такое говоришь? – Она бесшумно, присела на кровать. – Ки… Аделина, не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить… Понимаю, почему ты не желала меня видеть. Я бросила тебя в самый страшный момент твоей жизни, думая только о своем горе…

– Я стала причиной этого горя. Мне так жаль, я отдала бы свою жизнь, чтобы все исправить, – в горле опять все щекотало от подступавших рыданий. И впервые мне стало себя так жаль, я словно смотрела на себя со стороны: маленькую хрупкую Киру, что свернулась комочком на кровати, покинутая всеми.

– А я никогда бы не приняла такой обмен. Ни я, ни папа, ни Артем, – она положила руки на одеяло и, невесомо стала гладить меня через него. А потом легла ко мне, обняла со спины и стала шикать “чшшш-чшшш”, как в детстве, когда меня успокаивала. Я ведь и не заметила, что беззвучно тряслась от слез.

– Мама, – я задрожала, назвав ее именно так. – А где Тема? Я ведь ничего о нем не знаю.

– Он недолго жил со мной. Не выходил из твоей комнаты практически.

– Ну да, он сильно хотел свою комнату в доме, хоть у кого-то мечты сбылись…

– Кира, прости, Аделина. Он после твоей аварии и похорон вообще практически разговаривать перестал. Не раздеваясь, спал на твоей кровати. Не думаю, что его мечта сбылась. Мы все по-своему переживали горе. Мы разом лишились мужа и отца, дочери и сестры. И он так и не оправился от горя. Отказывается ехать домой. Все мотается по военным точкам. Живу от звонка до звонка от тебя и от него, – я только сейчас поняла, что это не меня все бросили, это я всех бросила, а брат сделал тоже самое, оставив маму одну в этом осиротевшем доме. Как она это пережила?! – Наша семья так и не оправилась от всего этого. Но ты здесь. И значит у нас все еще есть надежда, что будет как раньше…

– Как раньше уже не будет. Никогда.

– Знаю. Прости меня, дочка, если сможешь. Я так виновата перед тобой. Я жила мыслями только о том, что когда-нибудь ты найдешь в себе силы отпустить свою боль и простить меня…

Вместо ответа я притянула на себя ее руки крепче, вжимаясь телом в ее тело. Две Дружининых на небольшой кровати-полуторке еще долго бы оплакивали свою судьбу, если бы не муж с Оливкой.

– Не хочу нарушать вашу идиллию, но мы голодные. Накормите старика с девчонкой?

– Жень, ну какой же ты старик! – Мама соскочила с кровати, но мне не дала встать, еще плотнее укрыв одеялом. – Лежи, отдыхай, я покормлю их, а ты пока поспи. Дай мне насладиться Оливушкой.

Не знаю, сколько я проспала, но когда проснулась, было тихо, а за окном, как и в комнате, темно. Я подошла к нему задернуть шторы и в ужасе отшатнулась обратно.

Там стоял призрак.

Я не успела рассмотреть его лицо, освещаемое огоньком сигареты, но готова была поклясться.

Это был Макс.

***

Утром я проснулась выспавшейся и отдохнувшей в своей постели. Оливка спала в обнимку с мамой в родительской спальне. Когда увидела эту картину, поняла: больше не смогу лишить моих любимых девочек друг друга. И себя – мамы. Не знаю, как, учитывая, что я больше не намерена возвращаться в Красноярск, от которого за версту несет Максом, но придумаю. Может мама переедет в Москву?

Муж приехал к нам на завтрак вместе с няней и моей одеждой. Ура! Я пошла мыться, но прежде дала несколько важных поручений няне. В душе в очередной раз поразилась: мама покупала даже мой любимый гель для душа со вкусом кофе и миндальный скраб, рядом с моими баночками стояла полная бутылка геля со вкусом вишни – его любил Тема, я сама подсадила его на этот запах.

Родительский дом всегда был открыт для своих блудных детей. Какой же глупой девчонкой я была! Так старательно страдала, что и забыла, как Кира была когда-то счастлива, в этой семье, в этом самом доме. Вместо этого – позволила Булатовым и своим чокнутым мозгам повесить амбарный замок на счастливые воспоминания. Столько лет профукала, наказывая себя и, как оказалось, и маму, брата. Почему я так редко позволяла ей звонить мне и не давала высказаться, разговаривая о чем угодно, но только не о важном?!

Человеческие существа – самые странные в мире животных. Они все время усложняют себе жизнь, считая, что счастье нужно заслужить, обязательно выстрадать, а если ошибся – то непременно пройти через все круги ада.

Ада, Аделиночка Игоревна, слышала ли ты такое выражение: в танке главное не обосраться? Так вот. Похоже, ты именно это и сделала!

Впервые за все эти годы я перестала насильно отключать в себе Киру. Да, мне не переписать ее новую историю в обличье Аделины, но это не отменяет, не исключает новой ветки вероятности, в которой могут быть вместе не только Ада, Оливка и муж, но и мама, брат, Эми…

Смогут ли они по-настоящему забыть про то, что я с ними сделала, когда наивно думала, что так для них будет лучше? Все эти мысли вихрем проносились по моему сознанию. И я чувствовала, что моя жизнь больше не будет прежней. Каждая клеточка моего тела радовалась моему новому решению. В зеркале я увидела в собственных глазах не тоску и безысходность, а искру надежды.

Мне не хотелось ставить в неловкое положение маму и мужа тем, что им придется стоять со мной рядом у моей могилы. Поэтому воспользовалась предложением Эми. Я не придумала, как, когда и при каких обстоятельствах скажу ей правду о себе. А, может, просто начать дружить от лица Аделины? Здесь было много противоречивых сценариев развития событий. Пока я просто отдалась уже знакомому ветру перемен, все больше и больше впуская его в свои владения.

– Я так рада, что ты позвонила, – Эми протянула мне ароматный кофе. – Держи, как ты любишь, черный.

Я заметила, что у нее был лишний бумажный стаканчик и мгновенно напряглась. С нами будет кто-то еще?! Кто?

– Эми, а это для кого? – Я покосилась на тревоживший меня стакан.

– Как ты меня назвала? – Эми затормозила, а мне стоило огромных усилий не треснуть себе по лбу со словами “Ну, балда, ты”!

– Прости, сократила на свой лад твое имя, больше не буду, – я отпила кофе и вскрикнула, ошпарив себе язык.

– Так меня зовут только самые близкие. Кира так меня звала. Так что это очень символично, – она улыбнулась, а я заметила в ее глазах слезы. Я все время заставляла одним своим присутствием дорогих мне людей плакать. Это было ужасно, но мне никогда и в голову не приходило, что моя “смерть” причинила им столько боли. – Это какао с перцем. Всегда вожу его Кире на могилу. Она его очень любила. Странно выглядит, да? И пусть! Она была особенной. Мир многое упустил, оставив нас без нее. Мне хочется верить, что там, где-то в другой реальности, она ходит счастливая и пьет свое любимое какао, смотрит на нас с облачка и знает, что мы ее не забыли. И никогда не забудем.

Если бы я была сейчас на боксерском ринге. У меня был бы мощный нокаут. Я отвернулась в окно, чтобы скрыть свое состояние.

– Эй, ты чего? Такая же рева, как и я? Не стесняйся, со мной можно и поржать, и поплакать. И коньячку бахнуть! Блин, я не бухарик, честно, а то мы второй раз видимся, и я второй раз предлагаю тебе выпить, – она залилась смехом, а я была близка к тому, чтобы повторить ее звуки, но лишь улыбнулась в ответ. Я утратила способность смеяться. Меня это не особо напрягало. Но сейчас мне отчаянно захотелось вновь овладеть этим навыком.

– Какао с перцем говоришь? Никогда не пробовала. Звучит по-извращенски.

– Так и есть. Только Кира, да ее муж Макс у нас его любили. Два извращенца. Такая у них любовь была, в книжках о такой нужно писать. Фильмы снимать. Макс даже открыл кофейню, где варят только какао, в память о Кире, – Эми мечтательно болтала, а я второй раз именно в этот момент отпила кофе и снова обожгла язык.

– Очень романтично. И чем же закончилась их история? Слышала, у ее мужа новая жизнь, ребенок родился.

– Не суди книгу по обложке, Аделина. Не все так однозначно. Его ребенок не отменяет чувств к Кире. В жизни всякое бывает. Знаешь, мне кажется, если бы не Кирюшка, Макс бы сошел с ума и что-то сделал с собой. На похоронах тогда он готов был рядом с ее ямой выкопать еще одну. Только он знает, что пережил за эти годы.

Какао в кофейне звучало, конечно, романтично. Но оно не отменяло фактов его оскорблений и обвинений меня во всех грехах. Факта измены Кире, когда он увидел то видео. Факта слива в сеть интимного видео, которое я подарила ему на нашу, мать его, свадьбу! Это было слишком жестоко даже для него. Факта рождения сына с другой. Все это в любом случае было предательством. Но я все же захотела внести коррективы в поручение няне и позвонила ей, когда мы вышли из цветочного магазина по дороге к папе.

Мы взяли наши цветы, я белые розы для папы, Эми – розовые для меня, и пошли вглубь кладбища. Сама я бы, наверное, не нашла папино место захоронения. Когда мы подошли к нему, я увидела стоящее рядом стеклянное строение.

– Что это? – Сердце забилось быстрее, дыхание на свежем морозном воздухе обожгло горло.

– Это могила Киры. Макс построил этот купол, чтобы ей не было холодно. Там всегда тепло, горит свет и много цветов. Если бы ты приехали позже, увидела бы и его, и наших одноклассников.

– Эми, можно я побуду здесь одна? – Я прошептала, не узнавая свой безжизненный голос. Для меня все это было слишком.

– Конечно, я подожду тебя в машине. Только какао Кире занесу. Знаешь, я бы хотела, чтобы ты его попробовала, – Эми улыбнулась и зашла в стеклянный купол, поставила стаканчик и розовые розы на могилу, прикоснулась к моей фотографии на памятнике и вернулась ко мне. – Что-то мне подсказывает, что оно тебе тоже понравится. Но это будет как-то странно, если я дам тебе отпить из Кириного стаканчика. Во сколько ты уезжаешь? Я привезу тебе его в гостиницу.

– Вечером. Но не стоит, Эми, спасибо, – я готова была умолять ее поскорее уйти, потому что сил сдерживать рыдания, у меня уже почти не осталось.

Я третий раз была на папиной могиле. Первый – когда его хоронили. Второй – перед отъездом, до аварии. И сейчас. Я просидела там, обнимая папин памятник, минут двадцать, и у меня так закоченели ноги в моих не предназначенных для сибирской зимы ботинках, что я решилась перед уходом зайти в стеклянный домик хоть немного погреться. Это было жутко. Стоять у собственной могилы. Меня покинули все вменяемые чувства.

– Что ты здесь делаешь, Аделина? – Злой голос Макса за волосы вытащил меня из внутренней пустоты. Я медленно повернулась к нему. В его руках была огромная охапка белых эустом с эвкалиптом.

– Я принесла цветы на могилу Игоря Владимировича. Замерзла и решила немного погреться, – губы с трудом говорили.

– Если погрелась, то уходи. Тебя ждет Эми, – он говорил неожиданно грубо, от его игривых приставаний не осталось и следа.

– Ты знал ее? – Зачем-то я решила помучить себя еще больше, задав этот дурацкий вопрос.

– Это моя жена. И тебе здесь не место.

– Извини. Не знала, что ты был женат. Судя по возрасту твоего ребенка и путешествиям с новой красивой девушкой, ты уже оправился от горя? Или, подожди, ты сделал Кирюшку, будучи женатым? – Я не имела права так говорить, но я хлестала его кнутом своей невысказанной обиды и пожирающей изнутри боли.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни. Беги от меня, пока не засунул в твой милый рот обратно эти слова.

– Мой рот сам решает, чему быть засунутым в него, – я продолжала херачить его своей яростью, понимая, что прямо сейчас я глумилась похабными словами на кладбище в паре метров от папы.

– Пошла. Вон. – Он отвернулся от меня и положил цветы на могилу.

Я посчитала, что эти слова станут прекрасным завершением нашей ненужной встречи.

– Надеюсь, я никогда тебя больше не увижу, – интересно, он слышит, как молотом о наковальню бьется мое сердце?

– Я тоже, Аделина. Потому что в следующий раз ты так легко от меня не избавишься. Но сейчас не то время и не то место.

Я развернулась и начала выходить прочь от Макса и от внутреннего голоса, который требовал и молил одновременно прямо здесь и сейчас рассказать ему всю правду, чтобы освободить его от груза прошлого. Чтобы он смог жить дальше, спокойно и счастливо. Но я не поддалась на уговоры. Иначе не смогла бы уехать.

Прежде чем выйти и закрыть эту дверь в прошлое окончательно, я услышала звук сообщения на его телефоне. Как вовремя. Я даже знала, что написано в этом сообщении от Киры.

“Я тебя отпускаю. Живи дальше. Создавай что-то прекрасное. Но уже без меня. Кира” – такое сообщение пришло Максу на телефон с моего старого номера. Теребя его этими посланиями из ада, я не давала в первую очередь двигаться дальше себе. Мое прошлое стало моими кандалами, темницей, чьи высокие стены не позволяли рассмотреть свет по ту сторону камеры.

Я решилась открыть люк танка и выйти на свежий воздух.

Снести стены своей темницы, снять кандалы.

Я имела право жить дальше.

Как и он.

Я это четко поняла.

Каждый из нас совершил роковые ошибки. Но если мы будем и дальше упиваться ими, то просто захлебнемся этим ядом. Мы все еще живы, значит у Всевышнего есть на нас свой план – и мы можем, просто обязаны стать счастливыми. Иначе зачем это все?

***

Эти два дня в Красноярске стали для меня настоящим потрясением. Все ориентиры, на которые я опиралась после “рождения” Аделины, рухнули. Как я могла так заблуждаться и искренне верить в созданные собой иллюзии?

Уверена, что не предложи мне тогда муж вариант с новыми документами и фиктивными похоронами, я бы сто процентов отказалась от операции. И убила бы не только себя, но и своего ребенка.

Рассказали бы позже обо всем другим или настаивали на более плотном общении с родными, когда я была к этому не готова – сбежала бы в какую-нибудь деревню ото всех. Меня тогда так переклинило, так захлестнула собственная боль вперемешку с чувством вины, что я превратилась в загнанного волчонка, для которого любая близость с родными и их помощь воспринималась, как красный флаг.

И как меня любили и принимали со всеми моими тараканами мама и муж, что позволили пребывать в этой имитации “так будет лучше для всех”, позволив самой вылезти из своего болота. Потому что если бы они сделали это за меня, уверена, я бы ничего не поняла и сопротивлялась бы до последнего, все глубже застревая в трясине, отказываясь видеть очевидное.

Моя семья – это поДАРок небес. И что бы со мной не происходило, как бы сильно я не облажалась, как бы они от этого не пострадали, они меня прощали. И всегда были за меня. Я была частью этой удивительной семьи. Пожизненно. И этот “аванс” мне предстояло отработать сполна.

И начала я прямо с этого дня. В аэропорт меня приехала провожать мама. Ма-ма. Моя мама. Я называла ее так про себя, смакуя это слово со вкусом счастья на кончике языка. Она не спускала с рук Оливку, а та, довольная, пользовалась ее добротой. Муж поглядывал на меня, сверяясь, как мне эти метаморфозы. В ответ он видел Аделину, которая выкарабкивалась из своего кокона невидимки-неживинки.

Эми позвонила, что едет меня проводить и попросила встретить ее у входа в аэропорт. Я взяла Лив, чтобы познакомить ее с подругой и хоть немного дать рукам мамы отдохнуть. На улице нас накрыла огромная белоснежная перина. Мы с дочкой смотрели на небо. С него сыпались самые огромные пушистые снежинки, какие я только видела. Словно сами небеса благословляли нас на что-то новое, прекрасное в нашей жизни. Лив смеялась, пытаясь поймать снежные хлопья голыми ладошками. Я подняла лицо вверх, закрыла глаза и позволила им падать на мое лицо.

Внутри я шептала слова благодарности небу: “спасибо-спасибо-спасибо за второй шанс на счастье, ведь оно было бы неполным без моей семьи”.

А потом показала моей козочке любимую игру из детства, которой научил меня папа – ловить языком снежинки. Мы, как два ребенка, стояли в городе-мегаполисе, полном суеты, и радовались таким простым вещам. Простым да не простым.

– Аделина! – От игры меня отвлек голос Эми, бежавшей ко мне с большим розовым пакетом и бумажным стаканчиком, по всей видимости, с моим любимым какао с перцем, которое я после побега из Красноярска больше не пила. – Это что за медвежонок у нас тут на маминых ручках?

Оливка в бежевом комбинезоне, и правда, была похожа на медвежонка. Она озадаченно смотрела на Эми, для нее было непривычно узнавать столько новых лиц.

– Это Эми, смотри какая она красивая, – я говорила Оливке максимально спокойным голосом, подпрыгивая на носочках, чтобы она чувствовала себя в безопасности. – А как тебя зовут, Оливка? Скажи тете, как тебя зовут?

Она сначала засмущалась, но моя подруга так искренне улыбалась и так деликатно стояла рядом, не пытаясь напором взять ее расположение, что моя малышка расслабилась, заулыбалась, и сказала, как ее зовут.

– Ля-ля, – она так забавно себя называла, что я сама, как чокнутая мамаша, по сто раз на дню приставала к ней с этим вопросом.

– Ляля, какая же ты чудесная. У тети Эми есть для тебя подарок, я как знала, что нужно купить, – она достала из розового пакета самого милого на свете плюшевого медвежонка с розовым бантиком на шее и подала затаившей дыхании Лив, которая шумно чмокнула игрушку. – Пошли в аэропорт, замерзли, наверное? У меня и для тебя есть подарочки, чтобы ты точно не забыла обо мне. Ты же не исчезнешь? Я буду тебе звонить и писать!

Эми так меня чувствовала, что подбирала самые нужные слова. Я не знала, скажу ли я ей, кто перед ней на самом деле, но была уверена – не исчезну. Больше не исчезну. А потом эта красотка повернулась к парковке и кому-то помахала.

– Меня Макс довез. Вы, наверное, успели познакомиться? Это муж Киры. Представляешь, моя машина еще капризнее своей хозяйки. Отказалась заводиться! – От осознания, что он мог сейчас за нами наблюдать, мне стало плохо. Я уже рассталась с ним мысленно и не готова была погружаться в нашу закрытую историю еще раз. – Такси долго не было, пришлось звонить другу, чтобы спасал. Ура! Он спел привезти меня к тебе, но идти поздороваться не захотел. Ну, и ладно!

– Пошли, Оливка уже замерзла, – я быстрым шагом, не оборачиваясь на парковку, поспешила зайти в здание аэропорта, чтобы не столкнуться взглядом с мужчиной, от которого я продолжала бежать, игнорируя все знаки и подсказки Вселенной.

Мама забрала у меня Лив и все не могла с ней наводиться. Эми вручила мне сначала стакан с какао и с видом ученого наблюдала за моей реакцией. Это было так вкусно, что я не сдержала свои восторги. Мое прошлое становилось все реальнее, обрастая родными людьми, запахами и даже вкусом какао.

– Я знала, знала, что тебе понравится. А еще ты говорила, что давно не читала, поэтому я решила подарить тебе это, – она протянула мне книгу, на обложке я прочитала “Фредерик Бакман. Здесь была Бритт-Мари”, перевернула книгу, где было написано обещание, что это произведение растрогает даже самых угрюмых “О любви, новых начинаниях и неожиданных встречах, способных заставить нас по-иному взглянуть на себя и понять: мы способны на большее”.

– То, что нужно, Эми, спасибо тебе.

Я была уверена, что больше никогда не вернусь в Красноярск. Мама хоть и осталась там жить и работала в новом проекте – частной школе искусств для одаренных детей, раз в пару месяцев приезжала ко мне в Москву на несколько дней и водилась со внучкой.

До Темы мы не могли достучаться, он все обещал маме, что скоро приедет – новость о моем воскрешении она решила сообщить ему при живой встрече, а не по телефону.

Эми тоже пару раз прилетала. Я ее обожала и была счастлива, что она вновь поселилась в моей жизни. Она дружила с Аделиной, но каждый раз при разговорах вспоминала о погибшей подруге Кире.

Я стала спокойнее. Счастливее. В моей жизни наступило затишье, пока мои планы по избеганию Красноярска не рухнули как карточный домик спустя два года, летним днем, за неделю до маминого дня рождения. Мне пришлось срочно взять билеты на ближайший рейс и улететь к ней вместе с дочкой.

Глава 4

Макс

Черт!

Твою мать!

Какого сраного хрена она не могла даже уехать так, чтобы не маячить передо мной как красная тряпка перед быком?!

– Моя машинка сломалась. Такси ждать долго. До Демьяна не могу дозвониться. Макс, умоляю, подбрось до аэропорта, хочу проводить Аделину, – мне позвонила Эми, и я не смог ей отказать, отказываясь признаться в правде. Я не смог отказать СЕБЕ увидеть ЕЕ. В последний раз. Так будет лучше для всех. Это безумие нужно остановить, иначе я наворочу дел.

Сжимая до боли руль, я ехал за подругой и сдерживался, чтобы не херачить по нему со всей силы кулаком. Бешеный Макс за эти два дня стал чемпионом по сдерживанию.

Первый раз, когда лишился дара речи, увидев бегущую в туалет Аделину на дне памяти Кириного отца. Мне померещилось?! А если нет, то что она здесь делала? Как бы там ни было, я не верил в такие случайности.

Второй раз, когда караулил ее у двери и обдумывал десятки фраз, которые нужно сказать, чтобы она не сбежала от меня вновь, напуганная моим напором. Она вышла заплаканная, но, как всегда, со вздернутым носом, стремящимся к звездам. Мне бы спросить, что случилось, кто ее обидел, но меня так трясло от адреналина и возбуждения одновременно, что еще немного, и я сорвал бы с нее строгий деловой костюм вместе с галстуком прямо тут и как следует размазал бы ее красную помаду по всему лицу.