Скачать книгу Сделаю больно полную версию современного популярного автора Екатерина Ромеро в формате FB2, TXT, PDF, EPUB бесплатно на нашем сайте 18pohd.ru.

Сделаю #2
Я больше не красивая девочка-певица и в зеркале я себя не узнаю. Он уничтожил мою жизнь, разрушил ее до основания и вырезал в груди дыру. И нет больше той невинной влюбленной идиотки, а есть я: умывшаяся кровью и я землю буду грызть зубами, чтобы отомстить Ему за то, что когда-то он убил меня!

– Осторожнее. Она моя жена.

– И? Любил то ты другую.

– Заткнись.

– Что, не нравится? Кто Таську в могилу свел, а, брателло?!

– Закрой рот, мать твою!

СЛР! Откровенный секс, большая разница в возрасте, много боли, жестокий герой Псих, больная любовь, жестокие сцены, через ад и стекло, от ненависти до… ХЭ

Екатерина Ромеро

Сделаю больно

Глава 1

– Стас, ты уже говорил с Артемом?

– Нет. Не могу я, Тоха. Не могу сказать.

Я не могу смириться с тем, что мой младший брат теперь инвалид. Я просто, мать вашу, не могу в это поверить. Так не должно было быть, и, конечно же, в этом виноват я.

– Рысь пришел в себя. Я думаю, лучше ты сам ему скажи. Он не в курсе пока ничего. Ни про себя, ни про Светку. В общем, ему надо правду знать. Не ребенок уже, чтоб за нос его водить. Сам все понимает. Шансы хоть есть?

Опускаю голову: нет там шансов. Никаких. Сейчас помощь Виктора бы не помешала, да вот только я не успел еще. Гордеев запросил огромную сумму за него. Я собираю деньги. Поднял старых должников, а теперь и Рысь сверху попеременно с Таськой подсыпают проблем.

Достаю конверт, протягиваю Тохе.

– На. На похороны Светки. Матери ее передай. Скажи, что Артем не виноват. Пусть его хоть не проклинает.

– Ага. Понял. Давай, на связи.

Открываю дверь палаты и сразу вижу Рыся. Трубка с воздухом в носу, поломанный весь, грудь и спина перебинтованы, костяшки сбиты, рука в гипсе. А я ведь матери его обещал, что присмотрю. Присмотрел, блядь.

Как мне Виктора не хватает, с ним было бы проще, хотя, когда он выйдет, ему будет не до меня. Он будет искать тех, кто его подставил, и уверен, найдет даже быстрее, чем я.

Тася просилась к Рысю столько раз, но я не пускаю. Не хочу, чтоб видела его в таком состоянии, потому что я сам не могу его таким видеть.

Артема оперировали лучшие хирурги шестнадцать часов подряд, и ни хрена. Ничего не вышло. Осколки сломанного позвоночника задели нервы, и шансов, как я понял, никаких.

Прохожу по палате и останавливаюсь у большого окна. Обычно мне легко с пострадавшими общаться. Они чужие люди, но брату я не могу в глаза сказать такое. Просто не могу, потому что это сродни приговору.

– Привет, Артем.

– Привет! Чет ты долго. Я есть хочу – жуть! Что за больница такая? Сказали, после наркоза нельзя.

Мельком смотрю на него. Рысь усмехается, перебирает пальцами одеяло.

– Я принесу тебе поесть. Все будет.

– Тут это, я слышал, медсестры шептались, что я не встану. Ерунда какая-то, правда? Что-то напутали, видать, и где мой мотоцикл?! Он же подлежит восстановлению, там мелочь? Не дай бог царапина есть! Я того водителя кончу!

Сглатываю, выравниваю дыхание.

– Ты помнишь, что случилось?

– Нет. Только яркие фары, и все. Я не превышал скорость, клянусь! Светку вез домой, уже под утро, а потом перекресток – и все, не понимаю ни хрена, как так вышло. Уже в больнице очнулся. Слава богу, медсестрички тут зачетные, и халатики короткие.

– Артем, ты попал в аварию. Тебя на перекрестке подбили.

– Ну ладно, бывает, главное, чтоб мой мот был в порядке. Тут это, док приходил, какие-то диагнозы мне читал. Я ничего не понял, Стас. Он что, прибухнул с утра?

До хруста сжимаю зажигалку в руке. Артем смотрит на меня с надеждой, которую я сейчас отниму.

– У тебя перебит позвоночник, Артем. Тебе сделали серьезную операцию, но она не помогла.

– Не-е, что за бред, вы что, прикалываетесь? Стас, почему я встать не могу? Это шутка?

Его голос дрожит и срывается, а я стискиваю кулаки. Мне тоже больно. Я не так давно нашел Артема, я раньше даже не знал о том, что у меня еще родня есть. Разбросанные по городу братья и, вероятно, сестра, которую я ни разу в жизни не видел. Она самая младшая, но я понятия не имею, где ее искать.

– Хах, ну все… поприкалывались и хватит! Стас, а где моя Светка? Приведи ее ко мне. Она со мной ехала. Там мамка ее, наверное, с ума сходит. Вот теща у меня будет, не приведи господь!

Опускаю голову. Рысь даже не понимает, не слышит, не хочет уловить то, что теперь инвалид. Встречаюсь с ним взглядами. Он все равно узнает, так лучше от меня.

– Артем, никто не шутит. Я должен был это предвидеть. Прости.

– Где Светка, Стас? Она цела же, да? Мне никто ничего не сказал. Где она? Я ей предложение сделал, она согласилась. Приходи к нам на свадьбу. С тебя подарок.

– Света попала под колеса того грузовика и умерла на месте. Мне жаль, брат.

Лицо Артема искажает гримаса боли, а в глазах появляются слезы и страх. Он начал понимать, что это не шутка, и сейчас будет самое страшное: шок и осознание реальности.

– Нет, нет, нет! Боже… Я не верю. Этого не может быть! Све-е-ета!

Подхожу и за руку его беру, крепко сжимаю. Артему нельзя вставать, я даже не знаю пока, чувствует ли он что-то ниже пояса.

– Все-все, тихо.

– Света, я не хотел! Я не хотел, брат! Честно! Боже, я не хотел!

–Ты ни в чем не виноват! Ни в чем, Артем, слушай меня внимательно: авария была спланирована. Я найду их всех и клянусь, они все поплатятся за это!

У Артема по щекам катятся слезы, а после он проводит руками по бедрам.

– Я что-то ног не чувствую! Сначала мне сказали, что после наркоза отойдет, но уже сутки прошли. Стас, почему я встать не могу? Помоги мне встать, брат!

Опускаю глаза. Это пиздец. Артем ни хера еще не жил, он еще так молод. Я должен был оберегать его.

– Почему ты молчишь, Стас?! Это правда, что ли, я теперь калека, да?! Скажи мне правду, скажи!

– Да. Тебя ждет инвалидное кресло. Так тоже живут. И ты будешь жить.

– Боже… нет. Я так не хочу, я не буду! Я НЕ БУДУ ОВОЩЕМ! Убей меня, убей, убей меня сейчас, я не буду!

Он захлебывается слезами, и я не выдерживаю, беру его за голову, заставляя посмотреть себе в глаза.

– Артем, не плачь, посмотри на меня, на меня! Главное – ты жив! Ты будешь жить, слышишь?

– Нет, нет, я так не хочу! Мне больно! У меня болит спина!

Он мотает головой, плачет, а я выхожу из палаты. Ловлю его врача, чтобы еще раз убедиться в том, что дела у Рыся хреновые.

– Готовьтесь. Парень молодой, пока не ясно, насколько сильно он потеряет мобильность, но про спецуход уже надо думать. Коляска точно пригодится. Можете на первом этаже заказать.

– Дай Артему успокоительное. Сделай так, чтобы ему не было больно!

Глава 2

Никаких детей, семьи и близких связей. Я так жил, пока работал в милиции, и это выручало. У меня не было слабых мест, Виктор всегда был отдельно, малого я тогда еще не знал.

Я был свободен, как ветер в поле, и у меня тупо не было уязвимостей. Я ничего и никого не боялся, потому работалось гладко, и мы вылавливали самых отпетых упырей, но после органов я сдал.

Устал, наверное, и мне захотелось, чтобы меня кто-то дома ждал, хоть рыбки в аквариуме, хоть, блядь, кто-то! И Тася ждала. Всегда. Радовалась, когда я приходил, хотя готовить, конечно, она не умела, и помощницы из нее не вышло. Я сам готовил, кормил свою принцессу, она училась, часто делала уроки на кухне, раскладывала везде свои книжки и тетрадки, но никогда мне не мешала.

Мы первые недели с ней вообще молчали, и это было как терапия. Для меня уж точно. Чтобы не сойти с ума после того, как бросил карьеру. Потом Таська обожглась, что-то пролила на себя, запищала. Я помог, так мы начали потихоньку говорить, хотя обычно я слушал, а она что-то рассказывала, смеялась сама себе. Чудная, странная девочка с кудрявыми светлыми волосами.

Тася смахивала на домовенка, я Кузькой ее называл, а она злилась, хмурила свои блондинистые брови, поджимала губы.

Забавная, смешная, глупая малолетка, хотя глупой Тася не была. Неопытной – да, наивной, упрямой и любопытной – тоже да. Боязлива, осторожна, суеверная, одаренная. Это все было о ней.

Я тогда не знал, на хрен мне сдалась эта девочка, просто приз, выиграл ее в карты, забрал себе, как котенка, беспризорное существо. Тася бы умерла на улице, она всегда боялась остаться одна.

Домашняя до скрипа, белоручка-принцесса, хах, она даже картошку чистить не умела, даже этому ее учил. Девчонка по дому особо ничего не умела делать, но кое-что она делала превосходно – дарила уют. Как чертов антидепрессант со своими этими безумными кудряшками и тихим голосом.

Мне нравилось о ней заботиться, и мне нравилось быть кому-то нужным в этом мире. Ни бабло, ни связи мои, нет. Тася меня всегда ждала. Меня. Любого. Мрачного и хмурого, с настроением и без. Всегда радовалась мне, а я ей, тогда еще не понимая, что это Тася меня уже приручила, а не я ее. Без всяких там шоколадок. Она меня к себе привязала. Намертво.

Я все ждал, что наваждение пройдет, женился, а оно, блядь, не прошло. Хуже только стало.

***

Прошло два года, время пролетело как один день, и все изменилось. Кардинально и навсегда. Тася выросла, стала моей, а я не помню, когда ночевал дома. Там, где жена. Где я должен быть, вот только туда мне не хочется. Тошнит уже там и сдавливает горло.

Не люблю себя заставлять, не люблю прогибаться. К Таське своей хочу. Зарыться в ее волосы и вдыхать запах сирени. Хочу, чтобы пела мне, играла на своем фортепиано и танцевала до утра. Моя талантливая девочка и самая большая ценность, мой смысл.

Тася любит пить чай с шоколадками, и я до сих пор их таскаю. Молочные, она всегда улыбается, теперь целует меня при встрече, прижимается и ластится котенком. Нежная, отзывчивая и такая моя.

Я мог бы сказать, что живу в раю, если бы не обручальное кольцо на пальце. Подонок, да, я знаю, сделал из Таськи любовницу, но так надо. Так просто, блядь, необходимо. Иначе я не могу, но и отказаться от девчонки не в силах.

Таська как пластилин в моих руках, и делай что хочешь с ней. Разрешает, открывается, хоть я и придерживаю коней. Я не хочу делать ей больно, я не хочу даже грубо с ней. Только нежно, только так, как ей нравится.

Этот месяц мы живем как в раю, я столько нежности и ласки в жизни не испытывал, даже от жены. Тася как муза, она и есть любовь, аж искрится ею, и это все мне, самому даже страшно.

Порой мне кажется, что Тася создана только для любви, потому что абсолютно декоративная. Поет свои песенки, и все, хотя мне это нравится. Мне все в ней нравиться, и особенно то, что она такая моя. Наконец-то Тася моя.

Я не знаю, что теперь будет. Смотреть вперед страшно впервые в жизни, потому что Артема я уже проебал, и это полностью моя вина. Он будет инвалидом, беспомощным, никому на хрен не нужным. Кроме меня.

Уже к вечеру у меня на столе несколько записей с видеокамер и фотографий. Свидетелей тоже откопал, никуда они не делись и, как обычно, все всё видели и даже узнают номера при должном вознаграждении.

Да, я уже давно не работаю в органах, вот только бывшим ментом быть нельзя. Это всегда со мной, навыки, и связи прошиты под кожей.

Просматриваю материал: Артема подрезали красиво. Вот он едет, за ним черная ауди, а на перекрестке навстречу несется тот чертов грузовик. Стекла затемнены, водителя не видно.

Сука, кто?! Точно тот, кто меня знает, а таких же до хрена просто. Пробиваю номера, третьи руки, выхожу на водителя. Обычный наемник, а заказчик Шаро. Тот, кого я когда-то посадил на двадцатку, вышел досрочно, и это привет от него, ответочка.

Шаро тогда еще плевался и клялся меня убить. Он попался на наркоте, которую я не переваривал. Обычный барыга, детей сажал на иглу. Я закрыл его, и теперь пришло время отдавать долги, вот только десять лет назад мне нечего было терять. У меня никого не было, мы с Виктором редко общались, а теперь из-за меня пострадал мелкий и под ударом тупо все, особенно она.

Моя драгоценность, которую теперь мне хочется тупо посадить под замок и не выпускать даже на секунду. Никому Тасю не покажу, сам любоваться ею буду, и да, я конченый собственник, и мне похуй, как это звучит.

Я хочу выйти на Шаро лично, вот только не успеваю, потому что узнаю, что Тася пропала. Она вышла вечером из дома и больше не вернулась. Если я и боялся чего-то в этой жизни, то мой самый жуткий кошмар теперь стал реальностью.

– Возьми трубку! Девочка, возьми трубку! Мать твою, Тася!

Я думаю, что страшное позади, ведь того педофила банкира мы завалили, он сгорел, и больше нет опасности, но я ошибаюсь. Я не нахожу Тасю до утра, она пропала без вести, и мой ад только начинается.

Глава 3

Тоха

– Стас, пожалуйста, не психуй, найдется!

– Ее нигде нет, Тоха. ЕЕ НЕТ! Трое суток прошло, уже все! Боже…

Его голос сбивался, я хотел Стаса как-то успокоить, хотя сам понимал, что дело дрянь. И он это понимал, психовал, орал, бесился, а найти девочку не мог.

Трое суток протикало быстро, я был первым, к кому Стас приехал. Испуганный, в какой-то панике, я впервые его таким видел. Даже там, в больнице, рядом с перебитым Артем он был расстроенным, но спокойным, а теперь просто как с цепи сорвался.

Тогда же я впервые увидел, как Стас себя успокаивает, а точнее – никак. Он бахнул пять ложек кофе на полчашки воды. Выпил залпом, как лекарство, и мы поехали. Стас не спал эти трое суток, и я вместе с ним, мы все ее искали, просто все.

Где мы только не были, Стас тупо поднял всех. Он словно чувствовал что-то, весь в своих мыслях, все звонил куда-то, ругался, клялся расправой, а после хлебал кофе, как наркоман, и курил по пять пачек сигарет в день.

Пожалуй, проще перечислить тех, кто Таисию не искал, чем тех, кто был в курсе, но результата не было.

Сначала я подумал, что она сбежала, хотя та принцесса не отлипнет никуда от своего психопата, но все же. Тася вышла вечером из квартиры, ее телефон был вне зоны доступа, и последний раз ее вроде бы видели на переходе через дорогу. Все.

Это все было в какой-то дикой спешке и тотальном хаосе. Стасу без конца звонила жена, он злился, Рыся бросил в больнице одного, тогда как я понимал, что если малого подрезали, то и на самого Стаса уже ведется охота, хотя казалось, ему плевать.

Стас ее искал. Искал как проклятый, он прочесал все больницы, ментовку, морги и даже бордели, но Таська как сквозь землю провалилась, она просто пропала без вести.

Мне очень хотелось настучать ему по башке, ведь я предупреждал, но Стас и так все прекрасно понимал. Это он недосмотрел, и это его вина. Я уже молчал, что говорить-то, мы же все знаем, гордые и умные, и жену, и любовницу трахаем, вот только теперь Стасу было не до смеха, а я понимал, что Таисия его просто попала под раздачу. И Стас это понимал, потому трясся и боялся за нее, а найти не мог.

Если честно, я даже не думал, что Стас так сильно привязан к этой девочке. Они никогда на людях вместе не были, Стас ее от всех оберегал, если они и мелькали где-то рядом, то как собака с кошкой были: он рычит на нее, а она огрызается, хотя, похоже, это у них переросло во что-то гремучее, и Стас все же не сдержался.

Предвидел ли я это? Да! Мог ли я помешать? Нет, меня никто никогда не слушает, а потом приходят ко мне, плачутся.

Стас не мент больше, но он и не наш. Всегда отдельно от всех, он ни с кем дружбу не водил, и у него, кроме жены, еще та девочка бездомная была. Принцесса.

Он так Таську называл. Поначалу это было странно, потом вроде как мило, а после я понял, что они любят друг друга. Сильно, и если сразу мне казалось, что только Тася втрескалась в своего Бекрута по уши, то потом я понял, что и Стас попал.

Он просто ждал ее, Тася же мелкой была еще, но потом, дождавшись, Стас бросился во все тяжкие.

Они то ли месяц, то ли чуть дольше вот так гуляли, может, где замаячили вместе либо кто пронюхал, потому что вот он – результат. Не зря Стас боялся Таську показывать, у него недоброжелателей целый вагон еще с ментовской карьеры остался, да еще и враги Виктора сверху.

Там вообще семейка хрен разберешь. Самого старшего, Виктора, я видел один раз еще перед тюрьмой, и было прямо видно, что папаша с ним особенно не церемонился. На цербера похож этот Витюша, и это если кратко.

Азартный, дикий и жестокий. Стас хоть и жестит порой, но он спокойный преимущественно, а этот бешеный, как бультерьер, сорвавшийся с цепи.

Стас, конечно, псих, но все же помогает, если попросишь, а вот Виктор мне не внушил доверия от слова совсем. За что его посадили, я так и не понял. Знаю только, что Стас пытается его вытащить и все безуспешно, а тут еще Тася пропала, Рысь сверху, женушка его звонит и беспокоится, и я прямо вижу, как Стасу тяжело, как он не может разорваться на три лагеря.

Когда новости закончились, наступила тишина, и это было страшнее всего. Мы сидели в клубе Бакира: я, Пашка Грач, Чародей, Ярдан, Лавр и Стас. Мы ждали и сами уже не знали, чего именно. Четвертые сутки, и все просто боялись открыть рот. Таси не было. Она нигде не объявилась, и это было жутко.

Стас к этому моменту вроде вышел на след того Шаро, который заказал аварию Рыся, возможно, он и Тасе причинил вред, такая, по крайней мере, была версия Стаса. Еще думали на ее тетку, та же квартиру не хотела отдавать, но там был голяк. Квартира была пустой, непонятно было, откуда вообще ноги растут, и нам не ясен был мотив.

У Стаса была уже какая-то инфа на Шаро, можно было ехать, но потом ему позвонили. Из морга. Сказали, нашлось подходящее под описание тело молодой девушки, и мы поехали с ним вместе.

У Стаса дрожали руки. Я был за рулем, потому что он тупо не мог вести машину. Его колотило, и я, конечно, знал уже, что в том морге будет.

Глава 4

Тоха

– Это не она, Тох, правда?

– Конечно, нет. Стас, да найдется! Ну блядь, не знаю, может, загуляла где, оно же молодо-зелено.

Я так его успокаивал всю дорогу, потому что Стас был весь на нервах, он даже с трудом говорил. Мы рванули на опознание, в морг я пошел с ним, хотя лучше бы этого не делал, потому что это было самое жуткое, что я вообще видел в своей жизни.

Когда нам ее показали, мы просто стояли и не двигались, и, если честно, я слабо верил в происходящее. Тасю было не узнать, до такой степени изувеченное и обгоревшее тело.

Стас смотрел на труп пару минут, а потом подошел ближе, стиснув зубы. Это была Тася. Он по светлым кудрявым волосам и золотой цепочке на шее ее опознал. Маленький крестик на черной запекшейся корочке, которая когда-то была кожей.

Стасу резко стало херово. Я думал, Беркут прямо там копыта отбросит, клянусь, я никогда его таким не видел. Это же Стас, он людям пальцы обрезал и спокойно потом спать ложился, но на нее такую он смотреть не смог.

Я буквально вытащил его из морга. Стас начал задыхаться, упал на колени, держась за сердце, а после просто начал орать. Громко, до срыва связок, вцепившись руками в траву и вырывая ее вместе с корнями.

Я растерялся, я, блядь, сам испугался и не знал, что делать. Стас не реагировал на меня, хрипел, кашлял, стал весь бледным, и это было похоже на чертов сердечный приступ.

К нам подошли люди, я набрал скорую, но Стас поднялся сам и, пошатываясь, просто сел в машину и уехал.

Потом будет экспертиза. Три раза подряд. Это Тася. Точно она, и каждый раз Стас волком просто выл. Не верил, бесился, не хотел принимать.

Мы все рыдали по ней. Никто не хотел мириться, мы не понимали за что. Ладно Стас, Виктор, даже Рысь, они братья, но она-то каким боком вообще здесь? Сирота, ничейная, по сути, девчонка. Одаренная, такая талантливая певица, что мороз всегда шел по коже, когда слышал ее песни, а тут такое.

Стас тогда поехал и сам нашел Шаро. Он его пытал, уж не знаю, что он там ему делал, но Шаро признался только в аварии Рыся. Все. У Таси были переломаны почти все кости, а после ее подожгли. В принципе, Стас сделал то же самое и с Шаро, вот только кто сотворил это с Тасей, мы так и не нашли. Вероятно, еще какой враг Беркута, ведь их полно, и не ясно, кто еще откинулся из тюрьмы и захотел отплатить уже бывшему менту.

Помню, что кто-то из пацанов проболтался Рысю о Тасе. Идиоты. Артему стало плохо, и это был какой-то ад, одно к другому, я не знал уже, как мне этих братьев собрать в кучу, все просто разваливалось.

Артем сам едва живой, а как про Таську узнал, разревелся, обвинил рядом стоящего Стаса, и эти его слова: “Лучше бы ты сдох, чем она”, – наверное, запомнятся мне на всю жизнь.

Они погрызлись жестко прямо в день ее похорон. Серьезно, я никогда не видел, чтобы братья так ссорились. Артем кричал, захлебываясь слезами, а Стал молча стоял и слушал. Ему нечего было ответить на правду.

Рысю дали успокоительное, конечно, это был удар для всех, но больше всего для Стаса, который сам уже был похож на смерть.

Как хоронили Тасю, даже вспоминать не хочу. Было немного людей, все свои пришли, кто ее знал.

Помню, что было много цветов, все несли розы, гвоздики там, а Стас пришел с охапкой белой сирени, которую положил Тасе на закрытый гроб.

Я стоял рядом с ним. Если честно, я следил за его оружием, боялся, что Стас пустит себе пулю лоб, но у него не было сил даже на это.

Стас выглядел сам как живой труп, и я думаю, он не умер только потому, что Рысь все еще был в реанимации и нуждался в нем теперь, как никогда раньше.

На похоронах Стас даже не двигался, при всех он держался, а когда все закончилось, я увидел, что он у машины своей сидел на земле и, закрыв лицо руками, рыдал, как ребенок. По ней.

Поминок не делали. Рысю стало хуже, и Стас сорвался к нему, да и я не хотел его трогать.

Там Камилла под боком была, помогала. Как бы там ни было, Стас женатый человек, тесть приехал тоже поддержать. Беркут не один, и это меня успокаивало.

Единственное, чего я не знал, – как Стас с Рысем теперь будут общаться. Раньше они были очень близки, а сейчас, видать, стали врагами, и что хуже – Рысь беспомощный теперь, он всецело зависит от брата.

В душу Стасу теперь я не лезу, да и он не дает. Жалко только мне ту девочку его певчую. Таська очень любила Стаса, за километр было видно. Из-за него ее и убрали, а Стас теперь себя за это заживо сжирает, я уверен.

Глава 5

– Помогите. Кто-нибудь, – шепчу одними губами. Я лежу в высокой траве, дует пронзительный ветер, так холодно. Все тело мокрое, что-то хлюпает подо мной. Вода или кровь, не знаю.

Почему-то я не могу встать и громко позвать на помощь. Каждое движение и даже вдох отдаются адской болью, во рту противный вкус металла.

В глазах пелена. Все красное, двоится. У меня, наверное, что-то сломано, правда, я не знаю, что именно, так как болит все, но это полбеды, потому что я не ощущаю лица. Совсем. Оно как будто онемело, словно рассыпалось, разбилось на части до такой степени, что даже больно моргать.

Сколько времени прошло? Час, два или несколько дней? Что случилось, где я? Это сон? Нет. Реальность. Он просто меня убил. Вот она, твоя любовь, Стас. Надеюсь, ты уже празднуешь свою победу.

Минуты слились воедино, и, если ад существует, я как раз в нем. По его воле.

Их было двое. Я не видела лиц, только высокие тени в капюшонах. Я должна была встретиться со Стасом в парке, куда он меня позвал, вот только Стаса там не было, там были они. Высокие крепкие мужики и я, недавно окончившая лицей.

Меня никто и никогда ТАК не бил. Наотмашь со всей силы, а потом ногами. Я запомнила только две вещи: у одного из мужчин на запястье было тату металлической проволоки, и они сказали “это тебе привет от Стаса”, что ударило в миллион раз больнее.

Моя первая и единственная любовь. Казалось, она взаимная, такая сильная, безумная, красивая, но, похоже, красивой она была только в моих розовых мечтах.

Вот что бывает, когда полюбишь женатого мужчину на двадцать лет старше. Боль. Настолько живая и жадная, страшная, беспощадная просто. И она меня теперь живьем сжирает, как голодная собака, и кажется, еще немного – и разгрызет душу в клочья.

О, кажется, я спасена. Наконец-то. Мама пришла! Сейчас заберет меня домой, няня покормит, и я побегу на музыку. Куча уроков, потом отец придет с работы, и поедем в театр. Мне просто надо встать. Ну же.

– Мама, помоги. Мама…

Моргаю, жжет глаза, а мамы нет. Глупая Тася. Идиотка, кому ты нужна? Вот теперь уж точно никому. Никого тут нет. Яма глубокая, куча полевых цветов тут, и единственное, что я чувствую, – это битая стеклянная бутылка, которая впивается мне в ногу.

Боже, меня как мусор выбросили. На свалку. Он выбросил.

Прикрываю глаза. Абсолютный музыкальный слух отвлекает. Я слышу шелест травы, где-то далеко гудит поезд, кузнечики копошатся, и трасса совсем рядом. Там есть люди. Мне просто надо встать и выползти из этого оврага, но я не могу. И не хочу. Проваливаюсь в пустоту. Третий раз уже.

Тася, очнись! Не смей умирать, не так, боже, не в этой канаве, хотя Стас же убил меня. Он специально сделал это, так какой смысл бороться, если я оказалась лишней в идиллии счастливой жизни любимого?

Он женат и любит Камиллу, а я… я все еще просто Кузя. Ничейный, никчемный, бездомный звереныш, который до жути любит своего Стаса.

Мне казалось, Стас только мой, я делить его не хотела, не могла думать о том, что Стас ночи со мной проводит, а после снова идет к ней.

Почему он только сам не сделал, не знаю. Наверное, Стасу даже противно быть со мной рядом. Наигрался, наскучила, лезла к нему, напрашивалась. А что делают с игрушками, которые надоели? Правильно – ломают, топчут и выкидывают. Вот и меня выбросили за борт, перед этим раздробив кости.

Я была любовницей у женатого мужчины. Своровала свое счастье – и вот она, расплата. Если я тебе не нужна, Стас, то я больше не буду бороться. Мне незачем. Раз, два, три, ничейная кудряшка, умри.

– Вон пошли! Брысь, сказала! Не тронь!

Открываю глаза, когда уже светло на улице, и первая мысль, что я умерла, насколько вокруг ясно, но нет. Дикая боль в теле только подтверждает это.

– Боже, сволочи, что наделали! Девочка… Пошли отсюда, фу, не лезьте!

Мне в руку утыкается собачья мокрая морда, здесь двое псов, которые, кажется, восприняли меня за мясо. Рядом старушка с палкой большой в руках. Она наклонилась ко мне и пульс мой считает, сводя седые косматые брови.

– Живая! Господи помилуй!

– Помогите… я жить хочу, – шепчу тихо, но она слышит и, поджав губы, качает головой.

– Знаю. Все хотят. Терпи. Больно будет.

Бабушка снимает платок и рвет его на куски, обматывает меня под руками. Как она поднимает и тащит меня куда-то, я запоминаю плохо. Мне очень больно. Везде. Ощущение такое, что меня сбил поезд, хотя лучше бы и правда сбил.

Следующие несколько суток я просто лежу и изредка просыпаюсь. То ли больница, то ли какой-то старый домик, хотя похоже на второе. Я не могу вставать и разговаривать. Чувствую только, что меня, как куклу, переодевают, прикладывают что-то прохладное к ребрам и лицу, дают что-то противное выпить.

– А-а-а-а! А-А-АЙ! А-А-А! – иногда я просыпаюсь и ору. Криком кричу от той дикой боли, которая пронизывает каждую мою клетку, а после слышу, как та бабка что-то шепчет у меня над головой, и дыма так много, она зажигает травы, стучит ступкой, колотит свои зелья.

– Тише, девочка, тише. Глафиру послушай, не надо так кричать. Будь сильной, будь сильной, будь сильной теперь.

– За что? СТА-АС!

Очередной бред, мне казалось, что Стас приехал, хотя, конечно же, его здесь нет. Он, наверное, уже с Камиллой празднует, что избавился от меня.

Я всегда была для него обузой, глупой игрушкой, которая смотрела ему в рот и обожала его любым. Жестоким и мрачным, холодным, закрытым, заботливым. Я просто любила. Как умела, искренне.

Сначала боялась его, потом была благодарна, а после полюбила. Не знаю даже за что. За все, и думаю, я Стаса полюбила гораздо раньше, чем сама себе в этом призналась. Просто любить его было нельзя, а я плевала на это, и вот он – результат.

– Мне больно… мне так больно! БОЛЬНО-О!

– Тише, дитя. Пей это. Сейчас пройдет.

И снова дает мне выпить какой-то горький отвар, от которого меня тошнит, но что хуже – этот отвар проливается на подушку. Почти все мимо, как через решето.

У меня распорото пол-лица. Ощущение такое, что щека насквозь прорезана и в ней какая-то огромная дыра.

Я насчитываю три ночи, при которых балансирую на грани, и кажется, что еще немного – и сдамся, но бабушка эта не дает мне. Держит крепко и стихи все мне над головой читает, что-то в блюдце выливает, то ли воск, то ли еще какое чародейство. Раньше я бы посмеялась над этим, да вот только мне уже не смешно.

Мне когда-то старая цыганка встречу с дьяволом черноглазым нагадала, который сердце мое сломает и душу в клочья порвет. Я не верила, два года прошло, а потом сбылось все до единого слова, так что я больше не зарекаюсь. Я просто умереть хочу и чтобы перестало так адски болеть.

– Мне плохо… болит, болит, болит!

– Ты давай успокойся! Я-то делаю, что могу, но если ты и дальше противиться будешь – заберет он тебя! Не справишься! Сволочи такие. Ни чести, ни совести нет, так изуродовать девушку. Господи, помоги!

– Я хочу умереть. Я не могу больше, пожалуйста, я не могу больше страдать, БОЛЬНО-О!

– Нельзя тебе. Нельзя, слышишь?! Дитятко носишь, девочка. Беременная ты.

– Нет, боже, не-ет!

– Поздно рыдать, девка! Хватит, сказала, не то и правда выкинешь от боли. Срок маленький, но сердечко уже бьется. Вот тут сидит у тебя, Глафира знает! Дите твое отчаянно за жизнь борется – и ты борись!

Бабушка подходит и кладет морщинистую руку мне на живот, а я не верю. Этого просто не может быть.

Глава 6

– Как тебя зовут, дочка?

– Тася.

– Телефон диктуй. Мамка, папка, кому звонить-то?

– Некому. Я одна.

– Надо в больницу тебе. Сейчас пойду к соседке, скорую вызову. Боюсь, я бессильна уже.

– Не надо… найдут меня. Убьют. Он хочет убить меня. Умоляю! Я жить хочу. Пощадите, – глотая слезы, говорю я и отворачиваюсь, хотя сделать это непросто. Глафира у меня на лице какую-то пирамиду выстроила из ваты и бинтов. Она делает мне перевязки, говорит, уже лучше, хотя почему-то глаза при этом отводит, украдкой вытирая слезы.

Глафире семьдесят четыре, и она живет одна. Домик похож на избушку из сказки. Крошечные окна, деревянный пол, печка. Кажется, тут две комнаты. Я на кровати старенькой лежу, рядом кухонный стол и куча растений, подвешенных у потолка.

– У меня нет денег. Нечем вам оплатить лечение. Верните меня туда, откуда забрали.

– А я разве про деньги тебе что-то сказала?

– Всем нужны деньги.

– Деньги души портят. Не нужны мне твои деньги. Ты лучше скажи, что случилось с тобой.

Молчу. Не могу ни думать, ни говорить об этом. Я все еще не верю, мне кажется, я сейчас проснусь, придет Стас, и мы пойдем гулять. Впервые открыто, не прячась.

Ха, кажется, только сейчас я понимаю, что мы со Стасом ни разу открыто на людях не появлялись. Он с Камиллой везде ходил, а со мной нет, только на квартире мы вместе и были.

– Не хочешь – не говори, только рыдать перестань, а то дитятку тоже больно.

– Я не беременная. Вы ошибаетесь.

На это Глафира только усмехается, отпивая горячий чай.

– Ну конечно. Я троих выносила. Знаю, когда женщина в положении, да и вижу я. Перестань реветь! Клянусь богом, если не успокоишься сейчас, скинешь дитя к ночи! – гаркнула так громко и ударила кулаком по столу.

Я перестала плакать и заставила себя успокоиться. Меня напугало одновременно строгое выражение лица этой бабушки и то, что если я и правда беременна, то могу вот так по глупости лишиться нашего малыша. Точнее, нет, моего, и только.

Рада ли я ребенку? Я не знаю, но если он уже есть, то я никогда ему не сделаю больно.

***

– Тася, твои раны не заживают. Ты не можешь ни есть, ни пить. Ты умрешь так. Скоро.

– Пожалуйста, приложите ваши компрессы, все заживет!

– Они не помогают. Нужно швы наложить.

– Я не хочу шрамов. Это меня испортит!

– Или шрамы, или смерть, выбор за тобой.

Тяжелый выдох, я не ела четыре дня. Так надо.

– Хорошо, шейте. Сделайте, чтобы я могла есть.

И Глафира начинает зашивать мое лицо. Наживо, обычной иглой, которую она чем-то обработала и теперь втыкает в мою кожу.

Анестезии нет, обезболивающего тоже, и я просто вцепляюсь руками в небольшой кожаный ремень, который Глафира мне приносит. Чувствую, как игла прокалывает ткани, как тянется нитка, щелкают ножницы. Я все еще жива, Стас. Ты, наверное, празднуешь там, что удачно избавился от меня.

– А-ай! Хватит…

– Терпи. Привыкай к боли, девочка. Спутницей она твоей будет. Постоянной.

Когда все заканчивается, я уже даже пищать не могу. Ничего не могу, нет сил даже на слезы. Бровь, лоб и вся щека горят огнем, все стянуто нитками.

– Сколько швов получилось?

– Тридцать восемь. Зато сможешь есть теперь. Не плачь о красоте, дочка. Не это главное, пойми.

***

Камилла

– Стас, пожалуйста, вставай!

Две недели прошло с похорон, Стас дома ни разу не появлялся, и я не выдерживаю. Нахожу мужа в квартире, когда у нас уже есть собственный дом.

Стас сидит на полу и смотрит на свой цветок. Засох он уже, практически умер. С трудом узнаю любимого. Он после похорон как будто почернел. Смотрит в одну точку. В руке опаска, а с другой кровь капает. Он что-то вырезал на запястье, какой-то знак… боже, нотный стан с нотами.

– Что ты делаешь, совсем с ума сошел?!

Хватаю тряпку и обматываю ей его руку. Стас молчит. Напряжен до такой степени, что кажется, еще немного и взорвется.

– Поехали домой! Нельзя так убиваться, ты ни в чем не виноват!

– Я виноват. Я… я так виноват. Я не уберег ее, – сказал это со стеклянными глазами, а я обхватила его лицо руками, всматриваясь в любимые черные глаза.

– Стас, приди в себя! Надо жить дальше, Артем нуждается в твоей помощи, я не могу все это тащить одна! Идем домой!

– Отъебись… Не трогай меня, – гаркнул и отвернулся, а я сцепила кулаки, но все же вышла из квартиры. Стас пьян, в таком состоянии с ним нет смысла даже начинать беседу.

***

Кто-то снова мелькает перед глазами. Камилла. Что-то говорит, но я не разбираю ни слова. Кажется, я сорвался, пьяный просто до невменяемости, потому что стоит только мне протрезветь, меня накрывает с такой силой, как никогда до этого, и никакие рыбки мне уже не помогают.

Я хочу ее. Увидеть, обнять, прижать к себе. Я все еще помню ее смех, озорные живые глаза, бесконечно кудрявые волосы, которые всегда пахли сиренью, нашей сиренью.

Не знаю, какой сейчас день. Все смешалось в кровавое пятно, из которого я иногда выныриваю, чтобы проверить Рыся.

Ему тоже херово, а я помочь ничем не могу, потому что сам едва дышу, и мы не общаемся. Сменяются сиделки, врачи, медсестры, но Артем не встает на ноги, и не встанет он никогда.

Мы оба это знаем и молчим. Я не хочу его расстраивать, да вот только он уже большой мальчик, чтобы понять, что после такой травмы он навсегда останется прикованным к креслу.

Тасины похороны. Я почти их не помню. Только сирень и закрытый белый гроб. Я хотел тогда сразу пустить себе пулю в лоб, но меня опередил Рысь, который отключил свои капельницы.

Артем хотел покончить с собой, но мы успели, и это был дебют моего личного ада. Точка отсчета уже началась.

Глава 7

“– Ты красивая. Кто-то когда то это оценит.

Усмехаюсь, я бы хотела, чтобы Стас это оценил, а не “кто-то когда-то”.

– Так, наверное, всем уродинам говорят, успокаивая. Что-то типа “учись хорошо, больше данных у тебя нет”. Посмотрите на мои уродливые уши! На волосы эти, на глаза! Все во мне не так, у меня парня потому и нет. У меня и поцелуя еще даже не было. Я некрасивая, я знаю.

Замираю, когда Стас очень серьезно смотрит на меня, а затем, едва касаясь, проводит ладонью от мочки моего уха по контуру лица, обжигая. Мурашки бегут по телу, как же это приятно.

– Красивая ты. Вырастешь – еще лучше станешь. Так что ни черта ты не знаешь, девочка.

– А вы знаете?

– Знаю”.

Сделаю взрослой

Я и правда оказываюсь беременной и понимаю это даже без всякого теста, потому что уже через неделю меня начинает беспощадно тошнить. Я и до того была восприимчива к запахам, чувствительная, а теперь, кажется, все это усилилось в сто крат.

Готова ли я к беременности и ребенку? Нет. Это шок для меня, мне всего восемнадцать, и еще совсем недавно я сама себя считала дитем.

Те таблетки, которые принес мне Стас. Я их принимала, только иногда забывала, боже, как я могла так беспечно к этому относиться? Мы этот месяц со Стасом каждую ночь вместе проводили, я не думала, я не знала…

Кладу ладони на свой плоский живот. Неужели там уже кто-то есть? Крошечное создание, которое появилось в момент, когда я должна была уметь, а теперь сама даже не знаю.

Я вообще еще не думала о детях. У меня учеба, планы, выступления, хотя… какие теперь выступления, если я даже с постели сама встать не могу. Банально до туалета меня Глафира водит, потому что я едва хожу, держась за больной бок.

У меня сломаны два ребра и рука. Это чудо, что не случилось выкидыша, ведь могли и прямо в живот ударить, а я даже не знала. Знала бы, сильнее покрывалась бы, хотя против них я ничего не могла сделать, совсем.

Я хочу оклематься и уехать отсюда, чтобы забыть этот кошмар, вот только я еще не знаю, что кошмар в моей жизни еще даже не начинался.

– Дайте мне зеркало.***

Уже прошло три недели, а я даже мельком не видела себя и не знаю, что там. Да, меня ударили несколько раз по лицу, но не думаю, что все так уж плохо. Я наконец-то могу есть, почти не испытывая боли, однако бабушка все равно накладывает новые повязки утром и вечером.

– Глафира!

– Нечего там смотреть! На живот лучше свой смотри, – отнекивается, помешивая какую-то похлебку, а у меня слюнки во рту собираются. Кушать хочется. Впервые.

– Что вы там готовите такое?

– Проголодалась? Умница. Ребенок просит. Сейчас налью, попробуешь.

Что-что, а готовить Глафира умеет, в отличие от меня. Вкусные супы и борщи, пироги, запеканки разные. И вот вроде все простое, из обычных продуктов, а у нее так получается, что я ем, даже тогда когда меня тошнит.

Она выхаживает меня, точно цветок, хотя я думала, что я цветок Стаса. Как тот фикус, который я поливала два года, и он мне нравился. Я верила, что Стас так же бережно относится ко мне, но он срезал меня ржавыми ножницами, а фикус его и правда, думаю, растет до сих пор.

С каждым днем мне становится лучше, и вскоре я улавливаю момент, когда Глафира копошится на улице, и сама поднимаюсь с кровати. Упираясь в стену рукой, подхожу к старенькому зеркалу.

На лице куча повязок, волосы собраны в высокий хвост. Длинные даже так, достают по попы. Помню, как Стас меня Кузей поначалу называл. Я расстраивалась, злилась, а теперь думаю, не такое уж и обидное название. Я верила, что я ему нравлюсь… я верила.

Я похудела, торчат ключицы, но дело не в этом. Мое тело все в ссадинах разных оттенков. Медленно поднимаю здоровую руку и осторожно разматываю бинты, чувствуя себя какой-то мумией, а после повязки падают в раковину, а я всхлипываю, видя перед собой урода.

Избитая, с сине-фиолетовой щекой справа, рассеченной бровью и скулой. На коже не столько рваные раны, сколько бугры, в точности повторяющие тот металлический кастет, которым меня били, так вот отпечаток этого самого кастета теперь у меня на лице.

Раны заштопаны, точно старый носок, и страшные рубцы по всей щеке от уха до подбородка. Нитки грубые торчат. Глафира сама зашивала. Как могла.

Осторожно касаюсь кончиками пальцев лица. Я похожа на Франкенштейна теперь, хотя скорее Гуинплен. У меня дома книжка была “Человек, который смеется”. Я тогда не понимала ее, а сейчас поняла.

– О боже, за что… Неужели ты хотел этого? Стас. Я просто тебя любила. Нельзя было, нельзя?

Меня начинает трясти и тошнить сильнее. Слезы застилают глаза. Когда-то я плакала потому, что у меня уши торчат и веснушки на носу. Тогда мне казалось, что я некрасивая и меня никто не полюбит.

Я ошиблась. Тогда я была очень красивой, просто дико неуверенной в себе девочкой, а теперь я и правда уродина, настоящее чудовище, и это не заживет. Оно уже вон корочкой грубой покрылось, и я как существо какое-то страшное, самой от себя противно.

– Тасенька. Не плачь.

Глафира подходит и крепко меня обнимет, тогда как я рыдаю у нее на плече, захлебываясь от боли.

– За что? За что он со мной так?

– Не знаю я. Ты это, не расстраивайся. Не надо так убиваться, дочка. Я вижу, ты красивая была, но настоящая красота – она внутри. За сердце доброе любят. Кто-то когда-то это поймет.

– Не говорите так! Мне теперь разве что в пещере жить и никому на глаза не показываться. Я урод, уродец страшный! Я чудовище…

Не знаю, сколько я так плачу, захлебываясь слезами, а Глафира меня по плечам гладит да по волосам.

– Чудовище тот, кто сотворил такое с тобой, кто смерти тебе пожелал да в канаву ту сбросил! Не реви. Скажи спасибо, что жива осталась. Тасенька, послушай: ребеночка родишь, он тебя любую любить будет, а для остальных… маску я тебе сошью, чтоб люди не глазели, а потом в город поедешь да операцию сделаешь. Исправят тебе это, заживет. Я поспрашиваю, может, кто знает врача.

Вечером того же дня Глафира и правда шьет для меня маску, закрывающую лицо. Я ее снимаю, только чтобы обработать раны и поесть. Все остальное время я ношу это приспособление, потому что, если честно, я боюсь теперь своего отражения в зеркале, и если Стас хотел уничтожить мое естество, которое, как оказалось, так ненавидел, то у него это прекрасно получилось.

***

прошло два месяца

– Я больше не могу. Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ!

Снова Камилла. Врывается в мой кабинет без стука. Это уже новый дом. Мы переехали, вот только не такую обстановку я хотел видеть здесь и уж точно не жену. Дом не для нее строился. Не для нее, блядь, а теперь что… мне надо обустроить Артему существование без себя. Я уже на этом пути, Тась, уже скоро.

– Какого хуя ты пришла?

Она меня бесит. Не могу смотреть на Камиллу. Не могу я смотреть больше ни на какую бабу. У меня Тася перед глазами, и да, я, похоже, уже сошел с ума. Мне иногда кажется, что я слышу ее голос. Один раз Рысь включил песню, которую Тася пела, и я заревел, разбил в щепки его магнитофон, и вот уже два месяца мы с ним не разговариваем. Совсем.

– Стас, я все сделаю сама! Да, у тебя горе, ты потерял свою протеже, но мы-то живые! Я все тащу одна, и братик твой… в общем, все. С меня хватит! Артем стал неуправляемым и свесил ноги мне на шею. Я не собираюсь с ним больше тягаться! Вот. Ознакомься. Отец сказал, все устроит.

Камилла подходит и кладет мне на стол папку, открыв которую быстро пробегаюсь по документам.

– Что это?

– Я оформила инвалидность Артему, естественно, с его травмой это пожизненно. Стас, твоему брату нужен не этот большой дом на отшибе, а специализированный уход, регулярное питание, массажи, хоть какая-то реабилитация и обязательно психолог. Это идеальное учреждение для таких, как он. Нужна только твоя подпись.

Она напоминает мне жужжащую муху. Все говорит, говорит, а я не улавливаю, так, только обрывками. На фоне песня Таси мельтешит. Никогда не был меломаном, но, похоже, у меня уже мозг кипит. Я так скучаю по ней, я забыл, когда спал, когда чувствовал в последний раз.

– Какая еще подпись?

– Твое согласие.

– На что?

– Стас, ты меня слушаешь вообще?! Артем едет в дом-интернат для инвалидов. Ему там будет лучше, пойми.

Глава 8

– Это он тебя попросил?

Камилла затихает, а я откидываю эту папку от себя.

– Нет, но я вижу, что…

– Пошла вон.

– Что ты сказал?

– Что слышала! Артем будет жить с нами, пока сам не захочет свалить!

– Я не буду с ним нянчиться, я на это не подписывалась! Тягаться с твоим братом-инвалидом я не собираюсь!

– Ну так не тягайся, кто тебя просит?

– Я не рада такому положению вещей. Стас, я тут хозяйка, это и мой дом тоже!

Камилла подходит ближе, кладет руки мне на плечи, ластится.

Холод. Собачий, сука, холод, безразличие. Я к ней чувствую то же, что и к рядом стоящему комоду.

– Ты не вложила в этот дом ни копейки, твой папочка-генерал тоже. Дом строился за мои деньги, так что я решаю, кто здесь будет жить.

– Стас… ну не надо так! Я хочу как лучше, уже два месяца прошло, вы же и так не общаетесь. Артем не маленький мальчик, а ты из-за брата не можешь расслабиться. У нас настроение в этом новом доме как на кладбище! Стас, мне это надоело, мы вместе не можем побыть, потому скажу откровенно: Артем нам мешает.

Усмехаюсь. Я женился, чтоб Тасю еще маленькую не тронуть, чтоб не сорваться, да и папочка Камиллы поторопил бы дело Виктора, вот только теперь я понимаю, что профукал по всем фронтам. Ками только трахать было приятно, и то до поры до времени, а тесть так и не вытащил брата из зоны.

Скидываю с себя ее руки. Наливаю коньяк и выпиваю залпом. Алкоголь обжигает внутри.

Наконец-то я себя отпускаю. Достаю нож-бабочку и щелкаю им, проводя лезвием в воздухе как раз там, где шея жены.

– Это ты нам мешаешь, Ками, и расслабиться я не могу из-за ТЕБЯ!

– Как ты можешь…

– Уходи, Камилла.

– Стас, прекрати! Сколько этот траур еще будет продолжаться? Возьми себя в руки, тряпка, ты мужик или кто?! У нас семья, вспомни ХОТЬ РАЗ об этом! Как ты жить собираешься, что ты из себя представляешь? Отец в шоке полном, ты бросил все дела, у вас совместный бизнес! На что мы будем жить?!

Замахиваюсь и втыкаю кож в столешницу, лезвие там же и остается.

– Вон пошла. Ты мне надоела. Как та муха, что жужжит все время над ухом и НИКАК НЕ СДОХНЕТ!

– Не смей со мной так разговаривать, сволочь! Я тебе не твоя мелкая потаскуха, я твоя жена! Я сейчас пойду и отцу пожалуюсь, он тебе быстро мозги вправит на место!

– Иди куда хочешь. Вали, блядь, куда хочешь, Камилла, вместе со своим папочкой!

Она ревет. Снова. Машет руками, закатывает глаза. Достала уже. Думает, что на меня это действует, тогда как мне, честно, похуй.

–Ты невозможный, жестокий, невыносимый эгоист! Стас, в тебе нет ни сердца, ни любви, ни сострадания! Ты просто закоренелый бессердечный мент! Я тебя тогда даже простила, сволочь, но хоть год, хоть десять лет пройдет, ты никогда готов не будешь! Ну что ты молчишь?! Когда ты меня касался последний раз как женщины, когда мы трахались, Стас? Я уже не помню, в каком году это было!

– Ты сама виновата. Сама все знала.

– Стас, ты мой муж, и я так люблю тебя… все еще люблю, слышишь? Я хочу помочь! Дай нам второй шанс, мы все начнем сначала, позволь Артему уехать, так будет лучше для него, для нас.

– На хуй пошла, я сказал, не то, клянусь, я тебя закопаю в саду! ВО-ОН!

– А-а-а!

Я хватаю бутылку коньяка и со всей дури бросаю ее в Камиллу. Она едва успевает увернуться и, истеря, покидает мой кабинет. В этот же день Камилла съезжает, и нет, я не жалею. Она достала меня. Они все уже меня заебали.

***

Вхожу в гостиную. Рысь у окна. На коляске, с наушниками в ушах, которые я с него сдираю.

– Что ты творишь?! – возмущенно орет, но я уже привык. Мы никогда так с Артемом не бодались, как сейчас, и я не знаю, как с ним разговаривать. Он на любые мои слова реагирует точно бультерьер.

– Выйди на улицу – воздухом подыши.

– Сам выйди подыши!

– Ты так скоро совсем зачахнешь! Иди погуляй, погода хорошая.

– Ну кто бы говорил! Сам-то когда выходил на улицу? Как смерть выглядишь! Испугаться можно.

– Артем, не беси меня. Ты должен что-то жрать и хоть как-то двигаться. Ты не ребенок, чтобы мы с тобой тягались постоянно.

– Так не тягайся! Что, Камилла снова уши прополоскала? Ты пригрел змею на груди, а она сука, Стас, посмотри, блядь, на ком ты женился!

– Хорош. Меня уже заебали твои закидоны. Если тебе нужен психолог, я пришлю.

– Да на хуй мне сдался твой психолог! Ты сам что делать будешь, в интернат меня сбагришь – или где там инвалиды подыхают? Вещички складывать?

– Нет. Ты будешь жить здесь, но ты должен меня слушать, если хочешь и дальше оставаться в этом доме! Ты должен каждый день выходить на улицу, принимать таблетки, нормально жрать и выполнять эти гребаные упражнения, которые прописал тебе реабилитолог!

Артем долго смотрит на меня, а после криво усмехается:

– Да пошел ты! Это из-за тебя я сел в это кресло, и из-за тебя моя Светка погибла, так что ты будешь терпеть меня ЛЮБЫМ, а нет – отдай в дом инвалида, как тебе советует твоя любимая змея, братик!

– Осторожнее. Она моя жена.

– И? Любил-то ты другую.

– Заткнись.

– Что, не нравится? Кто Таську в могилу свел, а, брателло?

– Сука, закрой рот!

Замахиваюсь, а Рысь дергается от испуга, и я с ужасом опускаю руку.

Боже, я чуть родного брата не ударил. Что я делаю, что, блядь, я творю? Артем же на коляске инвалидной, он даже не сможет дать отпор. Все равно что бить лежачего, хотя я сам себя инвалидом чувствую. Больным на всю голову теперь.

– НУ, ДАВАЙ! Ударь меня! Можешь даже ногами попинать, если тебе так лучше станет. Мне плевать, я все равно ни хуя не чувствую!

– Извини, Артем. Не бойся, не трону.

– Да ниче. Что уж теперь. Тася так любила тебя, Стас, не знаю даже за что! Меня даже Светка так не любила и я тебе завидовал! И жена тебе, и девочка та красивая. Ты хорошо устроился, братик. Пожалуй, Тася единственная, кто тебя по-настоящему любил, а ты просто ею игрался. Ты в себе только смерть несешь, больно всем от тебя! Виктор, наверное, в тюрьме перекрестился уже сто раз, что вдали от тебя, так что оставь меня в покое.

– Блядь!

Я сдуру луплю ногой по стулу, и он переворачивается. Артем вздрагивает, и я это замечаю. Сцепив зубы, ухожу в свой кабинет. Пообщались, блядь. Как всегда, впрочем.

Глава 9

– Что-то живот не растет. Шестой месяц уже.

– И что? Ты мелкая, и ребенок у тебя такой же. Вырастет живот, не трясись.

Все это время я прячусь у Глафиры дома. Почти не выхожу на улицу и за пределы ее двора, потому что банально боюсь, что меня кто-то увидит, как бы это ни звучало странно, живой.

Рука срослась, раны на лице уже зажили, хотя лицом это назвать теперь сложно. Какое-то уродство, на которое я даже смотреть нормально не могу, сразу плакать начинаю.

Первые месяцы я ревела почти каждый день, за что получала от Глафиры нагоняй, а после больше о ребенке стала думать, и, пожалуй, только из-за беременности я все еще живу и не покончила с собой, хотя и такие мысли были.

Смотрю на свой браслетик на запястье. Белое золото, яркие голубые камни переливаются на свету. Красивый он. Я хотела выкинуть сначала, а Глафира отговорила, сказала, он очень ценный и может еще пригодиться.

Это подарок Стаса на мое семнадцатилетие. Я уже тогда его безумно любила, дразнила, хотела, чтобы он обратил на меня внимание, а ему, видать, даром не сдалось мое внимание, как и я сама.

Жаль, что крестик у меня забрали. Лучше бы не его, а этот браслет, потому что ощущение такое, словно я осталась совсем одна в этом мире, и на этот раз даже без бога. И только ребенок в животе со мной. Пинается уже под сердцем, крутится часто, как мячик.

Ты единственный, кто не дает опустить руки, я стану мамой и ни за что тебя не предам, в отличие от твоего отца, малыш.

Я мешаю, кажется, всем. Сначала тетке мешала, потом в детдоме, а после и Стасу. Я словно настолько невыносима, что меня просто не за что любить, хоть еще недавно я думала иначе.

Когда в объятиях Стаса засыпала, была самой счастливой на земле, а ему, оказывается, Камилла всегда ближе была, а я так… все еще домашняя зверушка, цветок, который ему просто наскучил.

Будущее пугает, я не знаю, куда мне идти после родов. Вариант с моей квартирой навсегда отпал, ведь, если я вернусь туда, Стас узнает и убьет меня. Вторую встречу с его дружками я точно не перенесу, а теперь еще и малыша жду, я должна думать о его безопасности.

Материнский инстинкт во мне все же просыпается, хоть и не сразу. Наверное, ближе к пятому месяцу беременности, когда уже заметен округлившийся животик.

Я никогда не думала, какой мамой буду. Это казалось таким еще далеким, а теперь крошка уже в бок меня пинает ногой, и я люблю ее. Несмотря на ее отца, люблю безумно сильно. Что может быть роднее и ближе ребенка? Ничего и никто.

Никакого УЗИ я не делаю. В больницу боюсь выезжать, и успокаивает только то, что Глафира уверила меня, что с малышом все в порядке. Она все знает, и порой мне кажется, что Глафира видит мое будущее, о котором всегда молчит. Говорит быть сильной. И не рыдать ночами, а однажды старушка сказала, чтобы я после родов к Беркуту пошла. У меня тогда мороз по коже пробежал, ведь я никогда ей не говорила про фамилию Стаса.

Мальчик у меня или девочка, я пока не знаю. Мне хочется то соленых огурцов, то варенья, а Глафира, как назло, держит рот на замке, хотя она знает, я уверена.

Был бы Стас рад нашему общему ребенку? Конечно, нет. От Камиллы, возможно, да, но только не от меня. Он после первой нашей близости сразу таблетки притащил, боялся, видать, что забеременею, но и это не спасло.

Не хотел Стас ни меня, ни тем более нашего ребенка, и каждый день, видя свое изуродованное отражение в зеркале, я только убеждаюсь в этом.

Тот, кто любит, такое не сотворит с любимым, а он сделал. Похоже, Стас меня никогда не любил. Это я строила себе воздушные замки, глупая и наивная Тася.

***

Тоха

Мне не нравились состояние Стаса, которое было похоже на мину, и тогда я понял, что единственное, почему он еще не сдох, – это беспомощный Рысь, с которым Стас до сих пор тягался по врачам.

Мне было жаль Артема. Он молод, все время на байке своем разъезжал, а теперь все, что имеет, – инвалидное кресло и братик-психопат под боком, который после потери своей доморощенной ромашки совсем съехал с катушек.

Та девочка ведь и правда была его буйком, который держал Стаса всегда в тонусе и не давал свалиться в депрессию. Ни жена, ни братья – это была она, Тася. Та сирота ничейная, хотя она, конечно же, была его.

Стаса полностью, уж не знаю, что он там ей делал, но Тася была Стаса. Как Линка Бакира, только по-другому.

Не знаю, Тася была сильная с ним и в то же время совершенно беспомощная без Стаса. И как ее Стас ни пытался уберечь, Тася получила по полной от его врагов.

– Тох, что-то Стаса давно не видно. Как он?

– Не знаю, Пашка. Живой вроде.

Сжимаю зубы. Я сам не видел его уже полгода, а когда последний раз встретил, мороз пошел по коже.

Я думал, Стас как-то перебесится, он ведь женат уже не первый год, но хрен там. Стас не был похож на самого себя: осунувшийся, бледный как смерть, он меня даже не сразу узнал. Задумчивый, мрачный, какой-то зловещий даже.

Одет во все черное, в глазах тьма, и он был абсолютно теперь трезвым. Я поздоровался с ним, Стас молча пожал мне руку и просто пошел дальше. Тогда я понял, что он не то что обращаться не хочет, он вообще уже ни хрена не хочет в этой жизни, и Камилла, как я надеялся, ему ничем не помогла. Она, похоже, там только для декора и была. Витрина, блядь, он ее не боясь показывал всем, тогда как Таську хранил, точно чертово сокровище.

Знаю теперь только, что Стас практически нелюдимым стал. Закрылся в своем доме на отшибе, Рыся забрал к себе, и что там творится у него внутри – я не знаю.

Жилище его видел однажды издалека, но сунуться туда не рискнул. Беркут выстроил замок на свою голову, хотя он больше похож на логово чудища, мрачный и черный дом с острыми башнями. Семейное гнездо Психа. Ничего не скажешь.

Камилла вроде давно уже съехала оттуда, но деталей я не знаю. Виктор так и не вышел, а Стас больше не появлялся в клубе, только когда его дергали помочь. Он закрылся, сам себе на уме, и, если честно, я сам уже начал его бояться.

Глава 10

Камилла

Я никогда не была монашкой, и, хоть отец меня держал в ежовых рукавицах, у меня было несколько мужчин, но ни один из них даже рядом не стоял со Стасом.

Когда мы познакомились, он был страстным, диким в постели и совершенно безбашенным. Тогда мне это в нем нравилось, и вовсе не смущала его кличка “Псих”.

Стас был свободным, он не принимал рамок и правил, мы с ним сразу начали встречаться, и мне нравилось это ощущение раскрепощенности рядом с ним.

Я сбежала из-под опеки родителей и начала гулять, ведь быть с таким плохишом, как Стас, было сродни вызову для меня, который я приняла с удовольствием.

У нас все было отлично, мы встречались два-три раза в неделю, а потом появилась она. Эта маленькая худая серая мышь с огромными глазами и копной светлых кудряшек. Это ничейное нервное чучело, которое боялось всего и особенно Стаса.

Он мог гаркнуть по-жесткому на нее и общался с этой девочкой строго, точно с ручным щенком.

Я поражалась доброте Стаса. Тогда мне казалось, что он какой-то даже праведный и до скрипа добродушный.

Подумать только: Стас забрал эту беспризорную оборванку к себе домой, отмыл ее, одел и кормил за свои деньги. Он полностью обеспечивал эту сироту с первого же дня.

Даже братик его, Артемка-гаденыш, которого я на дух не переносила, и тот помогал. Рысь отрабатывал доброту Стаса, который оплачивал его учебу и тоже во всем ему покровительствовал.

Тогда я, конечно же, не ревновала этого заморыша Таську к Стасу, потому что ревновать было нечего. Обычная девочка, маленькая, зашуганная и тихая.

Она боялась лишний раз рот открыть, и у нее явно были проблемы с головой, потому как порой вела она себя странно.

Я даже хотела предложить Стасу сдать ее в дурку, но все ждала, когда он сам примет это верное решение, вот только Стас ее и дальше продолжал выхаживать у себя дома.

Я не знаю до сих пор, зачем Стас забрал Таську к себе, но с каждым днем становилось хуже. Он мог избить пацанов только за то, что его заморыша обидели, как это было с Пашкой Грачом. Тот поржал над ушами девочки, а Стас за это сломал Пашке нос.

Тогда впервые я увидела Стаса в гневе, и там не было ничего хорошего. Он бывший мент, и это было видно, заметно по его выдержке, холодному уму и жестокости.

Стас тогда Пашке чуть череп не проломил. Грач упал, у него кровь носом пошла, а меня затошнило. Я тогда поняла, что, как бы он сам на нее ни рычал, Стас защищает эту сироту, как бойцовский пес, и он даже убьет за нее, если потребуется.

Мать сто раз меня отговаривала от этого брака, но куда уж там. Я влюбилась в Стаса, у нас все так быстро закрутилось, и только теперь я понимаю, что это тоже было не просто так. Я была нужна Стасу для витрины, а мой отец был ему нужен, чтобы вытащить его старшего брата из тюрьмы.

Мы поженились и начали жить вместе, у нас был хороший медовый месяц, Стас был ласковым и страстным со мной, как и раньше, вот только у него в квартире все еще обитала та приживалка, которой он таскал шоколадки и полностью ее обеспечивал.

Один раз я открыла рот, но Стас сказал: “Или ты миришься, или развод”. Я сразу захлопнулась, Стас периодами бывал странным, и я списала это на очередную его прихоть.

У него были фикус, рыбки в квартире и та девочка. Я Таську вообще не воспринимала как соперницу, скорее как добродетель моего мужа.

У них были очень странные отношения. Да, конечно, Стас ее не трогал, но постепенно я поняла, что, даже несмотря на разницу в возрасте, он к ней относится совсем не как отец. И не как покровитель.

Это уже теперь я понимаю, что Стас ее ждал. Не трахал, а именно ждал, тогда как на мне всецело отрывался. О свою нервную неженку, как цветок, в той квартире выхаживал, а меня мог драть, как последнюю шлюху, до искр из глаз.

Дурочка. Я тогда думала: ох, какой мой муж страстный, но нет. Стас, видать, эту тварь голубоглазую представлял, не смея ее тронуть.

***

Так продолжалось несколько месяцев, более-менее сносно, периодами даже счастливо. У нас по-прежнему был регулярный жаркий секс, Стас строил для нас дом, поднимал с отцом бизнес, дарил мне дорогие подарки, так что тогда меня все устраивало.

Я часто говорила Стасу о детях, так как уже была в таком возрасте, когда пора и не надо затягивать, а он всегда молчал. Он был против.

Мы были молодой семьей, часто еще гуляли, приходили в клуб Барона, потому что Стас любил живую музыку, однако очень быстро я поняла, что он на самом деле любит, а точнее, кого.

Ее. Эту шмакодявку без роду и племени, ведь, как оказалось, это Таська пела своим шикарным голосом и однажды сама вышла на сцену. Я видела, как Стас изменился в лице, как побледнел и сжал до хруста бокал с коньяком.

Мы быстро вышли, Стас потащил меня в туалет и жадно набросился на мои губы, опустил на колени. Я любила, когда он становился таким. Страстным, диким, безбашенным. Я поняла сразу, чего он хочет, сосала ему, пока он остервенело вбивался вздыбленным членом мне в рот.

Это было за гранью порока, и я, наивная, думала, что Стас меня после свадьбы еще сильнее хочет, но нет. Он ее хотел, а я была лишь суррогатом, который он теперь законно взял в жены. Для красоты, удобства, ну и, наверное, потому, что это было выгодно Стасу, он всеми силами хотел вытащить брата из тюрьмы.

Мне было двадцать шесть, и я еще не огрубела, верила в любовь, ведь Стас не был со мной жестоким. Он был просто тем, кто пользует, берет, трахает, – всем, чем угодно, но он меня не любил. Хотел – да, но не любил.

Ему было проще подарить мне какую-то очередную дорогую безделушку, и я затыкалась. Я думала, он бывший мент, он закоренелый холостяк и просто не умеет по-другому, но, как оказалось, все Стас умеет. Он просто не хотел тратить на меня ни свое время, ни любовь.

Когда Стас ту пигалицу в лицей отправлял, я думала, он меня затрахает, он просто срывался на мне. Они жестоко погрызлись, эта сучка посмела его обмануть, и Стас был в ярости. Он был зол, Таську пальцем не смел тронуть, а меня, конечно, было можно. Я же законная жена.

На самом деле Стасу не нужна была никакая жена. Ему нужна была витрина и женщина для того, чтобы спускать пар, что он отлично и делал. Я первый год пыталась подстроиться, понять его, принять, тем более что Стас с отцом начали делать общий бизнес, муж стал строить наш общий дом, и казалось, вот оно – будущее.

У нас скоро появятся дети, та белобрысая сирота куда-то провалится, и теперь все будет хорошо. Мне казалось, но нет.

Спустя полтора года Таська вернулась из лицея, и Стас просто озверел. Наше и без того шаткое равновесие начало трещать по швам.

Мы уже давно не спали вместе, после последнего скандала он просто меня не трогал. Клянусь, когда та сирота вернулась, Стас окончательно от меня оторвался и, что бы я ни делала, больше не смотрел на меня как муж.

Я чувствовала себя какой-то мебелью в нашей квартире, и от этого мне каждый день хотелось удавиться.

***

Когда вернулась эта сучка из лицея, Стаса повело еще больше. Он теперь неделями мог не приходить ночевать, и я не знала, как вернуть мужа в семью.

Нет, Стас меня не ограничивал, я могла заниматься, чем хочу, и покупать себе что угодно, но его не было рядом. Ни физически, ни морально – никак.

И эта девочка. Нет, она больше не была той маленькой серой мышкой. Таська расцвела, стала девушкой и умело этим пользовалась. Она и правда выросла. Красивая стала – глаз не оторвать, тогда как меня разнесло после недавней больницы, и я была похожа на отекший кабачок. Из-за него.

Таська была и правда похожа на артистку: огромные голубые глаза, кудрявые золотистые волосы до задницы, точеная фигурка. Ей даже краситься не надо было, настолько выразительный лисий взгляд, низкий голос, обворожительная улыбка.

Таська хотела Стаса. А он ее. Я не знаю как, но это было видно просто за километр. Они могли сориться прилюдно, жестко просто ругаться, Стас мог Тасю отчитать при всех и даже влупить ей жесткую пощечину, а она возникала, но этим делала только хуже.

В какой-то момент эта приживалка поняла, как действует на моего мужа, и сполна начала этим пользоваться.

Стас велся. Я, конечно, до последнего надеялась, что его отпустит, ну даже если он и трахнет ее пару раз, я бы простила, но только не измену в голове, потому что у Стаса мозги были ею только пропитаны.

Разлучница пришла откуда не ждали. Мой муж сам ее вырастил. Сам, блядь, воспитал.

Мы прожили больше двух лет в браке, и я любила его, а Стас эту суку белобрысую любил. Своей жестокой, ненормальной любовью.

Глава 11

Крепко сжимаю нож в руке, провожу по ладони, видя, как из свежего пореза стекает кровь. Больно ли мне? Я не знаю, не чувствую. Ничего нет, и я словно ничего не вижу, даже самого себя.

Первые несколько суток мне казалось, что воздух стал пламенем и я вот-вот сгорю. У меня болела каждая клетка, и было стойкое ощущение, что я сейчас сдохну.

Я прятал ее в квартире как цветок, дорожил, оберегал, и мне казалось, что так будет вечно. Что Тася всегда останется рядом. Такой же нежной, ласковой, такой моей.Ха, Тася обычно этим страдала, когда волновалась, и мне всегда удавалось ее успокоить, тогда как теперь я на собственной шкуре понимаю, что это такое. Когда не можешь не то что рационально мыслить, а тебя просто разрывает от ужаса, и ты ни черта не можешь с этим сделать.

Я привык к ней, привык, что Тася всегда под боком, и теперь, зная, что я не уберег ее, мне хотелось удавиться. Я хотел пустить себе пулю в лоб или пойти броситься под машину, потому что с ней было сложно, а без Таси, как оказалось, мне невыносимо.

Тебя нет, принцесса. Тася, девочка моя. Ты не прибежишь утром и не бросишься мне на шею, не поцелуешь в губы, не возьмешь шоколадку, принесенную мной. Я все еще ношу их тебе. Складываю пирамидой, где я бы я ни был, но ты не приходишь.

– Я сломал тебе жизнь, малышка. Я не хотел. Я никогда такого не хотел. Тебя правда нет? Не существует больше. Тась? Как ты могла, девочка? Почему ты тогда одна вышла из дома вечером, почему ты вечно не слушаешься меня?! Я бы все тебе дал, все, что сам имею, разделил бы с тобой. С первого дня, как ты у меня появилась. Мне было для тебя ничего не жаль. Лишь бы ты радовалась и радовала меня. Я построил тебе дом. Ты всегда его хотела. Это все было для тебя, принцесса, все мои усилия, все деньги, время, ресурсы – все для тебя.

Я срываюсь, вот только пить даже не могу. Нет, больше никаких поблажек, Стас. Ты будешь подыхать БЕЗ анестезии.

***

Беременность проходит на удивление стабильно. Меня тошнит, но, пожалуй, это единственное неудобство, которое доставляет мне ребенок. В остальном же я чувствую себя нормально, за исключением болей в спине и страхов будущего.

Мне кажется, оно все время меняется, как карты в колоде перетасовываются, и что выпадет завтра, еще сто раз может измениться.

На третьем триместре Глафира все же находит мне врача, одноклассника ее сына, и я еду в город, натянув маску и замотавшись платком, точно мумия.

Живот у меня все же вырос, но он все равно маленький. Под широкой одеждой почти не видно, и не скажешь даже, что я беременна.

Глафира сказала, что так бывает иногда, особенно, если девочка там сидит, но я пока не знаю точно, кто у меня будет.

Мне без разницы, если честно, я любому ребенку буду рада. Главное, чтобы он не был похож на своего отца. Никакие черты Стаса в малыше я видеть не хочу. Я решила, что забуду его и никогда не вспомню после рождения ребенка.

Я так себя успокаиваю, потому что думать о том, что Стас тупо заказал мое убийство и хотел, чтобы я умерла, мне уже невыносимо.

– А что вы так замотались, девушка? Как я смотреть вас буду?

Меня принимает главный пластический хирург Петр Андреевич. Ему где-то сорок, высокий, в синем медицинском костюме.

– Я от…

– Знаю. Садитесь. Показывайте, что у вас.

От его напора немного теряюсь, но забираюсь на кушетку. Врач берет кресло и садится напротив.

Осторожно снимаю платок и маску, давя сопротивление и стыд. До этого меня никто не видел такую, кроме Глафиры.

– Не переживайте так. Ну-ка, давайте посмотрим.

Петр Андреевич берет мое лицо и крутит его на свету, прощупывает скулы и особенно область, где у меня рассечена бровь. Долго так смотрит, а потом поджимает губы.

– Где это вас так угораздило?

– Я… в аварию попала.

Он коротко усмехается, а после качает головой.

– Ладно, пусть будет авария. Как скажете.

Поднимается и быстро что-то пишет, а я не знаю, как быть. Он ничего не сказал, не посоветовал даже.

– Петр Андреевич, можно исправить то, что у меня на лице?

– А, вы еще здесь? Я думал, вы уже ушли. После аварии же лежать надо, – сказал холодно, и мне стало стыдно. Он, конечно же, понял, что я вру, и увидел, что меня избили.

– Извините. Не хотела вас обманывать. Скажите, хотя бы немного можно убрать эти рубцы?

– Рубцы можно убрать полностью, сделать кожу ровной, но я не работаю с пациентами, которые меня обманывают, понимаете, о чем я?

– Да, конечно. Я больше не буду.

– Отлично. Вот. Это примерная стоимость восстановления каркаса лица, устранение дефектов после травмы, пересадка кожи тоже понадобится, но, конечно, это все после родов будет. Таких беременных мы не берем.

Он кивает на мой живот, и я внутренне сжимаюсь. Заметил все же. Ладно.

Смотрю на этот листочек бумаги, и перед глазами двоится от количества нулей. Огромная для меня сумма, просто неподъемная.

– И учтите: одной операцией тут не обойтись. Все можно сделать красиво, но потребуется минимум пять вмешательств. Мы делаем такие, у вас случай сложный, но шансы ходить без маски есть.

– Я поняла. Спасибо.

Мне уже не интересно, что говорит этот врач, потому что у меня просто нет таких денег, потому, нацепив маску, расстроенная я еду на автобусе обратно в деревню к Глафире. Зайдя в ее избушку, забираюсь на кровать, накрываясь с головой одеялом.

Я бы могла продать свою квартиру и вложить эти деньги в лечение, да вот только кто мне разрешит это сделать? Как только вернусь в город, Стас меня добьет, я уверена. Я боюсь его теперь. Он уже не кажется мне таким добрым. Пожалуй, я многое придумала в своей дурацкой голове, и все было не так радужно, как мне казалось.

– Что врач сказал?

– Ничего.

– Если б ничего, ты б так не ревела. Что, операция дорогая?

Молчу. Глафира и так уже столько на меня потратила. Я даже не представляю, как буду эти все долги ей отдавать.

Чувствую ее руку на плече. Гладит меня по волосам. Часто так делает, когда я реву.

– Тася, тебе надо быть сильной ради дитятка. Если я куда денусь – чтоб не боялась, а наоборот, могла за себя сама постоять.

Оборачиваюсь. Становится страшно.

– Куда это вы денетесь? Глафира, не пугайте меня.

– Да не бойся. Тут я, тут. Ты это, не расстраивайся! У меня пенсия крошечная, но есть немного сбережений. Я дам тебе денег, Тась, не плачь. Хоть на одну операцию будет.

– Вы что? Нет, я не возьму.

– Ну, тогда не реви! Не реви, кому сказала!

– Хорошо, я больше не буду. Спасибо. За все спасибо, Глафира. Я бы не выжила без вас.

– Я знаю. Ты моя последняя добродетель, и я рада, что тебя нашла. Ты скрасила мои дни, девочка. От тебя свет лучится, так что не плачь о красоте, она вот тут, внутри у тебя. Иди поешь. Суп сварила свежий.

Быстро вытираю слезы. С того дня я перестаю сырость разводить, а то Глафира тогда тоже мрачная ходит, а у меня живот болит. Малышу не нравится, когда я расстраиваюсь.

Сегодня весь вечер метель невероятная за окном бушует, а мне неспокойно. То есть хочется, то спину тянет, а Глафира все гадания свои гадает, никак не успокоится. Брови косматые свела, карты тасует да воском на блюдце капает, качает головой.

– Что там такое? – спрашиваю, не выдерживаю уже. Умеет она успокоить, ничего не скажешь.

Глафира глаза на меня поднимает и тут же опускает их, зажигая еще больше свечей.

– Буря там, детка. Шторм.

Этой ночью у меня резко хватает живот. Воды отошли, и начались роды. На месяц раньше.

Глава 12

—А-а-а-а! А-а-а-ай, больно!

– Тужься давай, дыши. Раз, два, три, тужься!

– А-а-а-ай!

Я в областном роддоме. Глафира отправила меня в больницу, довез какой-то ее сосед, потому что скорая бы просто не доехала в такую глушь. Все в какой-то спешке, и мне так страшно, что я держусь изо всех сил за поручни этого кресла и не знаю, что делать.

Я одна, какие-то чужие люди, Глафира осталась дома, и я помню, что у ее двора какая-то еще машина стояла с выключенными фарами. Кто это был… почему я вообще думаю об этом, боже, Тася, соберись!

Роды начались на месяц раньше, и вот уже десятый час я рожаю, хотя кажется, что умираю.

Тот момент, когда борешься сама с собой и нет уже пути назад, я должна быть сильной ради малыша. Только ради него постараться.

Дорога была очень тяжелой, я сильно перемерзла, машину пару раз заносило на льду, и если поначалу я чувствовала, как маленький в животе пинается, то сейчас я уже давно не слышу толчков, и никто мне ничего не говорит.

Смотрю на акушерку. Пожилая тучная женщина в маске. Часто курить выходит, отвлекается на звонки, как будто я могу роды на паузу поставить, и мне тошно уже от этой халатности, а поделать ничего не могу, сейчас я совсем беззащитна.

Наверное, партнерские роды – это здорово. Я слышала, мама когда-то рассказывала сестре, что ее подруга во Франции так рожала. У меня же рядом никого близкого нет. Ни мамы, ни сестры, ни мужа.

Стас. Наверное, он уже давно забыл меня, тогда как я о нем помню каждую секунду, и эта адская боль в животе только подогревает мою память.

Живот каменный, спина, кажется, сейчас воспламенится от жжения, и я не могу раскрыться вот уже столько часов. Я всегда была чувствительна к боли, а тут… меня просто накрывает, и я не думала, что это ТАК больно. Ощущение такое, что живот сейчас расколется и я истеку кровью.

Никакого УЗИ мне не делали, сказали, кабинет на ремонте, аппарат сломался, и все так долго было, никто никуда не спешил, так что в родильный зал я попала только минут через пятьдесят.

Здесь воняет дезинфектором и скрипит мигающая желтая лампа. Я совершенно не готова, не брала никаких медикаментов, пеленок. Глафира в дорогу только немного денег в руки дала, и все.

Я вся дрожу на этом кресле. Меня раздели, здесь так холодно, словно вовсе нет отопления. Мне дали какую-то накидку на грудь, но она совсем не греет.

Они перешептываются, глазеют все на мою маску, хотели ее сорвать даже, но я не дала. Смотрят на меня как на чудовище, полоумной зовут, шепчутся, но мне плевать. Я должна справиться, потому что малыш – это то единственное, что не дало мне погибнуть все эти месяцы с разбитым сердцем, и он будет жить, чего бы мне это ни стоило.

– Так, дорогуша, ребенок что-то плохо совсем идет! Я уже устала с тобой тут тягаться. Ну-ка, давай, девочка, тужься изо всех сил!

Акушерка давит на мой живот большими руками, а мне больно. Я не знаю, правильно ли она делает, а может, только хуже.

– А ну, поучи тут еще меня! Дура несмышленая! У меня стаж тридцать лет, так что рот закрыла и дыши, не то в одиночестве рожать будешь. У нас праздники, все отмечают, и я тоже хочу домой, так что старайся! Тужься давай, быстрее!– Нет, не надо так, мне больно! Не давите на живот, отойдите от меня, вы навредите ребенку!

– Не могу, клянусь, не могу! Остановите это. Малыш так не родится! Сделайте уже кесарево, пожалуйста! Мне страшно!

Реву, по лицу пот градом катится, и я вижу, что мои пальцы приобретают бледно-синий оттенок. Мне плохо, все кружится, и кажется, я сейчас задохнусь.

Я такой боли даже тогда, когда меня избивали, не испытывала. Горит уже все, казалось, что ребенок маленький, но на деле это я маленькая, и мне страшно. Возле меня акушерка, вокруг облезлое помещение, синие стены, и это жуткое старое кресло напоминает устройство для пыток.

– Какое еще кесарево, у тебя показаний к нему нет! А ну, собралась, быстро! Под мужика не страшно было ложиться, а рожать страшно?! Тоже мне, неженка нашлась! Не выдумывай, истерики твои тут никого не волнуют! Глубокий вдох и тужимся! Давай!

Я мучаюсь так еще пару минут и вскоре понимаю, то что-то не так. Прямо посреди родов у меня сменяется весь персонал, включая акушерку.

Они просто выходят, и входят другие, которых я ни разу до этого не видела. На мои вопросы они не отвечают, хотя в таком полуобморочном состоянии я едва могу связать два слова.

Я прошу обезболивающее, врач вроде соглашается, но никто ничего не делает. Я чувствую уже головку внутри и тужусь из последних сил.

– А-а-а-а-а! А-а-а-а! – кричу до хрипа, а после чувствую, как из меня выскальзывает ребенок, которого тут же подхватывают и поднимают.

Крошечный малыш, синий весь, и я не понимаю, жив он или нет, пока не слышу детский плач. Тихий, обессиленный, как будто мяукает, пищит, а я реву, остановиться не могу. И это она. Девочка, моя дочь.

Живая. Я смогла. Сама родила, боже, спасибо! Живая моя девочка, вон ножками пинает, пальчиками перебирает воздух. Глазки открыты. Темненькая. Волосы чернющие, как у Стаса, боже.

– Это девочка. У меня дочь… – сквозь слезы из последних сил, с улыбкой на лице. Я так рада, господи, как же я рада ей. Теперь все будет по-другому. Теперь мне есть для кого жить.

– Да. Девчулю родила. Ой, хорошенькая какая! Не зря мучилась.

Малышка совсем крошечная, такая красивая. На правой ножке родимое пятнышко в виде бабочки. Она пищит, когда ей обрезают пуповину.

– Дайте ее мне. Прошу. На минуту. Дайте мне!

Изнеможенная, мокрая и уставшая, я прошу отдать мне ребенка, но меня никто не слушает, а после я просто вижу, как мою малышку выносят из родильного зала.

– Что… что происходит? Где ребенок? Куда его понесли?!

– Тише, тише, мамочка. Все хорошо. Сейчас ребенка вытрут и дадут тебе. Не волнуйся, а то молоко пропадет.

Меня кто-то успокаивает, и я устало прикрываю глаза. Меня переводят в палату. Проходит час, второй, но ребенка мне не приносят. Я так хочу спать, у меня болит все тело, но я не понимаю, где доченька, и я не вижу врача.

Грудь с каждой минутой наливается, уже можно пробовать кормить, да и малышка голодная, я так хочу прижать ее к себе.

Уже день давно. Я лежу на кровати у окна и прихожу в ужас, когда вижу машину Стаса, припаркованную во дворе больницы. Я ее ни с какой другой не перепутаю. Это точно она.

Паника мгновенно заполняет тело, и я стараюсь подняться, сжимая дырявую больничную простыню руками. Стас нашел меня, боже, только не сейчас! Не так, господи, прошу, убереги от него!

– ПОМОГИТЕ! Помогите, кто-нибудь, врача-а!

Я в палате одна. Здесь холодно, меня укрыли какой-то тонкой простыней, и я не могу встать.

– Где мой ребенок? Покажите ребенка! – ору в тишине, пока не входит медсестра.