тахчиди христо периклович биография
Наши именитые соотечественники
Христо Периклович Тахчиди родился в греческой семье 13 января 1953 года в п. Ильич Пахта-Аральского района Чимкентской области Казахской ССР. Его деды с обеих сторон родом из селения Санды г. Трапезунд.
Когда начались преследования со стороны турок, они бежали в Россию, взяв с собой только самое необходимое. На новом месте все пришлось начинать с самого начала. Затем, во время сталинских репрессий, в 1949 году семью Христо Перикловича выселили в Среднюю Азию.
Отец Христо Перикловича всегда считал одним из главных приоритетов в жизни образование. Ему самому удалось окончить только два класса начальной греческой школы, поэтому свое неудовлетворенное стремление к образованию он всячески стремился реализовать на родственниках и близких ему людях, помогая им получить образование.
Одним из таких людей был дядя Христо Перикловича, который стал единственным врачом в семье и был фанатично влюблен в свою профессию. Именно благодаря его влиянию Христо Периклович решил стать врачом, хотя до этого хотел заняться техникой.
В результате после окончания школы он поехал учиться в Свердловск. Через полтора года после окончания института он прошел по конкурсу преподавателем на кафедру глазных болезней. В 30 лет был кандидатом медицинских наук, доцентом кафедры, зам. декана лечфака.
Через три года Святослав Федоров предложил ему принять участие в новом проекте МНТК «Микрохирургия глаза» и поставил задачу построить и возглавить, в качестве директора, филиал в г. Свердловске (сегодняшнем г.Екатеринбурге).
С этой задачей он успешно справился и занимался в течение последующих 15 лет. Свердловский (Екатеринбургский) филиал всегда был неоспоримым лидером в системе МНТК «Микрохирургия глаза».
Именно по этому, после гибели академика Святослава Николаевича Федорова, министр здравоохранения Российской Федерации поручил Христо Перикловичу Тахчиди возглавить весь «Комплекс» МНТК «Микрохирургии глаза» состоящий из 11 филиалов (гг. Хабаровске, Иркутске, Новосибирске, Екатеринбурге, Оренбурге, Чебоксарах, Волгограде, Тамбове, Краснодаре, Калуге, С-Петербурге) и головной организацией в Москве.
В то время «Комплекс» находился на грани банкротства. Первые два года Христо Перикловичу пришлось жить в одной из больничных палат клиники при институте. Семья в это время оставалась в Екатеринбурге.
Работа шла и днем, и ночью. Надо было выплачивать долги, решать юридические вопросы и разбираться со всевозможными судебными исками, которые постоянно предъявляли учреждению.
В результате совместных усилий и непрекращающейся напряженной работы спустя 10 месяцев после его назначения «Комплекс» полностью расплатился с долгами и начал приносить прибыль.
А уже через пять лет в клинику стали приезжать пациенты со всего мира в т.ч. немцы, итальянцы, греки и даже шейхи из стран Персидского залива. Постепенно МНТК «Микрохирургия глаза» вновь стало ведущей клиникой в офтальмологическом мире.
Основные клинические и экономические показатели организации увеличились в разы и достигли к 2011 году уровня десятикратного увеличения.
С 2013 года Христо Периклович продолжает работу в качестве проректора по лечебной работе в РНИМУ им. Н. И. Пирогова. С 2016 года он совмещает работу проректора с работой директора офтальмологического центра РНИМУ им. Н.И. Пирогова.
1970-1976 гг. окончил Свердловский государственный медицинский институт (СГМИ).
1976-1977 гг. интернатура по глазным болезням.
1977-1987 гг. ассистент, доцент кафедры глазных болезней Свердловского мединститута (СГМИ), по совмещению зам. декана лечебного факультета (1982-198 6гг.), ведущий офтальмомикрохирург уральского региона.
1983 г. защитил кандидатскую диссертацию по офтальмологии. 1985 г. присвоено звание доцента кафедры глазных болезней.
С момента образования МНТК «Микрохирургия глаза» в 1986 г. активный участник, строитель и создатель этого уникального отечественного проекта в здравоохранении.
1987-2001 гг. основатель и директор Свердловского (Екатеринбургского) филиала МНТК «Микрохирургия глаза» им. акад. С.Н. Федорова. За время руководства Екатеринбургским филиалом МНТК «Микрохирургия глаза», создал одну из передовых отечественных офтальмомикрохирургических школ.
После гибели основателя МНТК «МГ» академика С.Н. Федорова, с 2001-2011гг. возглавил и успешно руководил в должности генерального директора МНТК «Микрохирургия глаза» им. акад. С.Н. Федорова, обеспечив организации, выход из глубокого кризиса и новый эффективный подъем развития.
В 2001 году защитил докторскую диссертацию по микрохирургическим технологиям лечения заболеваний глаза. С 2002-2011 гг. совмещал основную работу с должностью заведующего кафедрой глазных болезней Московского государственного медико-стоматологического университета.
В 2003 году получил звание профессора. В 2011г. избран член-корреспондентом Российской Академии Наук (РАН). В настоящее время является автором свыше 600 печатных работ, около трети, из которых опубликованы в иностранной печати, 28 монографий (руководств, учебников), посвященных основополагающим разделам офтальмологии.
Имеет более 350 изобретений в офтальмологии. Под его руководством защищено 36 кандидатских и 11 докторских диссертаций.
Ведущий практикующий офтальмохирург страны, признанный в мире, имеет высшею категорию. В 2005 году присуждена премия Правительства РФ в области науки и техники.
Заслуженный врач РФ (2006). За оказание помощи при трагических событиях в г. Беслане присвоено почетное звание — Заслуженный врач Республики Северной Осетии – Алания (2006).
Имеет множество почетных международных наград: 2001г. Биарриц, Франция; 2002г. Афины, Греция; 2006г. Мумбаи, Индия; 2007г. Салоники, Греция; 2008г. Марракеш, Марокко; 2009г. Варна, Болгария; 2010г. Париж, Франция; 2011г. Оксфорд, Великобритания.
Членство в ряде иностранных офтальмологических обществ:
Общества офтальмологов Греции (с 1994г.), Европейского Общества катарактальных и рефракционных хирургов (ESCRS) (с 1996г.), Европейского Общества офтальмологов (с 1996г.), Немецкого офтальмологического общества (DOG) (с 1997г.), Американской академии офтальмологии (ААО) (с 1997г.), Американского общества катарактальных и рефракционных хирургов (ASCRS) (с 2000г.), Европейского Общества витреоретинальных хирургов (EVRS) (с 2001г.).
Является официальным экспертом нескольких государственных комиссий и входит в руководство ряда общественных организаций.
Христо Тахчиди: Меня воспитывала улица, а ложь там не прощалась
Христо Тахчиди член-корр. РАН, д.м.н., профессор, директор Научно-исследовательского центра офтальмологии ФГБОУ ВО РНИМУ им. Н. И. Пирогова, председатель Московского общества греков
Я собрал коллектив и сказал: «Я помогу, но только если вы этого захотите»
— Академик Святослав Федоров погиб 2 июня 2000 года, и через некоторое время вы приняли на себя его обязанности. Как вам запомнился этот момент?
— Мне запомнилось, как я его провожал. Он улетел из Тамбова, где мы собрались на десятилетний юбилей Тамбовского филиала — это последний, самый молодой наш филиал. Мы с ним попрощались, и до Москвы он уже не долетел…
Генеральным директором меня назначили по сути через год. В течение года не было руководителя, головная организация лежала в руинах, оказалась практически банкротом. Министр здравоохранения Юрий Леонидович Шевченко, вызвав меня, открытым текстом сказал: «Я не верю, что предприятие можно вывести из этого состояния».
Христо Тахчиди и Святослав Федоров. Фото: eyepress.ru
— Но вы-то не поверили ему?
— Я просто принял этот пост и два года жил в больничной палате — больше было негде, семья осталась в Екатеринбурге. С утра до ночи разгребал все документы — медицинские, бухгалтерские, судебные. Это была ужасающая картина полного раздрая и воровства: сумасшедшие иски до пятидесяти миллионов долларов, уголовные дела. Но при жизни шефа это была сверхэффективная система, в том числе экономически, и я понимал, что к этому можно вернуться. И через 10 месяцев мы выбрались из долгов, стали думать о том, как развиваться дальше.
Я опять стал набирать молодежь, в том числе молодых управленцев. В этот период мне самому пришлось стать и экономистом, и юристом, приобрести богатый опыт общения с судами и кредиторами. Это оказалось жизненно необходимым: приобрести такой багаж, чтобы не только общаться со специалистами по экономике, праву, но и иметь возможность координировать их работу.
— А не проще, не оптимальнее было перевезти в Москву команду Екатеринбургского филиала?
— Нет, они нужны были там. Я не привез из Екатеринбурга ни одного человека. Для меня было принципиально важным намерение, настрой людей, работавших в московской организации, выбираться из этой ситуации. Только с такими людьми можно было развиваться и двигаться дальше.
Я собрал коллектив и сказал: «Я пришел вам помочь, но могу это сделать только при одном условии: если вы этого захотите. Если вы не захотите, это бесполезно. Тогда я уезжаю обратно через год и занимаюсь своей любимой клиникой, потому что в нее вложена моя жизнь». После этого я дал задание отделу кадров пригласить ко мне по очереди всех врачей до сорока пяти лет. Посмотрел всех, с каждым поговорил и выбрал из них тех людей, которыми заменил всю прежнюю управленческую вертикаль.
А немедицинских специалистов взял буквально с улицы — по результатам тестирования и, как я уже сказал, исключительно молодежь. Мы с ними встречались каждый вечер — говорили, решали вопросы. И эта система стала работать: через год мы начали подниматься, через пять лет можно было говорить о стабильном развитии и успехах, а через десять лет мы стали ведущими в Европе.
Ведущее положение в Европе — это членство в президиумах всех авторитетных сообществ офтальмологов, это лечение в год до пяти тысяч иностранцев — немцев, итальянцев, балканцев, граждан стран Персидского залива, большинство из которых имеет достаточно денег, чтобы поехать в любую европейскую клинику — и они выбирали Москву. В медицине у нас с такой конкурентоспособностью практически больше ничего не было.
— Как вы пережили то, что случилось потом,— события вокруг вашего увольнения, общественный резонанс, связанный с ним?
— С печалью, но это не личностная вещь — жалко дело. Когда ты отдаешь проекту 25 лет, тебе не может быть безразлична его дальнейшая судьба. Мы могли бы по ряду направлений быть ведущими в мире на сегодняшний день, но увы… А личностно — все равно когда-то приходит время, и надо менять местоположение.
Офтальмология — это математика
— Почему вы выбрали офтальмологию как основную специальность?
— Потому что это математика. Я математик по складу ума, и мне было необходимо что-то близкое. Самая модная специальность в медицине — это хирургия, самая «умная» — терапия, а офтальмологию можно, наверное, назвать самой точной. Во всяком случае я искал что-то, что объединило бы хирургическую и терапевтическую практику.
Сначала пошел в кружок лор-патологий, но как-то это во мне не отозвалось. А вот по офтальмологии я уже через несколько месяцев был старостой кружка, а на шестом курсе имел несколько публикаций и два патента. В интернатуре провел по специальности практически все виды операций, через полгода после ее окончания прошел конкурс и стал ассистентом кафедры глазных болезней, вскоре защитил диссертацию. А в возрасте тридцати трех лет — в 1986 году — академик Святослав Федоров пригласил меня в межотраслевой научно-технический комплекс «Микрохирургия глаза». С того момента мы работали вместе, до дня его гибели.
— Вы пятнадцать лет руководили Екатеринбургским филиалом…
— Я его строил с котлована. Там был самый молодой состав специалистов — это был мой эксперимент. Другие филиалы набирали в основном опытных врачей — с ними легче начинать, они много знают. Но с ними очень сложно в плане совместимости: все они пришли из разных коллективов, это представители разных школ, разных традиций, у них порой довольно сложные отношения между собой.
А я взял даже не просто молодежь, а способных студентов: с шестого курса шесть человек, с пятого — десять и с четвертого — десять. И параллельно, оставаясь заместителем декана лечфака, строил филиал и учил этих ребят. Сейчас эта молодая команда — уже зрелая, и это цвет Екатеринбургского филиала.
— Но вам, насколько я понимаю, еще в то время удалось стать лучшим филиалом в стране. Со студентами в качестве сотрудников? Звучит как нечто невероятное…
— Нет, все-таки не только лишь со студентами. У меня было четверо моих бывших ординаторов. У них тоже не было большого опыта, но они уже были врачами — и хорошими врачами. Так что мы впятером тянули лямку за всех, пока студенты не подросли. Конечно, это сложно — в 33 года быть самым старшим; мне приходилось работать как клиницисту и в операционной с утра до ночи. Но зато через несколько лет мы получили классный здоровый коллектив — оптимистичный, энергичный, настроенный на конструктивную деятельность, а не на взаимные разборки. И это сыграло решающую роль в том, что наши результаты оказались эффективными.
Христо Тахчиди на строительстве Екатеринбурского филиала МНТК МГ. Фото: eyepress.ru
Когда мы приехали в Беслан, местные врачи валились с ног
— Вы оказывали медицинскую помощь пострадавшим в Беслане. Вы были на тот момент генеральным директором, могли послать любого из своих врачей. Как получилось, что полетели сами?
— Когда случилась эта трагедия, мне позвонили из Минздрава. Звонили в институт нейрохирургии академику Коновалову, звонили в институт гематологии академику Воробьеву, звонили в институт Вишневского академику Федорову. Отовсюду попросили дать специалистов, но мы, не сговариваясь, на совещании у министра здравоохранения Михаила Юрьевича Зурабова решили, что полетим сами. Прилетели на вторые сутки, когда множество людей, в основном детей, были в тяжелом состоянии в больницах.
— Глазных ранений много было?
— Много. Вообще было много поражений лица. Мы тогда ездили по больницам Владикавказа и Беслана до трех часов ночи — пострадавшие лежали и там, и там. Определились, кого нужно срочно везти в Москву, а кого можно лечить на месте. На другой день опять до поздней ночи работали. Должен сказать, что местные доктора тогда сработали просто великолепно.
Христо Тачхиди. Фото: doc-tv.ru
Когда мы приехали, они уже валились с ног, но я для себя отметил, что вся помощь, оказанная ими, была надлежащего уровня и качества. При этом мы видели, что наше присутствие нужно не только с профессиональной точки зрения,— оно придает этим врачам силы, они понимают, что их беда — это беда разделенная.
А из пациентов я больше всего запомнил девочку Таню. Ей было лет тринадцать, у нее погибли мать, отец и младший брат — она осталась с бабушкой. Я заходил к ней и слышал одно и то же: не пьет, не ест, не встает, не говорит. Ей сказали: «Таня, профессор прилетел специально из Москвы, чтобы тебя полечить».
Я ее осматривал и разговаривал с ней, используя всякие врачебные уловки. Она ни на что не реагировала, не отвечала. А на следующее утро прихожу — и мне навстречу по отделению бежит врач: «Посмотрите, вон Таня — ходит по двору с бабушкой!» Все-таки совместными усилиями нам удалось ей помочь выйти из этого ступора.
Через год я опять прилетел, посмотрел всех этих пациентов. С докторами местными мы до сих пор дружим. Тогда, после Беслана, удалось им отправить огромный гуманитарный груз: расходные материалы, аппаратуру. Потом мы их приглашали на конференции, длительное время консультировали по долечиванию пострадавших. Так постепенно сложились прочные, хорошие человеческие отношения.
Во время операции в МНТК, 8 февраля 2007. Фото: ТАСС
Моя семья успела на пароход, который приплыл к Турции по указанию Николая II
— Вы родились в Голодностепском районе, принадлежавшем тогда Казахской ССР. Как греческая семья оказалась в этих краях?
— Мои предки — выходцы из Северной Турции, которая была составной частью Византийской империи,— это было так называемое Трапезундское царство. Впоследствии там осталось жить много христиан, но на рубеже ХIX–XX веков в Турции, как известно, был геноцид христианского населения.
Мои деды эмигрировали оттуда — просто взяли детей и успели взойти на один из русских пароходов, которые приплыли тогда к турецкому берегу по указанию царя Николая II. Таким образом они спаслись и жили в Батуми. В сталинский период их потомков выслали оттуда по национальному признаку: посадили в эшелон и увезли в Среднюю Азию — в тот самый Голодностепский (позже Пахта-Аральский) район. Это были солончаки, и переселенцам приходилось трудно: нужно было сначала откачивать соленые грунтовые воды, чтобы верхний слой почвы стал плодородным и можно было осваивать землю.
Я родился в поселке под названием Ильич, знаменитом тем, что там была испытательная станция по механизированному сбору хлопчатника. Практически все население было ссыльным, и это был полный интернационал: греки, немцы, корейцы, финны, иранцы, украинцы, молдаване. Компактно проживали и греческие семьи. Местных жителей там практически не было, но много было русских.
— Язык домашнего общения русский был?
— Бабушки и дедушки разговаривали по-понтийски — это такое греческое наречие, которое содержит в своей лексике много древнегреческих слов. Родители говорили одинаково хорошо на двух языках. А наше поколение склонялось уже в сторону русского языка, потому что на нем мы получили образование.
— Как вы решили для себя, что будете врачом?
— В школе я очень любил точные науки: занимался физикой, математикой, был призером олимпиад. Планировал в будущем заниматься техникой, причем авиационной. Но когда я был в восьмом классе, тяжело заболел отец, и буквально через полтора месяца мы его потеряли. Этот момент сыграл радикальную роль в моей жизни.
Надо сказать, что когда-то младший брат мамы хотел стать врачом, но финансовое состояние его семьи не позволяло этого, и тогда мой отец взял расходы по обучению на себя — дядя стал медиком. Узнав о болезни моего папы, он прилетел и все полтора месяца ухаживал за ним. Тогда я как-то глубоко понял профессию врача — ее благородство, ее суть — и решил двинуться в медицину.
Х Съезд офтальмологов России. Фото: eyepress.ru
— Но в небольшом степном поселке, как я понимаю, это было достаточно сложно?
— Да, наше материальное положение было слабым, мама была уже пенсионеркой — я родился, когда ей было сорок. В Средней Азии тогда было сложно поступить по знаниям. Единственный возможный путь лежал в Россию. Выбран был Свердловск (Екатеринбург), потому что там как раз закончил мединститут мой двоюродный брат — сын того самого дяди-врача. Так что в этом городе у меня была родная душа и вместе с тем человек, который мог меня как-то сориентировать в том, что касается медицины. В институт я поступил с первого раза. Жил в общежитии, учился, работал. Прожил в этом городе больше тридцати лет.
Однажды старый дворник научил меня правильно мести
— Как вы сейчас вспоминаете школьные и студенческие годы? Это было трудное время или, наоборот, было проще, чем сейчас?
— Школьные и студенческие годы не могут быть трудными. Они могут проходить в непростых обстоятельствах, но по восприятию это всегда молодость, энергия, насыщенное общение с ровесниками. То воспитание, которое я получил среди сверстников в поселке Ильич, было специфичным: мы очень хорошо понимали, что такое смысл жизни, что такое жизненная борьба, что такое взаимоотношения, товарищеская взаимовыручка, что такое честь. Мы воспитывались на улице — там ложь никому не прощалась. Закалялись и бойцовские качества, и характер. Должен сказать, что из этой детворы вышло много интересных людей — состоявшихся в профессии, состоявшихся в жизни. И для меня это тоже тот фундамент, который меня в дальнейшей жизни укрепил.
Если говорить о студенческих годах, там крайне мало было каких-то гадостей, пакостей, неприятностей — гораздо больше было созидания, юношеского задора, максимализма. Отсутствовала боязнь чего-либо.
Хотя жить приходилось, конечно, напряженно, учитывая, что стипендия была 26 рублей. Приходилось подрабатывать вечерами: на младших курсах — погрузка-разгрузка, на средних — медбратом. А когда стал ассистентом кафедры, кандидатом наук, в 6 утра выходил с метелкой — работал дворником, потому что нашей молодой семье нужно было выплачивать взносы за кооперативную квартиру. В 8 утра заканчивал, принимал душ и бегом на работу — к студентам, в операционную, в деканат. Так что имею навык работы с метлой…
— А он вам когда-то еще пригодился, хотя бы в чем-то?
— В жизни пригождается все — абсолютно. В конкретном случае не само умение обращаться с метелкой пригодилось, а те уроки, которые с этим были связаны. Помню, на соседнем со мной участке дворничал дед — лет семьдесят ему было, а может, даже больше. Я молодой, здоровый, а он старик,— и вот каждый раз мы одновременно начинали с ним, и через некоторое время он непременно оказывался впереди меня. «Как же так?» — думаю. Однажды он меня подозвал и стал наставлять, как правильно мести.
Христо Тачхиди. Фото: Кирилл Искольдский
И я это запомнил на всю жизнь, потому что именно тогда, наверное, до конца понял: нет плохих профессий — просто в любом деле крайне важно быть профессионалом.
И к тому деду у меня осталось огромное уважение.
На самом деле любые навыки получать полезно — даже те, которые не имеют никакого отношения к твоей работе. Ты становишься крепче, ты меньше боишься, тебя не останавливают неожиданные сложности. И в итоге ты становишься способным преодолевать серьезные трудности без распада личности, без трагизма и без паники.
— Кого из преподавателей вы могли бы назвать своими настоящими учителями?
— Если брать школу, то это, безусловно, два великих немца — Виктор Андреевич Утц и Эрвин Николаевич Бланк. Виктор Андреевич был физиком, гениальным человеком, кандидатом физических наук. До ссылки он жил где-то в Москве или Подмосковье, преподавал в вузе. Это был такой двухметровый спокойный гигант, у которого самый последний двоечник знал физику на три балла железно, притом что как учитель он никогда не повышал голос.
А Эрвин Николаевич Бланк — математик. Сейчас он живет в Германии, ему около ста лет. Он был выходцем из Тбилиси, блестяще образованным, но не менее важно то, что мы видели в нем очень увлекающегося человека, — он интересовался буквально всем. Дом его кишел учениками: в одном углу занимались математики, в другом — шахматисты, в третьем — кто-то еще.
Мы с ним готовили к всесоюзным конкурсам разные интересные вещи: помню, карту делали с лампочками — чтобы там все подсвечивалось, загоралось. Дети для него были энергетической подпиткой, и мы тоже тянулись к нему. Кроме того, он серьезно увлекался спортом и нас увлекал за собой: у него во дворе мы занимались настольным теннисом, под его руководством играли в волейбол. Позже он стал тренером женской сборной Казахской ССР по волейболу! Такой феноменальный человек.
А в мединституте меня ожидала встреча с мощной плеядой свердловских докторов. Хирургическая школа, терапевтическая школа, мощнейшая рентгенология, школа нейрохирургов — одна из лучших в стране… Василий Иванович Климов, который был у нас ректором,— фронтовик, хирург, удивительная личность. Проректор Виталий Степанович Полканов, с которым я работал в деканате,— человек с уникальными управленческими способностями, именно рядом с ним я прошел свои управленческие университеты. Тут долго можно перечислять: что ни человек, то личность.
Офтальмолог Екатерина Михеева Cо студентами на заседании научного общества (СНО). Рядом – Христо Тахчиди. 1976 г. Автор фото неизвестен
Я родился после Рождества, поэтому меня назвали Христо
— Что представляет собой сегодня греческая диаспора в Москве? Чем она живет, как поддерживается взаимодействие с исторической родиной?
— Греческая диаспора, как и все остальные, претерпела события лихих 90-х годов. В результате на сегодняшний день мы имеем внутри нее несколько обособленных групп, сложившихся по интересам. Есть Греческий культурный центр, который занимается словесностью и предоставляет возможности изучения языка.
У них широко поставлена работа: выписывают из Греции учителей, есть, помимо лингвистического, историко-образовательное, лекционное направление. Кроме них есть группа, которая занимается темой геноцида и всей спецификой понтийской темы. Есть женская группа «Агапе» и некоторые другие.
— Есть диаспоры более замкнутые, в которых люди очень тесно связаны друг с другом: «внутренние» браки, безоговорочная поддержка «своих». А есть, наоборот, более открытые. Что в этом смысле можно сказать о греческом сообществе?
— Можно сказать, что если встретились два грека — это, как минимум, две философии, две идеи и две партии, поэтому никакая замкнутость здесь невозможна в принципе. Система демократии рождена в Греции, и любое греческое сообщество может существовать только на основании проповеди свободы личности — это основа нашей национальной идентичности.
Сейчас мы пытаемся скоординировать всю работу в некое единое русло. Но мой принцип — ничего не ломать. Поэтому все эти самостоятельные группы будут существовать и дальше, просто будем делать совместные, объединяющие проекты.
Выборы главы греческой общины. Фото: rusgreek.ru
— Как сейчас в греческой диаспоре с традициями веры? Все-таки российские греки — это православные люди?
— Конечно. Именно греки основали православие и подарили его Руси. Вера нас держала и держит. У понтийских греков всегда было правилом: сначала строилась церковь, потом — деревня. Это было залогом выживания, самоидентификации.
— Да, но мы ведь говорим о российских греках, то есть в основном о людях или потомках людей, переживших гонения советского времени…
— Для нас эти гонения были немного другими: нас гнали не из-за веры, а из-за национальности. Религиозности эти преследования касались в меньшей степени. У нас дома всегда была икона в красном углу, всегда горела лампада, главными праздниками в году были Рождество и Пасха.
Кстати, я родился 13 января, вскоре после Рождества, поэтому меня назвали Христо. Родители крестили меня в младенчестве, все было как положено. Сейчас я не могу сказать про себя, что я церковный человек,— про богослужения, обряд знаю не глубоко. Но хожу в церковь, и основные принципы моей жизни построены на христианских ценностях.