сведи к необходимому всю жизнь и человек сравняется с животным
Выписки из книги Уильяма Шекспира Король Лир
Прочитав шекспировского «Гамлета», который как выяснилось, занимает первое место в рейтинге произведений Уильяма Шекспира, не смог отказать себе в удовольствии прочитать второе по рейтингу его произведение: «Король Лир». Поскольку люблю читать на бумаге, но покупать дорогие издания накладно, то приобрел издание в мягком переплете:
Король Лир. Трагедия о Кориолане/ Уильям Шекспир; пер. с англ. Б. Пастернака, А. Смирнова. – СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2017. – 320 с.
Ранее черно-белого «Короля Лира» (двухсерийный художественный фильм) я смотрел в телевизионном формате. Он меня поразил какой-то безысходностью и заунывностью, оставив такое тягостное впечатление, что не хотелось возвращаться. Прочитанная книга вызвала к жизни совсем иные чувства: восхищение глубиной таланта Шекспира, который сумел на примере королевской жизни показать, какие ужасные вещи можно призвать к жизни несправедливым делением имущества между детьми, как презренна правда и как любима корыстная ложь, как подлец через интриги может стать любимым и титулованным, а честный человек может быть используем, как половая тряпка, и гоним.
Ниже я опять публикую наиболее мне понравившиеся шекспировские цитаты.
Стр. 13
Кент:
Совсем не знак бездушья – молчаливость.
Гремит лишь то, что пусто изнутри.
Стр. 16
Корделия:
Прошу вас, сами объясните всем,
Что не убийство, не пятно порока,
Не нравственная грязь, не подлый шаг
Меня так уронили в вашем мненье,
Но то как раз, что я в себе ценю:
Отсутствие умильности во взоре
И льстивости в устах; что мне в вину
Вменяется не промах, а заслуга.
Стр. 23
Эдмунд:
Когда мы сами портим и коверкаем себе жизнь, обожравшись благополучием, мы приписываем наши несчастья солнцу, луне и звездам.
Стр. 25
Эдмунд:
Отец поверил, и поверил брат.
Так честен он, что выше подозрений.
Их простодушием легко играть.
Стр. 30
Шут:
Правду всегда гонят из дома, как сторожевую собаку, а лесть лежит в комнате и воняет, как левретка.
Стр. 33
Гонерилья:
Кукушка воробью пробила темя,
За то, что он кормил ее все время.
Стр. 36
Лир:
Больней, чем быть укушенным змеей,
Иметь неблагодарного ребенка.
Стр. 38
Гонерилья:
….Лучше опасаться
Без меры, чем без меры доверять.
Стр. 47
Герцог Корнуэльский – Эдмунду (интригану и подлецу):
Я доверяю людям вроде вас.
Беру вас первым…
Стр. 64
Гонерилья:
Не все порок, что кажется пороком
Безумцу и брюзге.
Стр. 67
Лир:
Сведи к необходимостям всю жизнь,
И человек сравняется с животным.
Стр. 73
Лир:
…Ты гром,
В лепешку сплюсни выпуклость вселенной
И в прах развей прообразы вещей
И семена людей неблагодарных.
Шут:
Вниманье надо посвящать
Душе, а не большому пальцу,
А то мозоль не даст покоя спать,
Пустяк вас превратит в страдальца.
Стр. 75
Лир:
Алхимия нужды преображает
Навес из веток в золотой шатер.
Стр. 77
Лир:
…несчастье меркнет
Пред большой напастью.
Стр. 86
Шут: Полоумный – это вот кто: кто верит в кротость волка, в честность конского барышника, в любовь мальчика и полагается на клятвы изменницы.
Стр. 89
Эдгар:
Когда мы старших видим жертвой бедствий,
Бледнеет наше горе в их соседстве.
Ужасно одиночество в беде,
Когда кругом довольные везде,
Но горе как рукой бывает снято
В присутствии страдающего брата.
Стр. 97
Эдгар:
Для тех, кто пал на низшую ступень,
Открыт подъем и некуда уж падать.
Опасности таятся на верхах,
А у подножий место есть надежде.
Стр. 98
Глостер:
…В избытке наших сил
Мы заблуждаемся, пока лишенья
Не вразумят нас.
Стр. 99
Глостер:
…Как мухам дети в шутку,
Нам боги любят крылья обрывать.
Глостер:
В наш век слепцам безумцы вожаки.
Стр. 102
Герцог Альбанский:
Негодным не годится доброта,
А собственная грязь милей и ближе.
Стр. 103
Герцог Альбанский:
…Уродство сатаны
Ничто пред злобной женщины уродством.
Стр. 108
Врач:
Больничная сиделка наша – отдых.
Стр. 118
Лир:
Видел ты, как цепной пес лает на нищего?
Глостер:
Да, государь.
Лир:
А бродяга от него удирает. Заметь это символ власти. Она требует повиновения. Пес этот изображает должностное лицо на служебном посту.
Стр. 121
Эдгар:
…Я – бедный человек,
Ударами судьбы и личным горем
Наученный сочувствовать другим.
Стр. 133
Эдгар:
…Человек
Не властен в часе своего ухода
И сроке своего прихода в мир,
Но надо лишь всегда быть наготове.
Корделия:
Нет, мы не первые в людском роду,
Кто жаждал блага и попал в беду.
Стр. 150
Герцог Альбанский:
Какой тоской душа ни сражена,
Быть твердым заставляют времена.
Одна причина встать с дивана
Приблизительное время чтения: 12 мин.
Нетрудно заметить, что в нашей цивилизации отношение к труду тягостное — об этом свидетельствует наше трепетное, почти сакральное отношение к отдыху. Ведь именно он зачастую является главной темой обсуждения во время обеденных перерывов на многих предприятиях страны! Где корни этого дисбаланса в отношении современного человека к труду и отдыху? Как к нему относиться с христианской точки зрения? Каков был замысел Бога о труде и человеке, и что об этом говорит Библия? Об этом и многом другом — материалы июньской темы номера журнала «Фома».
Так, еще в XIX веке Н. А. Добролюбов писал: «В каждом из нас сидит значительная часть Обломова», имея в виду некую склонность русского национального характера к отрицанию труда, обусловленную тогдашним укладом жизни и политическим неустройством. Но вот в двадцатом веке это самое неустройство наконец переустроилось, причем — самым радикальным образом. Всех уцелевших в революцию Обломовых отправили на принудительные работы, а вместо патриархальной Обломовки был организован колхоз «Светлый путь», где в здании правления на каждой стене висело по лозунгу, так или иначе восхваляющему труд как высшее благо в жизни человека и общества. Однако на смену традиционным тезисам «Работа не волк, в лес не убежит» и «От работы кони дохнут» в народной гуще тут же появились новые афоризмы, выражающие все то же традиционно-неприязненное отношение к труду: «Если хочешь поработать, ляг, поспи, и все пройдет», «Пускай работает трактор, он железный», «Труд облагораживает человека — и делает его горбатым». Конечно, далеко не все русские, а потом и советские люди исповедовали эти принципы. И всё же необходимо признать: попытка возвеличивания труда путем социальных преобразований в нашей стране оказалась бесплодной.
Что общего у скульптора и пахаря?
В древней Элладе труд считался уделом рабов, и даже творческие профессии очень четко разделялись по признаку вложенного в творчество физического труда. Например, Аристотель делил жителей античных полисов на «низших» и «свободных». К первым он относил людей, «которые изнашиваются более всего». Сюда входили ремесленники, земледельцы и… скульпторы! К «свободным» же философ относил художников и… пастухов! Такое разделение на первый взгляд кажется непонятным и даже нелепым: ну что общего может быть у художника и пастуха? Или — что может столь радикально отличать скульптора от художника и роднить его с пахарем? Однако сам Аристотель объяснял это вполне доходчиво: он полагал, что творчество скульптора столь же утомительно, как и работа землепашца. А в художниках и пастухах видел некую свободу от физических усилий, легкость и даже леность, говоря об этом так: «Жизнь пастухов самая ленивая, они получают пропитание без труда — от усмиренных животных, и живут себе в досуге».
Однако неправильно было бы думать, будто любой труд в античности считался рабским. Речь шла лишь о тех его формах, которые были продиктованы необходимостью выживания.
Именно свобода от этих видов труда (которые жители Эллады полностью переложили на рабов), по мысли древних греков, делала их по-настоящему свободными от тех нужд, которые роднят человека с животным миром, — необходимости добывать пищу и воду, заботиться о потомстве, укрываться от непогоды. Впрочем, если этим же трудом свободные люди занимались не по необходимости, а из каких-то иных соображений, рабским он уже не считался.
Бурлаки на Волге. И.Е. Репин. 1870-1873.
…и человек сравняется с животным
Похожим образом относились к этим вопросам и древние римляне. В фильме «Формула любви» деревенский кузнец Степан, разломав вдребезги карету графа Калиостро, утверждал, что к колесам сподручней пробираться через крышу. И цитировал при этом латинскую поговорку: Labor est etiam ipse voluptas — «Труд уже сам по себе есть наслаждение». Мысль формально красивая, но вряд ли этот афоризм родился в голове римского крестьянина или раба. Скорее уж, наслаждение в труде мог находить какой-нибудь предшественник нашего графа Толстого — патриций, выращивающий на досуге капусту для собственного удовольствия. В античном мире одно и то же занятие могло быть выражением как свободного творчества, так и животной зависимости человека от внешних обстоятельств.
По этой причине рабы там рассматривались как некая разновидность домашних животных, которые всегда, в любой момент своего бытия, были подчинены не только хозяину, но прежде всего — власти жизненной необходимости.
Конечно, такой взгляд на людей «простого труда» для любого нравственно вменяемого человека сегодня представляется категорически неприемлемым. Но все же есть в этой логике древних греков один момент, весьма существенный для ответа на вопрос: что же такое труд вообще? Эллины очень точно подметили схожесть необходимого для выживания труда с жизнью животных, определив и то, и другое как несвободу, рабство. Действительно, любое животное существует в жесточайших рамках причинно-следственных связей, обусловленных его биологией: хочет есть — ищет пищу, хочет пить — ищет воду и так далее. Все его действия продиктованы теми или иными потребностями организма, которые ему, животному, необходимо удовлетворить. Следовательно, мысль о том, что необходимый ради выживания труд приравнивает человека к животному, ничуть не противоречит действительному положению дел. Шекспировский король Лир говорил об этом без всяких двусмысленностей:
Сведи к необходимостям всю жизнь,
И человек сравняется с животным*.
И вот здесь, наверное, самое время попытаться осмыслить эту необходимость человеческого труда ради выживания уже не в античном ключе, а с библейских позиций.
Смерть ноутбука
Церковь учит, что после грехопадения Адама и Евы природа человека изменилась. Вернее сказать, природа осталась прежней, но изменился сам способ ее функционирования. Пояснить это можно через простую аналогию. Что происходит с ноутбуком, хозяин которого посчитал, что этот девайс может работать вполне автономно, и потому увез его куда-нибудь в лес или в горы, где заведомо нет возможности подключиться к электросети? Очевидно, что ноутбук какое-то время поработает на сохраненной зарядке. А потом отключится. Или, как говорят пользователи, «умрет».
Ровно то же самое произошло и с человеком, отпавшим от источника своего существования — от Бога: человек начал умирать. Но если в отключенном ноутбуке некоторое время действует накопленный заряд, то отпавшему от Бога человеку для поддержания своей постоянно угасающей жизни пришлось черпать ресурсы из окружающей среды.
Святые отцы единодушно утверждают, что с грехопадением в человеческое естество вошли страстность, тленность, смертность, названные в Библии кожаными ризами, которые Бог дал падшему человеку.
Страстность, или, говоря проще, подверженность страданиям выразилась в уязвимости человека, в зависимости его от внешних условий существования.
Тленность можно рассматривать в современных категориях как включенность человека в общий для всей природы обмен веществ, неизменно предполагающий для всего живого этапы расцвета, зрелости, плодоношения, увядания и, наконец, — распада, гниения, или — тления. Ну а что такое смертность, наверное, объяснять никому не нужно.
Если обобщить все эти изменения, то вывод можно сделать вполне однозначный: после грехопадения человек уподобился неразумным животным, или, как говорит об этом церковная традиция, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс 48:13, 21).
Святитель Григорий Нисский сравнивал это состояние падшего человека с жизнью несчастного ослика, вращающего жернова мельницы: «С завязанными глазами мы ходим вкруг мельницы жизни, совершая один и тот же путь и возвращаясь на то же самое место. Позвольте мне разъяснить этот круговой путь: голод — насыщение, сон — бодрствование, скудость — изобилие. От одного мы переходим ко второму, затем опять к первому, затем опять ко второму, никогда не прекращая кругового движения».
Ставшие страстными, тленными, смертными люди оказались вынуждены добывать себе пропитание, спасаться от диких животных, прятаться от непогоды. И все это с неизбежностью предполагало труд. Тяжкий, изнуряющий, а самое главное — рабский, потому что — вынужденный, лишенный главного признака творчества — свободы произволения человека.
…чтобы возделывать и хранить
В церковнославянском языке слово труд — одно из обозначений болезни, страдания.
И это вполне соответствует библейскому пониманию труда. Согласно христианскому вероучению, необходимость трудиться в поте лица своего, как и связь труда со страданием, стала для человека прямым следствием грехопадения. Это, конечно, вовсе не означает, будто человек был создан Богом для блаженного безделья. Жизнь того, кто создан по подобию Творца, должна была стать неразрывно связанной с деятельностью: И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его (Быт 2:15). О том, что же означают эти слова — возделывать райский сад, — Максим Исповедник пишет так: человек должен был «…соединить рай и прочую землю святостью своей жизни». Необходимым условием для этого было отсутствие у него «пристрастия к какой-либо из частей земли». Говоря проще, сотворенный человек, постепенно расширяя пространство Едемского сада, был должен всю нашу планету превратить в рай. Задача, что и говорить, масштабная, бездельникам она явно не под силу. Однако то творческое участие в преобразовании лица Земли, к которому первые люди были призваны Богом, не предполагало каких-либо болезненных проявлений. Это была чистая радость свободного творчества, для которой и само слово «труд» не очень подходит.
Труд в современном его понимании вошел в жизнь человека, лишь когда тот отпал от своего Создателя, решив жить по собственной воле. И тут человек сразу же столкнулся с необходимостью в поте лица возделывать землю, которая стала взращивать ему сорняки вместо злаков и вместо радости питать его скорбью. Бог предоставил ему все блага этого мира даром, сделал его Своим наместником на Земле, подчинил ему всех животных и все стихии. Но после грехопадения человек оказался вынужден прилагать огромные усилия для добычи мизерных крупиц этого отвергнутого им Божьего дара. Так появился труд.
Тихий враг
Но отнюдь не один только труд оказался в деятельной жизни человека следствием грехопадения. Любому школьнику известно, что противоположностью труду является лень. Та самая, которую обличал Сократ, поплатившийся за это жизнью. Это тихое зло столь незаметно, что обратить на него внимание получается далеко не всегда, хотя в каждом из нас оно неотлучно присутствует с самого момента нашего рождения. Действие его очень точно описал в забавном стишке поэт:
Бывает, проснешься, как птица,
Крылатой пружиной на взводе,
И хочется жить и трудиться.
Но к завтраку это проходит.
Лишь разобравшись в том, почему человеку не хочется жить и трудиться, можно понять, что же на самом деле представляет собой это всем нам привычное, и — чего уж там греха таить — ставшее нормальным фоном нашей жизни явление.
Зерно смерти всеяно в нас уже с самого момента нашего зачатия, и даже у самого оптимистично настроенного человека нет и малейших иллюзий насчет того, что ему удастся ее избежать. Может быть, именно поэтому мы привыкли отодвигать куда-то на задний план сознания мысли о собственной смерти, и поскорей стараемся отвести испуганный взгляд от смерти другого человека. Но в то же время в любом из нас присутствует некое отрицательное отношение к собственной лени, интуитивное восприятие ее как распада, медленного сползания в бездну, которое Сократ называл позором для человека. И единственным средством, позволяющим нам преодолеть этот позор добровольного сползания к смерти, является труд.
Путь к утраченному раю
Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Земная жизнь есть не собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнью и смертью: попеременно мы уклоняемся то к той, то к другой, колеблемся между ними, оспариваемся ими».
Но в представлении человека, верующего в продолжение жизни после смертной черты, все обстоит иначе. Труд для христианина — горькое, но необходимое лекарство, прописанное Самим Господом: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Mф 11:12).
Вера без дел мертва. Но точно так же мертвы без дел и дружба, и любовь, и умственные способности человека, и самые благие его намерения. Cogito ergo sum! (Я мыслю, следовательно, я существую!) — сказал когда-то Рене Декарт. Но мало для человека просто существовать и сознавать свое существование. Личность человека складывается из его поступков в ситуации выбора, когда ему необходимо преодолеть себя для того, чтобы подняться над собой, нынешним. В человеке есть некая заданность, неудовлетворенность тем, что ты есть сейчас, и устремленность к тому, каким ты должен стать. Без усилий в этом направлении его жизнь так и останется всего лишь мыслящим существованием.
Ты умен? — приложи свой ум к какому-то доброму делу. Ты дружишь? — узнай, как идут дела у твоего друга и помоги ему, если он нуждается в твоей помощи. Ты любишь? — сделай хотя бы что-нибудь ради любимого, начни перестраивать свое бытие сообразно этой любви. И не смущайся тем, что все это потребует от тебя труда, усилий и даже страданий. В своем нынешнем состоянии человек может оставаться человеком лишь через эти осознанные усилия по преодолению в себе лени и косности — ядовитых семян, внесенных в наше естество грехопадением первых людей.
Наша земная жизнь — не стихийное бедствие, которое нужно терпеливо переждать под теплым одеялом. Путь к утраченному раю — это труд исправления себя, своих больных наклонностей, искаженных грехом свойств души. Иначе говоря — труд воссоздания в себе того человека, каким хотел бы видеть нас Бог. Для христианина жизнь — путь уподобления Христу. А у Христа, как известно, дивана не было.
АКТ III
СЦЕНА 1
Степь.
Буря с громом и молнией. Входят с разных сторон Кент и придворный.
Эй, кто здесь, кроме бури?
Придворный
Человек,
Как буря неспокойный.
Я вас знаю.
А где король?
Придворный
Сражается один
С неистовой стихией, заклиная,
Чтоб ветер сдунул землю в океан
Или обрушил океан на землю,
Чтоб мир переменился иль погиб.
Рвет волосы свои, и буйный ветер
Уносит их, хватая и крутя.
Всем малым миром, скрытым в человеке,
Противится он вихрю и дождю,
Которые сцепились в рукопашной.
В такую ночь, когда не выйдут вон
Медведица, и лев, и волк голодный,
Он мечется с открытой головой
И гибели самой бросает вызов.
Придворный
Никого. Один лишь шут,
Старающийся шутками развеять
Его тоску.
Сэр, по всему тому,
Что знаю я о вас, я вам доверю
Существенную тайну. Мира нет
Между двумя зятьями короля,
Как это ни скрывают до сих пор.
У них, как и у всех владык, есть слуги,
Привязанные к ним на первый взгляд,
Но в сущности — французские шпионы
Они доносят своему двору
Все сведенья о нашем королевстве.
Там знают все: о герцогах, об их
Раздорах, о суровом обращенье
Со старым нашим добрым королем.
Да и о том еще, пред чем все это —
Одни цветочки. Верно лишь одно:
В истерзанный наш край явилось войско
Из Франции. Наш недосмотр помог
Им высадиться. Не сегодня-завтра
Они, подняв знамена, вступят в бой.
Доверьтесь мне и поспешите в Дувр,
Там вы найдете ту, кто наградит
Вас щедро за подробное известье
О короле, о страшной, роковой
Беде его. И вот что в заключенье:
Я родом дворянин, и я даю
Вам с полной верой это порученье.
Придворный
Ни к чему.
А в знак того, что я гораздо больше,
Чем я кажусь, вот вам мой кошелек
И все, что в нем. Вы встретите, наверно,
Корделию. Вот вам мое кольцо,
Вы ей его покажете при явке
И от нее узнаете поздней,
Кто я, ваш незнакомый собеседник.
Ну и гроза! Пойду за королем.
Придворный
Я руку вам пожму. Вы б не хотели
Прибавить что-нибудь еще?
Хочу.
Два слова, и притом о самом важном:
Кто первый набредет на короля
(А я пойду в ту сторону, вы — в эту),
Тот мигом дай другому знак о том.
СЦЕНА 2
Другой конец степи.
Буря продолжается. Входят Лир и шут.
Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
Лей, дождь, как из ведра и затопи
Верхушки флюгеров и колоколен!
Вы, стрелы молний, быстрые, как мысль,
Деревья расщепляющие, жгите
Мою седую голову! Ты, гром,
В лепешку сплюсни выпуклость вселенной
И в прах развей прообразы вещей
И семена людей неблагодарных!
Да, дяденька, святая вода светского общенья в сухом доме16 куда приятнее этой дождевой вне ограды! Вернемся, дяденька, назад и попросим у твоих дочерей отпущения грехов. Такая ночь не разбирает ни дураков, ни умных.
Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лей, ливень!
Вихрь, гром и ливень, вы не дочки мне.
И вас не упрекаю в бессердечье.
Я царств вам не дарил, не звал детьми,
Ничем не обязал. Так да свершится
Вся ваша злая воля надо мной!
Я ваша жертва — бедный, старый, слабый.
Но я ошибся. Вы не в стороне —
Нет, духи разрушенья, вы в союзе
С моими дочерьми и войском всем
Набросились на голову седую
Такого старика. Не стыдно ль вам?
У кого есть дом, куда сунуть голову, тот бесспорно с головой на плечах.
Кто в брак вступает второпях,
Не позаботившись о доме,
Тот скоро будет весь во вшах,
Как оборванец на соломе.
Вниманье надо посвящать
Душе, а не большому пальцу,
А то мозоль не даст вам спать,
Пустяк вас превратит в страдальца. Не нравится? А была ли на свете красавица, которая бы не дулась на свое зеркало?
О нет, я буду образцом терпенья,
Ни слова больше не скажу.
Все, что надо. Голова и хвост, рассудительный и дурак.
Вы вот где, сэр? Ночную тварь, и ту бы
Такая ночь спугнула. Гнев небес
Удерживает хищников в берлогах.
С тех пор как я живу, я не слыхал
Такого грома и такого ливня
С такими молниями не видал.
Не в наших силах вынесть без последствий
Так много горя.
Боги, в высоте
Гремящие, перстом отметьте ныне
Своих врагов! Преступник, на душе
Твоей лежит сокрытое злодейство.
Опомнись и покайся! Руку спрячь
Кровавую, непойманный убийца!
Кровосмеситель с праведным лицом,
Клятвопреступник с обликом святого,
Откройте тайники своих сердец,
Гнездилища порока, и просите
Помилованья свыше! Я не так
Перед другими грешен, как другие —
Передо мной.
С открытой головой!
Здесь рядом есть шалаш. Он вас укроет
От бури. Я тем временем вернусь
В твердыню, жители которой тверже,
Чем камень стен ее. Я к ним ходил,
Разыскивая вас, но не был впущен.
Еще раз попытаюсь. Не добром,
Так силою добьюсь гостеприимства.
Я, кажется, сойду сейчас с ума. —
Что, милый друг, с тобой? Озяб, бедняжка?
Озяб и я. — Где, братец, твой шалаш?
Алхимия нужды преображает
Навес из веток в золотой шатер.
Мой бедный шут, средь собственного горя
Мне так же краем сердца жаль тебя.
(поет)
У кого ума крупица,17
Тот снесет и дождь и град.
Он ненастья не боится,
Счастью и несчастью рад.
Верно, дружок. — Ну, веди нас в свой шалаш.
Это подходящая ночь, чтобы охладить любые страсти. Перед тем как уйти, попророчествую:
Когда попов пахать заставят,
Трактирщик пива не разбавит,
Портной концов не утаит,
Сожгут не ведьм, а волокит,
В судах наступит правосудье,
Долгов не будут делать люди,
Забудет клеветник обман
И не полезет вор в карман,
Закладчик бросит деньги в яму,
Развратник станет строить храмы, —
Тогда придет конец времен,
И пошатнется Альбион.
И сделается общей модой
Ходить ногами в эти годы.
Это пророчество сделает Мерлин18, который будет жить.
СЦЕНА 3
Комната в замке Глостера.
Входят Глостер и Эдмонд.
Глостер
Эдмонд, Эдмонд, не нравится мне это бессердечие! Когда я попросил у них позволения помочь ему, они стали хозяйничать у меня в доме и запретили мне под страхом вечной опалы заикаться о нем, просить за него и как бы то ни было его поддерживать.
Эдмонд
В высшей степени дико и бесчеловечно!
Глостер
Ладно, помалкивай. Герцоги повздорили! Есть кое-что посерьезней. Я получил вечером письмо. О нем опасно говорить. Я его запер у себя в комнате. Несправедливости, которые терпит король, не останутся без отмщения. В стране высадилось чужое войско. Нам надо стать на сторону короля. Я разыщу его и тайно помогу ему. Ступай, займи герцога разговором, чтобы он не заметил моего отсутствия. Если он спросит, где я, скажи, что я болен и лег в постель. Хотя бы мне пригрозили за это смертью, я не могу оставить без помощи короля, моего старого повелителя. Странные дела творятся на свете, Эдмонд! Будь, пожалуйста, поосторожнее. (Уходит.)
Эдмонд
Про тайную поддержку короля
И про письмо я герцогу открою.
Вот случай выслужиться перед ним.
Старик пропал. Я выдвинусь вперед.
Он пожил — и довольно. Мой черед.
(Уходит.)
СЦЕНА 4
Край степи с шалашом.
Буря продолжается. Входят Лир, Кент и шут.
Вот он, шалаш. Войдите, государь.
Не стойте в бурю под открытым небом —
Простудитесь.
Ступай, оставь меня.
Ты разбить мне сердце хочешь?
Охотнее я разобью свое.
Войдите, государь.
Какой ты странный!
Ты думаешь, промокнуть до костей —
Такое горе? Но несчастье меркнет
Пред большею напастью. Например:
Ты прибежал, спасаясь от медведя,
К бушующему морю — ты свернешь
Медведю в пасть. При бодром духе тело
Чувствительно. Но у меня в груди
Все вытеснено вон душевной бурей.
Одно томит, одно я сознаю,
Одно: дочернюю неблагодарность!
Ведь это все равно, как если б рот
Кусал его питающую руку.
Но я им покажу! Довольно слез.
Прогнать меня в такую ночь наружу!
Лей, ливень! Вытерпеть достанет сил.
В такую ночь! Регана, Гонерилья!
Отца, который стар и отдал все
И вас любил. Слабеет мой рассудок.
От этого легко сойти с ума!
Мой государь, укроемся под крышей.
Заботься о себе. Мне ураган
Приносит облегченье. Он мешает
Мне думать о другом. Но я войду.
(Шуту.)
Иди вперед, дружок. Ты нищ, без крова.
Я помолюсь и тоже лягу спать.
Бездомные, нагие горемыки,
Где вы сейчас? Чем отразите вы
Удары этой лютой непогоды —
В лохмотьях, с непокрытой головой
И тощим брюхом? Как я мало думал
Об этом прежде! Вот тебе урок,
Богач надменный! Стань на место бедных,
Почувствуй то, что чувствуют они,
И дай им часть от своего избытка
В знак высшей справедливости небес.
Эдгар
(из шалаша)
Сажень с половиной, сажень с половиной! Бедный Том!
Не ходи туда, дяденька! Там нечистая сила! Ой, страсти, ой, страсти!
Дай руку мне. — Кто там?
Злой дух, злой дух! Он говорит, что его зовут бедный Том.
Кто ты, рычащий там, в соломе? Выйди!
Из шалаша выходит Эдгар, притворяющийся сумасшедшим.
Эдгар
Бегите! Бесы гонятся за мной!
В терновнике северный ветер свистит.19
Ложись в холодную постель и согрейся.
Ты отдал все своим двум дочерям
И стал таким?
Эдгар
Подайте милостыньку бедному Тому! Черт носил его через костры огненные, броды и омуты, по трясинам и топям. Черт подкладывал Тому ножи под подушку,20 вешал петли над его сиденьем, подсыпал яду ему в похлебку. — Соблазнял его скакать верхом на гнедом через мосты-жердочки за своей тенью, чтобы поймать ее, — зачем подсматривает. Храни бог ваш ум в целости. Брр! Тому холодно! Чур вас от вихря, от порчи, от звездного сглаза. Подайте Тому на пропитание. Бес мучит его. Вот он, поганый! Ну погоди! Вот я его! Вот я его!
Что стало с человеком из-за дочек!
Ты отдал все? Ты ничего не спас?
Только передник остался. А то нам было бы неловко смотреть на него.
Так пусть все зло, которым полон воздух,
На мерзких дочерей твоих падет!
У него нет дочерей, государь.
Сгинь, отрицатель! Кто мог надругаться
Над бедным, кроме жадных дочерей?
Как вижу я, телесное страданье —
Законный бич всех изганных отцов.
И поделом! Их тело виновато
В рожденьи кровожадных дочерей.
Эдгар
Сидел на кочке Пилликок,
Сидел на бугорке.
Эта холодная ночь превратит нас всех в шутов и сумасшедших.
Эдгар
Берегись злого духа, почитай родителей, будь верен слову, не божись, не заглядывайся на чужую жену, не приучай своей милой к роскоши. Тому холодно.
Эдгар
Гордецом и ветреником. Завивался. Носил перчатки на шляпе. Угождал своей даме сердца. Повесничал с ней. Что ни слово, давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. По части женского пола был хуже турецкого султана. Сердцем был лжив, легок на слово, жесток на руку, ленив, как свинья, хитер, как лисица, ненасытен, как волк, бешен, как пес, жаден, как лев. Не давай скрипу туфелек и шелесту шелка соблазнять тебя, не бегай за юбками, сторонись ростовщиков, не слушай наущений дьявола.
В терновнике северный ветер свистит,
Да ну его, пусть себе свищет, зуда!
Дофин, мой наследник, не бегай туда.
Лучше было бы тебе лежать в могиле, чем подставлять свое голое тело под удары непогоды. Неужели вот это, собственно, и есть человек? Присмотритесь к нему. На нем все свое, ничего чужого. Ни шелка от шелковичного червя, ни воловьей кожи, ни овечьей шерсти, ни душистой струи от мускусной кошки! Все мы с вами поддельные, а он — настоящий. Неприкрашенный человек — и есть именно это бедное, голое двуногое животное, и больше ничего. Долой, долой с себя все лишнее! Ну-ка, отстегни мне вот тут. (Срывает с себя одежды.)
Перестань, дяденька. Не такая ночь, чтобы купаться. Теперь мало-мальский огонек какой-нибудь в степи — все равно что искорка жизни в старческом сердце. Только одна она и теплится, а все остальное застыло. Кстати, не блуждающий ли огонек вдали? Видите? И, кажется, к нам.
Эдгар
Это бес Флибертиджиббет.21 Он шатается по ночам, наводит бельма, косой глаз, заячью губу, гноит пшеницу на корню и губит все живое.
Три раза Витольд22 им грозился святой,
И топал на ведьм и кикимор пятой,
И сбросил их с метел,
И их отохотил
Проказить, прикрывшись ночной темнотой.
Сгинь, ведьма! Сгинь, рассыпься!
Как вы себя чувствуете, ваше величество?
Входит Глостер с факелом.