судьба дочери актрисы натальи захаровой
Наталья Захарова: Мы с дочерью встретились, будто и не расставались
История Натальи Захаровой широко известна. Тринадцать лет назад ее разлучили с дочерью Машей, которой на тот момент было всего три года. Ювенальный суд Франции отобрал Машу у матери под предлогом так называемой удушающей любви. Девочка находилась сначала в приюте, потом в разных приемных семьях. Наталья добивалась возвращения родительских прав. Она уже была близка к успеху, но бывший муж — француз Патрик Уари — подал на нее в суд, обвинив в поджоге прихожей его квартиры. Французский суд приговорил Захарову к трем годам тюрьмы, актриса была вынуждена покинуть Францию. Осенью 2010 года, несмотря на угрозу ареста, Наталья Захарова решила вернуться в Париж, чтобы участвовать в судебном заседании по делу об опеке над дочерью. Но была арестована и отправлена в тюрьму Флери-Мерожис.
Как вы отважились поехать в Париж, ведь там был выдан ордер на ваш арест?
— Заместитель министра юстиции Франции г-н Мартинез по телефону заверил наш Минюст, что меня не арестуют и я могу без опасений приехать на судебное заседание. Кроме того, 5 октября 2010 года российский суд вернул мне родительские права, которые отнял у меня французский суд. И с этим решением я поехала в Париж. Но перед входом в зал суда ко мне подошли двое полицейских, показали какую-то смятую бумажку и попросили пройти с ними. Меня отвели сначала в пятый участок полиции, потом к прокурору Кольц, она не позволила моему адвокату присутствовать на садистском допросе, во время которого мне стало плохо, я потеряла сознание и ударилась головой об угол стены. Врачи скорой помощи не смогли привести меня в чувство. Той же ночью меня доставили в тюрьму Флери-Мерожис. И начался ад. Французы скрывали мое место нахождения. По закону мне должны были сразу предоставить возможность позвонить близким. Но этой возможности я добивалась пять дней.
Надзирательницы все время обманывали. Например, говорили: «Через час», потом: «Мы уже уходим домой, придет другая смена, они вам устроят телефонный звонок». Затем: «Ой, уже 17 часов, телефонистка ушла». В конце концов я вышла из себя, стала стучать в дверь и требовать: «Телефон, телефон!» Мои соседки, которые видели меня всего три-четыре раза на прогулках, стали тоже колошматить в дверь и кричать: «Telephone pour Natasha!» Но никто не пришел. В тюрьме мне дали кличку La Сomtesse, называли меня Графиней.
Французские чиновники сознательно затягивали процедуру вашего перевода в российскую тюрьму?
— У сотрудников нашего Минюста сложилось ощущение, что они работают с непрофессионалами: документы, которые присылали французы были подготовлены ненадлежащим образом. Формальная процедура растянулась аж на четыре месяца. Возможно, они просто ждали, когда я умру в тюрьме. Но я им не доставила такого удовольствия, а на стене своей камеры написала огромными буквами: «Русские непобедимы!» Но меня ждали новые испытания.
Этап в русскую колонию был чудовищным. Меня привезли из французской тюрьмы в ужасном состоянии, и начальница СИЗО №6 Татьяна Кириллова обещала отправить меня в госпиталь. Но вместо этого я отправилась по этапу, в поезде, где в одном купе ехали двадцать женщин. В костромской колонии я провела два месяца. Там у меня на нервной почве отнялись ноги, и в основном я лежала в санчасти.
О своем помиловании я узнала из сообщения по радио, потом показали репортаж по телевидению. Обитатели колонии радовались за меня, поздравляли, обнимали. Но руководство тюрьмы ожидало официальные документы о помиловании еще двадцать дней. Зато потом, всего через четыре дня после освобождения, я шла по красной дорожке кинофестиваля «Созвездие». Я находилась в состоянии психологического ступора, не могла понять, где я нахожусь: только что сняла эту арестантскую робу с биркой «Захарова» и теперь вижу все эти счастливые лица, улыбки, поддержку. Как будто я села в машину времени, которая меня отправила в какое-то другое счастливое царство. Еще через три дня я играла свой моноспектакль «Лики любви». Когда в начале представления я вышла в длинном, красивом платье на сцену, зал очень долго аплодировал. Это была дань человеку, который три дня назад вышел из тюрьмы, а теперь стоит на сцене и читает Пушкина.
Освободившись, вы решили дальше искать свою дочь. Вы не боялись, что против вас может быть сфабриковано новое дело?
— Все годы разлуки с дочерью я тосковала и волновалась за нее. Мой бывший муж Патрик Уари блокировал все контакты с Машей. И как только я встала на ноги, тут же поехала в Париж. Хотя даже не представляла, как я смогу ее найти. Но произошло самое обыкновенное чудо. Моя приятельница, которая знала, что я снова в Париже, обедала со своей французской подругой. В ресторан случайно зашла мама этой подруги. Они разговорились. Моя приятельница рассказала мою историю. О Маше я знала только то, что Уари отослал ее в провинциальный город Ле-Ман, в какую-то закрытую школу. Подруга моей приятельницы спросила, как Машина фамилия. Оказалось, что в том же городке когда-то учился сын ее знакомой. Они вместе позвонили этому мальчику, ему 13 лет, и спросили, не знает ли он Машу Уари. Выяснилось, что они дружат на «Фейсбуке». Француженки помчались к этому мальчику, он вошел в свой профиль, они увидели фотографию моей дочери и нашли ее страницу.
В свое время я тоже нашла эту страницу, но для меня она была закрыта ровно через пять минут после того, как я отправила запрос о дружбе с Машей. На этот раз мальчик поделился паролем к своей странице, и на следующий день я уже видела свою дочь на экране компьютера. Чувства, которые меня обуревали, невозможно передать. Я видела взрослую девушку, очень красивую, очень похожую на меня в мои 16 лет. В последний раз я видела дочь пять лет назад, когда ей было 11 лет. А последний телефонный разговор случился в августе 2009-го.
Как вам удалось встретиться с Машей? Вы сразу узнали друг друга?
— Мы выяснили, в каком интернате она учится, нашли расписание автобусов, которые привозят детей в пятницу в Париж, чтобы они проводили субботу и воскресенье со своими родителями. Я посмотрела на часы и поняла, что у меня осталось только два часа до прибытия автобуса. Я помчалась к остановке. Как раз подъехал автобус, дверь открылась и из него вышла моя Маша. Хотя я и видела фотографии дочери в Интернете, но не узнала ее. Но она меня узнала мгновенно. У нее, наверное, был шок: она опустила глаза и сразу спряталась за автобус, в той части, где выгружают багаж. Я побежала за ней. Когда я догнала ее, то увидела, что она нагнулась за сумкой, а сама смотрит на угол автобуса, появлюсь ли я. Я сказала: «Маша, здравствуй, это я!» Она была в изумлении, отошла от автобуса и спросила: «Как ты здесь? Ты приехала меня встречать?» Мы поцеловались, обнялись. А она все смотрела на меня с изумлением. Я сразу почувствовала своего ребенка, очень доброго, очень нежного. Мы встретились так, будто и не расставались. Только мы были уже взрослыми людьми.
Во время той короткой встречи мы не успели поговорить. Но потом она мне позвонила в воскресенье, перед тем как уехать обратно в интернат, и мы проговорили полтора часа. Она плакала, рассказывала, что Патрик никогда не забирал ее из интерната на праздники, даже на Новый год. Уари ею манипулирует, рассказывает, что ее мать — преступница и пироманка. Но я ей напомнила разговор, который произошел в ее присутствии: Уари сознался, что мое дело о поджоге сфабриковано им и его адвокатом, и попросил прощения. Маша пожаловалась, что я не написала ей ни одного письма, не прислала ни одного подарка. «А ты спроси Уари, в какое помойное ведро он их выбросил?» — ответила я. Ведь только через него я могла передавать ей письма и подарки. Сидя в тюрьме, я послала Маше 15 писем: пачка конвертов ко мне вернулась, Уари их даже не открыл. Маша попросила прислать ей хотя бы какие-нибудь подтверждающие документы. Я ответила, что оставляла все копии, которые лежат у меня дома и ждут ее.
Ваша дочь даже не знала о том, что вы искали ее все эти годы?
— Она знала только то, что говорил ей Уари. Она даже не представляет, какой ужасной была моя жизнь: все время было посвящено только ее поискам. За полтора месяца, прошедшие с нашей встречи, я написала ей десятки писем. Рассказала Маше, что основная задача людей, которые ее сейчас окружают, — оклеветать меня. Что ее отняли из-за какой-то «удушающей захватнической любви», но она была счастливым здоровым ребенком, и что ювенальная юстиция разрушила наши жизни.
Ваш бывший муж как-то отреагировал, когда узнал о вашей встрече с дочерью?
— Маша позвонила мне и рассказала, что Уари заставил ее пойти в полицию и написать жалобу на меня за то, что я пришла к автобусу. Директор интерната вызвал Машу и заявил, что, если я посмею прийти к школе, он вызовет полицию. Я сама позвонила этому директору и сообщила ему, что занимаюсь правозащитной деятельностью 13 лет, спросила, имеют ли право родители, лишенные родительских прав, знать об успехах своих детей?
Он бросил трубку! Позиция директора понятна: за интернат Уари платит 10 тысяч евро в год. Когда Маша звонила мне второй раз, я спросила, получила ли она документы, которые я ей отправила. Это была переписка судей, которые сфабриковали мое дело о поджоге. Она сказала: «Все сфабриковано!» Это, конечно, слова Уари. Она говорила заученными фразами, искусственным языком робота. Но слишком очевидна была разница между Машей, которую я встретила у автобуса, с объятиями, поцелуями, нежными словами, и той зомбированной девушкой с испуганным голосом, которую я слышала по телефону.
Почему Уари до сих пор мешает вам видеться с дочерью? Ведь прошло много лет. Какой смысл препятствовать вашим встречам, ведь девушка совсем скоро станет совершеннолетней?
— Этого человека невозможно понять. Он не любит дочь, но он ее держит. Ему нужна моя квартира: я предлагала обменять ее на право опеки над Машей, но он отказался. Он и его адвокат хотят воевать. С Патриком невозможно договориться. Я неоднократно передавала ему через его секретаря сообщения, что я в Париже, хочу увидеть Машу, хочу поговорить с ним, и не получала ответов. Этот человек ужасен, страшен, неадекватен. Он сидит на таблетках и ходит к психиатру. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий раз.
Я намерена искать деньги на адвоката, который обещает добиться, чтобы Маша на каникулы приехала в Россию и встретилась со своей российской семьей. Сейчас дочь очень запугана, Уари продолжает лгать, клеветать. Ее срочно надо спасать, пересадить в другую почву, как цветок. Туда, где ее будут окружать любовью, вниманием, заботой. Финальная задача «ювенальщиков» не только разрушить семью, но и добиться, чтобы дети и родители, навсегда возненавидев друг друга, прекратили родственные связи. Это самое страшное, когда родители борются, как я, многие годы за своего ребенка, а когда его находят, понимают, что он уже не хочет их знать. К счастью, Маша не верит, что я ее бросила. Когда мы говорили по телефону, моя дочь плакала и говорила, что не знает, кому верить, Уари или мне. Но ребенок, который не верит, не плачет.
Если получится воссоединиться с дочерью, вы хотели бы видеться с ней во Франции или увезти жить в Россию?
— Я очень счастлива, что у Маши не убита душа, что она хочет знать правду. Это означает, что ее не смогли сломить. Нужно дать возможность ей самой выбрать, где жить. Она ведь была лишена права выбора все эти годы. Ее абсолютно «франкофицировали», если можно так выразиться. Она совсем не говорит по-русски, не ходит в храм, хотя крещена в православную веру. Она была отрезана от России, но теперь нужно восстановить эту связь. Маша — российская гражданка, у нее русская мама. Но все эти годы она жила, как сирота, сначала приют, потом две приемные семьи, закрытый интернат.
Как вы намерены встречаться до того момента, когда Маше исполнится восемнадцать лет и по французским законам она станет совершеннолетней?
— Способ может быть один — она сама откликнется и захочет меня увидеть. Сейчас моральное состояние у нее очень тяжелое. Он настолько запугана Патриком Уари, что надо принимать срочные меры. Я не собираюсь ждать два года, пока ей исполнится 18, и буду добиваться опеки над дочерью сейчас. Представители ювенальной системы проиграли: они посадили меня в тюрьму — меня помиловал президент, и я вышла на свободу. Они отняли у меня родительские права — я их вернула. Они спрятали Машу — я ее нашла! Они уже ничего не могут нам сделать. Теперь им осталось только одно — сдаться.
В настоящий момент российские власти вам как-то помогают?
Судьба дочери актрисы натальи захаровой
И врагу не пожелаешь пережитого Натальей Захаровой. Но во многом благодаря именно ее борьбе за дочь мы и узнали, что же такое ювенальная юстиция. Французская Фемида отняла у нашей соотечественницы трехлетнюю Машу, и с тех пор они виделись лишь по несколько раз в год под присмотром сотрудников соцслужб. Напомним вкратце эту историю.
Наталья Захарова – актриса МХАТ, в начале девяностых уехала в Париж работать по линии сотрудничества стран в сфере культуры, где познакомилась и вышла замуж за Патрика Уари, врача-ортодонтиста. В 1995 году у них родилась дочь Маша. Однако вскоре супруги развелись, так как Патрик имел проблемы с наркотиками, суд оставил ребенка с матерью. Но отец, не желая платить алименты, потребовал у ювенального суда поместить трехлетнюю дочь в приют, и судья, не повидавши ни ребенка, ни мать, удовлетворила его просьбу. Саму же Наталью лишили родительских прав с формулировкой: «удушающая захватническая любовь матери к своей дочери». Нарушение десятка статей Европейской конвенции по правам человека не остались без внимания и российского президента и банальное дело о разводе получило широкую политическую огласку.
Господин Уари, испугавшийся наказания (медэкспертиза зафиксировала следы побоев на теле дочери после свидания с отцом), обвинил бывшую супругу в поджоге его квартиры.
Несмотря на бесспорное алиби, представленное французской полицией, Захарова получила три года тюрьмы! После четырех месяцев заключения в самой страшной французской тюрьме Флери-Мерожис благодаря вмешательству Минюста России ее перевезли на родину, где она была помещена в костромскую колонию №3 в поселке Прибрежном. Дальше было помилование Президента РФ Дмитрия Медведева, и вчерашняя узница – многие в нашем городе помнят тот ошеломляющий момент – оказалась гостьей кинофестиваля «Созвездие». В последнее время актриса занимается правозащитной и общественной деятельностью, является помощником уполномоченного при Президенте РФ по правам ребенка, ею издана книга «Верните мне дочь». Люди, продолжающие следить за судьбой матери, разлученной с дочерью, спрашивают: чем же завершилась восемнадцатилетняя борьба россиянки с французским ювенальным правосудием? Где сейчас повзрослевшая Маша и видится ли она с мамой? У газеты «Голос народа» появилась возможность задать эти вопросы самой Наталье Захаровой.
Больше отняли – больше заработали
— Наталья, сейчас вы уже стали опытным правозащитником и помогаете другим. А тогда, во Франции будучи мамой маленькой дочки, имели хоть какое-то представление о ювенальной юстиции?
— Ни малейшего! Только тогда, когда в 2000 году создала в Париже с друзьями-французами правозащитную ассоциацию «Защитите Машу» и начали бороться за мою дочь, к своему ужасу стали осознавать, с чем нам предстоит сражаться. Ювенальная система была создана во Франции сразу после второй мировой войны и, причем, с благородной целью – собрать с улиц ребятишек, лишившихся родителей. Но, как известно, потери Пятой республики в войне несопоставимы с потерями нашей страны, и беспризорников было не так уж много. И с годами система стала работать на саму себя. На сегодняшний день во Франции на ювенальную юстицию выделяется более 6 миллиардов евро в год. Деньги огромные, и государство убеждает всех, что они тратятся не зря. Если для российского менталитета ребенок, попавший в приют, – это драма, и мы стараемся в любом случае сохранить родственные связи, то в Европе – это проблема обеспечения работой большого числа людей. Во главе угла – не судьба ребенка, а финансовый интерес. История Маши – тому подтверждение. В три года ее отняли по просьбе Патрика, который не хотел платить алименты после развода. И французское правосудие вовсе не шокировало, что все эти годы он твердил: держите ее в приемной семье, ей там лучше. В течение почти восемнадцати лет, что я боролась за Машу, ни от одного представителя ювенальной системы (в основном это женщины) ни разу не услышала: «Как вам не стыдно – вы отдали дочь на шею государству! Почему сами ее не воспитываете?» А потому и не услышала, что им этого и не нужно. Чем больше отнятых детей, тем больше государство им платит!
— Не будь вы русской, события бы развивались по другому сценарию?
— По крайней мере, у арабов, африканцев, евреев, китайцев там почти детей не отнимают. Распространяется эта практика в основном на самих французов и родителей славянского происхождения. Темнокожих и так в стране перенасыщение, а из голубоглазой, красивой и умной девочки Маши почему не сделать настоящую француженку! Только сразу надо отсечь все лишнее – и православную веру, и русский язык, и русскую маму. Там по части отчуждения от матерей работает мощнейший аппарат. С трех лет Маше вдалбливали ужасы про Россию. На одном из свиданий, которое проходило в помещении социальной службы с решетками на окнах и в присутствии надзирательниц, дочка мне сказала: «Мама, хорошо все-таки, что я живу в приемной семье, потому что в России кушать нечего, а здесь у меня хотя бы есть еда». Противостоять этой машине зомбирования почти невозможно. Наши телефонные разговоры всегда прослушивались, а когда во время свиданий Маша говорила по-русски «мАма», ее тут же били по рукам: говори «мамАн»! Маша не получила ни одной русской книжки из тех, что я ей посылала, ни одной кассеты с русскими песнями. Да что там! Пропадали неизвестно куда даже вещи, которые я с любовью для нее выбирала. На встречи со мной ее привозили в какой-то мальчишеской застиранной одежде. Меня обвиняли даже в том, что я водила Машу в секту. Сектой они называли известный православный храм Александра Невского на улице Дарю, прихожанами которого были многие известные деятели русской и французской культуры.
Тюрьма Флери-Мерожис – настоящий ад
— Что вы знаете о приемных семьях, в которых Маша жила?
— Как вы оказались в заключении? И что за тюрьма, в которой вы сидели во Франции? У нас почему-то принято считать, что там чуть ли не «курорт» за решеткой.
— Это может сказать только человек, не побывавший в тюрьме… В октябре 2010 года российский суд вернул мне родительские права, противозаконно отнятые французским правосудием. И с этим решением я отправилась в Париж, поскольку замминистра юстиции Франции заверил наш Минюст, что по сфабрикованному Патриком делу о «поджоге» меня не арестуют. Но по приезде в суд я была доставлена сначала в полицейский участок, а потом в тюрьму Флери-Мерожис. Эта тюрьма печально известна большим числом самоубийств, в том числе и среди надзирателей. Во время моего нахождения там свела счеты с жизнью американка, имеющая французское гражданство. До сих пор вспоминать эту тюрьму не могу: и били по лицу, и под дождь в одной футболке и брюках в январе выставляли, и заламывали руки, и не разрешали прогулки. В тюрьме сидели люди разных вероисповеданий, и у всех была в воскресенье часовая служба. А православного священника, который просил встречи со мной, так и не пустили. Вдруг да расскажу на исповеди всю правду!
Свидание в колонии – больше чем свидание
— А чем вспоминаете Кострому? Без обид?
— По выходу из колонии, по личному приглашению губернатора я сыграла в вашем городе несколько моноспектаклей. У вас удивительный зритель – чрезвычайно благодарный. С некоторыми костромичами я тогда подружилась и продолжаю с ними до сих пор общаться в соцсетях. В Костроме в то время проходил кинофестиваль «Созвездие». Помню, с какой теплотой меня приняли коллеги. После шести месяцев заключения я, конечно, выглядела не лучшим образом, но всеобщая забота и внимание тогда очень отогрели мою душу.
— Про колонию в Прибрежном тоже говорить не хочется?
— Ну отчего же. Совершенно искренне передаю всем ее сотрудникам мои лучшие пожелания. Но коль у нас серьезный, а не комплиментарный разговор, то хотелось бы, чтобы от сказанного была какая-то польза. Я же знаю теперь места «не столь отдаленные» изнутри, и в курсе, как там готовятся к визитам проверяющего начальства. Когда после колонии я вернулась домой, то первым делом собрала две сумки со свежими номерами газет и книгами и отправила с оказией в Прибрежное. Надеюсь, что они дошли. Чего в колонии не хватает, так новостей с воли. А люди должны быть в курсе происходящего, потому что им потом выходить в реальную жизнь. К сожалению, у нас очень слабо пока работают адаптационные центры, которые помогали бы потом этим мамам устроиться на работу, восстановить психологический контакт с детьми. Считаю, что необходимо увеличить количество визитов родственников, особенно детей, к осужденным. Потому что связь ребенка с матерью – это самое важное, и она не должна прерываться. Надо быть честными: не все сидят по статьям, по которым они должны сидеть. Есть случаи и судебных ошибок. В любом случае, если женщина имеет возможность хоть раз в месяц обнять своего ребенка, то это придает ей огромную силу. А уж как важны свидания для ребенка. К слову, комнаты, где женщины встречаются с членами семьи, очень уютные, чистые, и у детей не останется удручающего впечатления. У меня есть немало предложений ФСИНУ по усовершенствованию жизни заключенных, и они вовсе не требуют каких-то материальных вложений. Если бы сотрудники Костромского ФСИН пригласили меня на встречу для серьезного разговора, то я бы с удовольствием согласилась.
Франция перед дочерью так и не извинилась
— Многие наши девушки по-прежнему мечтают о замужестве с иностранцами. И всем по-прежнему кажется, что их-то не коснется злой рок. Что скажете, исходя из своих уроков? Неужели сидеть дома и никому не верить?
— Ну, ситуация сейчас совсем другая! Наша молодежь в отличие от нас, тогдашних, через Интернет может получить любую информацию о любой стране, в том числе и об ее судебной системе. Как советник по культуре главы управы нашего района я много общаюсь с молодежью и уверяю – у них нет никаких иллюзий насчет Европы. Знают и про безработицу, и про прелести ювенальной юстиции. Истории с отнятием русских детей в Норвегии, Голландии, и других европейских странах, думаю, тоже многих отрезвили. Начеку теперь следует быть и в самой России. К сожалению, втихую у нас введено немало ювенальных технологий, и только наши протестные процессы их пока придерживают. Я недавно делала доклад в Общественной палате РФ и предлагала вернуть в школу предмет психологии и этики семейных отношений. Надо, чтобы дети знали, что у нас есть свои замечательные семейные традиции.
— Когда вы в последний раз общались с дочерью?
— Есть надежда растопить ее предубеждение?
— Растопить – это уже задача французских судебных органов, а не моя. Мне растапливать нечего. Как мать я уже всей своей многолетней борьбой доказала, как люблю дочь. А вот во Франции в этой «судебной ошибке» до сих пор никто не сознался и не извинился перед Машей, не сказал: «Прости, вышла судебная ошибка, твоя мама ни в чем не виновата». Для моей дочери, ее психики и дальнейшей ее жизни как женщины, матери – это очень важно услышать! Но я уверена, что скоро мы будем вместе!
«Голос народа», №21 (679) от 25.05.2016.
«Иностранцам нравится отбирать наших детей…» 13 лет актриса Захарова боролась с их правосудием за дочь. Чем все закончилось
В последние годы внесистемная единица измерения времени, которая исторически в большинстве культур означала однократный цикл смены сезонов (весна, лето, осень, зима) истории область знаний, а также гуманитарная наука, занимающаяся изучением человека (его деятельности, состояния, мировоззрения, социальных связей, организаций и так далее) в прошлом с делёжкой детей между русскими женщинами и их иностранными мужьями стали повсеместны. От подобной напасти не застрахованы даже звезды кино и театра. Именно такая трагедия обрушилась на театральную актрису МХАТа Наталью Захарову.
Начало Начало — это условная точка отсчёта
К слову сказать, когда случилась вся эта история Наталья уже несколько лет училась, трудилась и жила в столице Франции, но по-прежнему оставалась гражданкой нашей страны.
У женщины неплохо складывалась карьера за рубежом. Окончив Сорбонну, она открыла несколько литературных салонов, где вполне успешно проводила поэтические вечера для любителей русской литературы.
Знакомство с французом Патриком Уари произошло в начале 90-х. Увидев фото технология записи изображения путём регистрации оптических излучений с помощью фотоматериала или полупроводникового преобразователя Натальи на сайте знакомств, богатый врач-стоматолог влюбился. Их знакомство обернулось скорой свадьбой. А уже через два года у супругов родилась дочь Мария.
Наталья Захарова с дочерью
После дипломатический представитель высшего ранга своего государства в иностранном государстве (в нескольких государствах по совместительству) и в международной организации; официальный представитель развода
Наталья Захарова и Мария
В то же время форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения на Наталью было заведено несколько уголовных дел. Бывший муж обвинил ее в поджоге двери и краже чековой книжки.
Тюрьма пенитенциарное (исправительное) учреждение: место, где люди содержатся в заключении и, как правило, лишены целого ряда личных свобод
Женщину увезли в женскую тюрьму прямо из зала суда. За полгода во французской тюрьме она подхватила воспаление легких и сильно подорвала здоровье.
Флери-Мерожис в пригороде Парижа — крупнейшая тюрьма в Европе Фото: Mehdi Fedouach (AFP)
Мать и дочь вместе!
Мария к тому времени проживала в интернате, отец не собирался сам воспитывать дочь. Мало того, он очень редко навещал ребенка и уж тем более не забирал ее на выходные.
Только весной 2017 года Захарова наконец смогла написать на своей странице в соцсетях, что они вместе: мать женщина-родитель по отношению к своему ребёнку и дочь. Они воссоединились, но не знающая русского языка Мария, отказалась покидать Францию.
Удивительным образом ситуация с Натальей Захаровой перекликается с тем, что переживает сейчас российская актриса Ирина Усок. Женщина была задержана в США, где проживала последние несколько лет с американским мужем и двухлетней дочерью. Ее обвиняют в попытке похитить дочь. Актрисе искусство (арх грозит реальный срок.