социально исторический образ жизни как источник развития личности

РАЗДЕЛ III. СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ – ИСТОЧНИК РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ

Человек ходил на четырех,

Но его понятливые внуки

Отказались от передних ног,

Постепенно превратив их в руки.

Ни один из нас бы не взлетел,

Покидая землю, в поднебесье,

Если б отказаться не хотел

От запасов лишних равновесья.

Глава 1. Общая характеристика социально-исторического образа жизни

В психологии личности давно утвердилась мысль о том, что развитие личности в онтогенезе идет от социального мира общества к индивидуальному миру личности. Эта мысль столь органично вписывается в современную психологию, что она начинает восприниматься как постулат, не требующий доказательств. Между тем без детального анализа закономерностей развития личности в различные исторические эпохи и в различных культурах данной эпохи само представление о социальном мире общества как бы застывает, превращается в нечто вечное, неизменное и абстрактное. Если в исследованиях ряда известных советских философов, социологов, историков, культурологов и этнографов все усиливается тенденция к изучению человека как субъекта истории в различных общественно-экономических формациях и культурах (С. С. Аверенцев, С. А. Арутюнов, Г. С. Батищев, С. С. Батенин, Л. М. Баткин, Л. П. Буева, Ю. Б. Бромлей, А. Я. Гуревич, Г. Г. Дилигенский, И. С. Кон, Д. С. Лихачев, Ю. М. Лотман, Э. С. Маркарян, И. Т. Фролов и др.), то в психологии после исследований в русле культурно-исторической теории развития психики (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, Д. Б. Эльконин) наступило многолетнее затишье в разработке проблем социогенеза личности. Симптомами недостаточно разработанных в психологии представлений о личности как активном элементе различных эволюционирующих систем являются затянувшиеся «муки рождения» междисциплинарных пограничных дисциплин — этнопсихологии, исторической психологии, палеопсихологии, а также преобладание лишенных экологической валидности лабораторных методик и тестов в конкретно-исторической социальной ситуации развития. Лишь в начале 70-х гг. вновь появились работы, в которых наводятся междисциплинарные мосты психологии личности с другими областями человекознания (СНОСКА: Из книги: История и психология / Под ред. Б. Ф. Поршнева и Л. И. Анцыферовой. М., 1971; Белявский И. Г., Шкуратов В. А. Проблемы исторической психологии. М., 1982; Кон И. С. Ребенок и общество. М., 1988; Этнические стереотипы поведения / Под ред. А. К. Байбурина. Л., 1985; Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М., 1974). Благодаря широкому циклу работ сравнительно молодой социальной психологии, а также появляющимся новым междисциплинарным исследованиям на стыках с историей, этнографией, семиотикой и т. д. на смену общих положений о социальной детерминации развития личности приходят конкретные концепции о социоисторических характеристиках мира человека, т. е. того, что присваивается личности и составляет содержание ее социальных качеств в данной культуре, к чему приобщается личность в системе общественных отношений. Ключом к пониманию механизма движения личности в системе общественных отношений является продуктивно разрабатываемая в обществознании категория «социально-исторический образ жизни». Категория «социально-исторический образ жизни», как и связанные с этой категорией представления о «социальной ситуации развития», во-первых, дает возможность снять оппозицию «личность — общество» и рассмотреть закономерности движения личности в обществе; во-вторых, провести анализ развития личности как бы на пересечении трех координат — координат исторического времени, социального пространства и жизненного пути личности в обществе.

Источник

Социально-исторический образ жизни — источник развития индивидуальности личности.

Социально-исторический образ жизни личности — источник развития личности, который в ходе жизни личности превращается в ее результат. В реальности личность никогда не скована рамками заданных социальных ролей. Она, — не пассивный слепок культуры, не «ролевой робот», как это порой явно или неявно утверждается в ролевых концепциях личности.

Преобразуя деятельность, развертывающуюся по тому или иному социальному «сценарию», выбирая различные социальные позиции в ходе жизненного пути, личность все резче заявляет о себе как об индивидуальности, которая своими «личностными действиями» (Д.Б.Эльконин), поступками и деяниями вмешивается в культуру, порой отстаивая себя в культуре, а порой теряя себя в ней.

Проявления активности личности возникают не в результате какого-либо первотолчка, вызываемого теми или иными потребностями. Поиск «двигателя», дающего начало активности личности, необходимо искать в тех рождающихся в процессе потока деятельностей противоречиях, которые и являются движущей силой развития личности. Кульминационным пунктом в ходе анализа личности является рассмотрение продуктивных (творчество, воображение, целеобразование и т.п.) и инструментально-стилевых (способности, интеллект, характер) проявлений индивидуальности личности.

При переходе деятельности личности от режима потребления, усвоения культуры в режим созидания и творчества биологическое и историческое время все более превращается в психологическое время жизни личности, строящей свои планы и воплощающей свою жизненную программу в социальном образе жизни данного общества. По словам Л.Сэва, «время жизни» человека превращается в его «время жить».

При изучении индивидуальности личности в центре оказываются вопросы о том, ради чего живет человек, какова мотивация его развития, каким закономерностям подчиняется его жизненный путь. Над решением этих вопросов работают помимо общих психологов представители возрастной, педагогической, социальной, этнической и организационной психологии, клинической психологии, психиатрии, то есть тех отраслей психологии, перед которыми стоит задача психологической помощи личности и ее частной и профессиональной жизни.

Социально-исторический образ жизни представляет собой пространство выбора, объективно заданное появившемуся на свет в том или ином обществе индивиду. В этом смысле уже при появлении индивида в мире человека он становится членом общества, членом конкретной социальной группы в данном обществе, в котором ему заданы и принадлежность к данной группе и экономические условия. Все эти особенности образа жизни выступают как источник развития личности. Пространство выбора в социально-историческом образе жизни регламентируется прежде всего через возможность выбора какой-либо деятельности. Например, гигантские пирамиды в Древнем Египте, вовсе не были необходимыми для строящих их голыми руками сотен тысяч людей; Большая Китайская стена длиной 4800 км – все это используемые тоталитарными государствами приемы и средства обеспечения управляемого поведения людей, т.е. это были сооружения не личностей, а лишь социальной культуры. Т.е. индивидуальность была исключена. Проявление некоторых видов занятости людей характеризуется в социокультурном пространстве как общепризнанная (через социальный контроль), стандартная (неуникальная) деятельность. Вместе с тем, как бы жестоко не регламентировалась обществом свобода выбора вида деятельности, особенности социально-исторического образа жизни не автоматически определяет развитие личности, а опосредствуются моментами:

— отношением к типам жизнедеятельности;

— оценкой как участниками совместной деятельности, так и самой личностью ее индивидуальных свойств;

— мотивами и целями, ради которых живет данный человек.

От мотивообразующего образа жизни группы, человека во многом зависит будет ли, например, поведение личности носить общественный или антиобщественный характер.

Поможем написать любую работу на аналогичную тему

Социально-исторический образ жизни — источник развития индивидуальности личности.

Социально-исторический образ жизни — источник развития индивидуальности личности.

Социально-исторический образ жизни — источник развития индивидуальности личности.

Источник

Проблема социально-типического в личности. Социогенетические истоки развития личности. Общая характеристика социально-исторического образа жизни. Личность и социальная группа. Общая характеристика понятий «социальная роль», «социальная группа», «социальный статус». Социализация личности. Социализация как интериоризация социальных форм поведения (Л.С. Выготский).

Под социогенезом в психологии понимается происхождение и развитие высших психических функций, личности, межличностных отношений, обусловленных особенностями социализации в разных культурах и формациях.

В социотипическом поведении субъект выражает усвоенные в культуре образцы поведения и познания, хотя их влияние на деятельность субъекта не осознается и не контролируется. Эти образцы усваиваются через такие механизмы социализации, как подражание и идентификация, определяя особенности поведения субъекта как представителя данной социальной общности. Благодаря фактам, полученным в этнопсихологии и социальной психологии, более явно выступает функция социотипического поведения в социогенезе: социотипическое поведение личности, выражающее типовые программы данной культуры, нейтрализует тенденцию к индивидуализации поведения, рост его вариативности. При этом усвоенные личностью социальные образцы и стереотипы, характеризующие ее как члена той или иной общности, освобождают личность от принятия индивидуальных решений в типовых (стандартных) для данной общности ситуациях.

При изучении социогенетических истоков развития личности становится все более очевидным ограниченность взгляда на человека как на чисто рациональное, приспосабливающееся существо. Человеку была свойственна неадаптивная неутилитарная форма активности даже на очень ранних этапах человеческой истории. Наскальные рисунки, погребения и т.д. сыграли не меньшую роль в становлении человека, чем, например, изготовление орудий труда. Не даром известный философ М.К. Мамардашвили на вопрос «С чего начинается человек?» ответил: «С плача по умершему». Факты нахождения в могилах большого количества пыльцы растений (очевидно, она осыпалась с цветов, которыми покрывали тело умершего) говорят о ритуалах похорон у палеоантропов.

Таким образом, обращение к социогенетическим истокам развития личности показывает, что наряду с тенденцией к сохранению эволюционизирующей социальной системы, проявляющейся в социотипическом поведении, всегда существовала и тенденция к ее изменению, источником которой был социально-исторический образ жизни.

Социально-исторический образ жизни представляет собой пространство выбора, объективно заданное появившемуся на свет в том или ином обществе индивиду [6, с. 499]. Родившись, индивид становится членом общества, членом конкретной социальной группы в данном обществе, где ему заданы определенные социально-экономические условия, потенциальные возможности выбора вида деятельности, жизненного пути в целом.

Как бы жестко ни регламентировалась обществом свобода выбора, особенности социально-исторического образа жизни не автоматически сами по себе определяют развитие личности, а опосредуются следующими моментами: а) отношением к типам жизнедеятельности, социальным ценностям, нормам участников совместной деятельности; б) оценкой как участниками совместной деятельности, так и самой личностью ее индивидных свойств (задатков, темперамента и т.п.); в) мотивами и целями, ради которых живет конкретный человек.

Понятие «статус» описывает поведение человека, включенного в систему сложившихся социальных отношений, где для него заданы место и способ действия, тип нормативного поведения. В статусной системе всегда есть нормы, которые регулируют отношения и действия личности.

Личность выступает в качестве активного субъекта социализации. Более того, этот процесс необходимо рассматривать как активно развивающийся, а не только активно-приспособительный. Процесс социализации не завершается по достижении человеком взрослости.

Социализация не есть антипод индивидуализации. Процесс социализации не ведет к нивелированию личности, индивидуальности человека. Усвоение социального опыта всегда субъективно. Одни и те же социальные ситуации по-разному воспринимаются и переживаются разными личностями. Социальный опыт, который выносится разными людьми из объективно одинаковых ситуаций, существенно различается. Именно поэтому усвоение социального опыта становится источником индивидуализации личности.

Литература для самостоятельного изучения:

Источник

С.Маршак. социально-исторический образ жизни — источник развития личности

социально-исторический образ жизни — источник развития личности

В психологии личности давно утвердилась мысль о том, что развитие личности идет от социального мира обще­ства к индивидуальному миру личности. Эта мысль столь органично вписывается в современную психологию, что она начинает восприниматься как постулат, не требую­щий доказательств. Между тем без детального анализа закономерностей развития личности в различные истори­ческие эпохи и в различных культурах данной эпохи само представление о социальном мире как бы застывает, пре­вращается в нечто вечное, неизменное и абстрактное. Клю­чом к пониманию развития личности в социогенезе является категория «социально-исторический образ жиз­ни». Категория «социально-исторический образ жизни», как и связанные с этой категорией представления о «со­циальной ситуации развития», во-первых, дает возмож­ность снять оппозицию «личность—общество» и рассмотреть закономерности развития личности в социо­генезе; во-вторых, провести анализ развития личности как бы на пересечении трех координат — координат истори­ческого времени, социального пространства и индивидуаль­ного жизненного пути личности.

При характеристике социально-исторического образа жизни как типичного вида жизнедеятельности социаль­ной группы и общества на определенном этапе их разви­тия выделяются характерные черты категории «образ жизни», а также спектр проблем изучения личности в со­циогенезе.

1. Категория «социально-исторический образ жизни» выражает конкретно-исторический характер детермина­ции развития личности, неотъемлемость развития лично­сти от эволюционирующей системы общества.

2. Социально-исторический образ жизни представля­ет собой пространство выбора, объективно заданное появившемуся на свет в том или ином обществе индивиду. Именно в этом смысле уже при появлении индивида в мире человека он становится членом общества, членом конкретной социальной группы в данном обществе, в котором ему «заданы» и принадлежность к данной груп­пе, и экономические условия. Все эти социально-предмет­ные особенности образа жизни выступают как источник развития личности, потенциальные возможности развития личности по тому или иному жизненному пути, выбора ею различных видов деятельности.

Пространство выбора в социально-историческом образе жизни регламентируется прежде всего через возможность выбора той или иной деятельности. Представления о зави­симости пространства выбора в социально-историческом образе жизни от свободы выбора вида деятельности про­дуктивно разрабатываются в исследованиях Ю.Круусвалла. Он на примере анализа различных памятников культуры показывает, как в разных государствах через обеспечение занятости в ряде случаев искусственно ограничивалась свобода выбора деятельности и тем самым тоталитарным централизованным государством обеспечивалось поведе­ние больших социальных групп людей.

Гигантские пирамиды в Древнем Египте, вовсе не не­обходимые для строящих их голыми руками сотен тысяч людей, странным образом периодически бросаемые вскоре после завершения строительства крупных пирамид и хра­мов города древнеамериканских индейцев майя, Большая Китайская стена общей длинной 4800 км — все это ис­пользуемые тоталитарными государствами приемы и сред­ства обеспечения управляемого поведения людей, орудия деиндивидуализации личности за счет ограничения свободы выбора деятельности через занятость. «Хотя пирамиды и были созданы руками народных масс, невозможно счи­тать этих людей истинными творцами «памятников куль­туры», субъектами деятельности. Это были сооружения не личностной, а «социальной культуры». Проявление неко­торых видов занятости людей характеризуется в «социо-культурном пространстве» как общепризнанная (через социальный контроль), стандартная (неуникальная) и нечеловечная (человек выступает не как субъект, а скорее как объект управления) деятельность»[100].

Вместе с тем, как бы жестоко ни регламентировалась государством свобода выбора вида деятельности, особен­ности социально-исторического образа жизни не автома­тически сами по себе определяют развитие личности, а опосредствуются следующими моментами:

а) отношением к типам жизнедеятельности, соци­альным ценностям, нормам участников совместной дея­тельности;

б) оценкой как участниками совместной деятельнос­ти, так и самой личностью ее индивидных свойств (задат­ков, темперамента и т.п.);

в) мотивами и целями, ради которых живет данный конкретный человек.

3. Социально-исторической образ жизни имеет ценност­ный мотивообразующий характер, выраженный в соци­альной программе развития общества.

Если бы не было опасности удвоения терминов, то можно было бы сказать, что каждый социально-истори­ческий образ жизни имеет свой «образ ценностного буду­щего». Французские писатели Веркор и Коронель в своей сатирической повести психологически точно передают представление об образе жизни как мотивообразующем условии развития мотивации индивидуальности: «Наши аппетиты, как и наши насущные потребности, ограниче­ны. Но в отношении чего? Только в отношении к тем пред­метам, которые существуют. Ведь не могут же люди пресытиться чем-то заранее. Значит, мы будем изобретать потребности, вот и все! Разве наши предки в прошлые века могли испытать потребность в телевизоре или телефоне? Они великолепно обходились без них. Но стоило их изоб­рести, и мы оказались в их власти» (курсив наш — А.А.)[101].

Идея о мотивообразующей функции социально-исто­рического образа жизни, будь то образ жизни всего общества или малой социальной группы, позволяет наметить путь к решению проблемы мотивации развития личности.

Введение категории «социально-исторический образ жизни» приводит к постановке ряда проблем, разработка которых позволяет объемно увидеть закономерности раз­вития личности в социогенезе.

Первая из этих проблем касается изучения социогене-тических предпосылок возникновения и развития личности в истории общества, на оси «исторического времени». Уже сама постановка этой проблемы приводит исследователей к изучению возникновения феномена личности и его зна­чения в истории развития общества; разработке представ­лений об историческом характере кажущихся порой вечными возрастных периодизаций — детства, юности и т.п.; исторической обусловленности ритма смены разных сфер жизнедеятельности (игры, труда, досуга) и т.п.

Вторая проблема связана с изучением развития лич­ности в разных культурах «социального пространства» дан­ной эпохи, а также в разных больших и малых социальных группах данной культуры. Анализ этой проблемы дает воз­можность выявить конкретное содержание функциональ­но-ролевых качеств личности, избежать смешения стереотипов культуры со свойствами индивидуальности и, главное, обнаружить закономерности развития лич­ности в процессе развития тех или иных социальных групп. В решение этой проблемы наибольший вклад вносит со­циальная психология. Новые ракурсы видения проявле­ний жизни личности в разных культурах открываются в начинающих развиваться этнопсихологических иссле­дованиях.

Третья проблема связана с построением периодизации развития личности в социальных группах. В ходе этого на­правления исследований личности наибольшее внимание привлекают проблемы перехода от содействия в онтоге­незе к самоконтролю поведения личности, о превраще­нии «только знаемых» идеалов и ценностей образа жизни в смыслообразующие мотивы поведения личности. Эти вопросы удается решить на основе исследований меха­низмов социализации как интериоризации социальных норм в процессе совместной деятельности ребенка и со взрослы­ми, и со сверстниками.

При исследовании личности как «элемента» развития социальной системы она получает свою содержательную характеристику через «общественные функции— роли», которые усваиваются ею в процессе социализации. Описывая ролевое стереотипическое поведение личности, социоло­ги и социальные психологи характеризуют личность имен­но как представителя той или иной группы, профессии, нации, класса, того или иного социального целого. В за­висимости от того, как выступает для личности группа, насколько личность вовлечена в те или иные отношения с группой, что значат для нее цели и задачи совместной деятельности группы, проявляются различные качества личности. В связи с этим, для того чтобы выявить специ­фику проявлений личности в группе, ее вкладов в жизнь группы, необходимо раскрыть природу того пласта и вза­имоотношений личности и группы, найти те системные основания, которые определяют динамику и содержание поведения личности.

Вторгаясь в эту область исследований, психологи стал­киваются с вопросами о соотношении общественных и меж­личностных отношений, о механизмах усвоения личностью общественно-исторического опыта. Адекватная постановка первого из этих вопросов предполагает отказ от навеян­ного двухфакторными теориями механистического рас­смотрения межличностных отношений как расположенных «над», «под» или где-то «вне» общественных отношений (Г.М.Андреева).

В этих концепциях человек, как правило, занимает положение центра мира, вокруг которого на разных ор­битах располагаются различные пласты культуры и обще­ства (см. рис. 8).

Рис. 8. Пример используе­мой в кросскультурных иссле­дованиях дуалистической схемы взаимодействия между человеком, культурой и обще­ством. Слой 0 — внешний мир; слой 1 — расширенное обще­ство и культура; слой 2— непо­средственно воздействующее общество и культура; слой 3 — интимное общество и культу­ра; слой 4 — экспрессивные состояния сознания человека; слой 5 — неэкспрессивные состояния сознания человека; слой б — предсознательное; слой 7 — бессознательное

Для того, чтобы проанализировать, как индивид вов­лекается в социальные отношения, необходимо четко выделить различные планы исследования системных ка­честв личности. Так, например, исследование существую­щих у определенной социальной группы представлений о взаимоотношениях между «руководителями вообще» и «подчиненными вообще» — это одна плоскость изучения личности; исследование «нормативно-ролевых» отношений между участниками совместной деятельности — вторая плоскость; изучение отношений между людьми, при кото­рых мотивы одного человека приобретают субъективную ценность, личностный смысл для другого человека — еще одна плоскость анализа системных качеств личности в развитии общества. Для решения вопроса о соотношении общественных и межличностных отношений представля­ется целесообразным выделить три уровня анализа сис­темных качеств личности в общественных отношениях, условно обозначаемые как уровни анализа личности в системах «роль-для-всех», «роль-для-группы», «роль-для-себя».

СОЦИОТИПИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ

При анализе социотипического поведения личности в системе «роль-для-всех» выделяются следующие на­правления исследований: а) разработка представлений о социогенетических истоках возникновения личности и со-циогенезе личности в истории развития общества; б) изу­чение социотипических проявлений в развитии и функционировании личности в разных этических общнос-тях (национальный характер, национальное самосознание, природа и функции этнических стереотипов); в) законо­мерности социотипического поведения в больших груп­пах в разных сферах социально-исторического образа жизни (семья, работа, досуг и т.п.).

В психологии, и прежде всего в психологии личности, исследования, проводимые социологами, историками культуры, филологами, этнографами, специалистами по семиотике, часто не попадают в поле зрения психологов. Вместе с тем без координации с представителями всех этих наук проблема изучения социокультурных систем, в которых порождается и развивается личность, остается нерешенной.

Существовал ли в истории общества особый «безлич­ностный период»? Какие отношения складывались между личностью и социальной ролью на разных этапах истории общества? Можно ли с уверенностью утверждать, что индивидуальный психологический портрет разных наро­дов, проявляющийся в социальном и национальном ха­рактере народов, их духовном единстве, — реальность, а не вымысел? Ответ на эти вопросы, затрагивающие раз­ные аспекты изучения социально-исторического образа жизни как источника развития личности, пытаются дать представители палеопсихологии, исторической психоло­гии и этнопсихологии. При всех различиях этих погранич­ных областей человекознания их объединяет настойчивый интерес к социогенетическим закономерностям развития личности.

Социогенез. Под социогенезом в психологии понимается происхождение и развитие высших психических функций, лич­ности, межличностных отношений, обусловленное особенно­стями социализации в разных культурах и формациях.

Закономерности социогенеза являются предметом ис­торической психологии, изучающей особенности станов­ления познания, мировоззрения личности, зарождения индивидуальности. Также уникальный материал для изу­чения социогенеза личности на карте разных культур од­ной эпохи дает этнопсихология. Попытки изучения социогенеза предпринимались В.Гумбольдтом, который по характеру языка строил представления о характере на­рода. Впоследствии закономерности социогенеза с помо­щью анализа продуктов культуры исследовались В.Вундтом. Изучение социогенеза в психоанализе и во французской социологической школе привело к выделению большого фактического материала, но не позволило раскрыть меха­низмы социогенеза. Эти механизмы, как правило, либо описывались по типу механизмов развития психики от­дельного индивида (психоанализ), либо сводились к не­посредственному общению сознаний (французская социологическая школа).

Исследованию социогенетических закономерностей развития личности препятствует такая типичная установ­ка позитивистского мышления, как эгоцентризм в позна­нии сложных социокультурных и психических явлений. Именно эгоцентризм, и в первую очередь такая его фор­ма, как «европоцентризм», заставляет принимать логику европейского мышления за образец и превращать ее в натуральную, естественную характеристику сознания. При этом благополучно забывается, что сама эта формальная логика есть культурное изобретение. А если логика не дана сознанию от природы, а задана культурой, то правомерно и применительно к сознанию личности допустить несколь­ко сосуществующих иных логик. Несмотря на фундамен­тальные исследования Л.С.Выготского, А.Р.Лурии (1930) и Л.Леви-Брюля (1930)[102], посвященные анализу разных высших психических функций в разных культурах, шоры ев-ропоцентризма вынуждают односторонне трактовать социогенетические закономерности развития личности.

В исследованиях развития личности односторонний эво­люционизм приводит к тому, что культуру и психологию пред-шественников, других поколений считают проще, примитивнее, грубее, ниже. При этом забывается, что они — не ниже и не проще. Они — другие, иные, чем культура тех, кто их изучает. Преодолению одностороннего эволю­ционизма при изучении социогенеза процессов развития человека способствует положение об исторической гете­рогенности мышления (Л.Леви-Брюлъ). Это положение зак­лючается в отстаивании идеи о существовании разных познавательных структур у представителей того или ино­го общества, о социогенетической многоплановости лич­ности. Наиболее детально представления об исторической гетерогенности мышления, возможности сосуществования в сознании человека определенной культуры одновременно пралогического и логического мышления, обуслов­ленности зависимости различий мышления представите­лей разных культур характером совместной деятельности разработаны в исследованиях П.Тульвисте.

По аналогии с исторической гетерогенностью мышле­ния человека представляется целесообразным рассматри­вать историческую гетерогенность личности в качестве одной из важных особенностей ее природы. В личности сосуществуют пласты разной геологической древности (Л.С.Выготский), социотипическое и индивидуальное поведение, причудливо переплетающиеся в действиях и поступках человека.

Социотипическое поведение личности и его подсознательные проявления. Национальный и социальный характер

В социотипическом поведении субъект выражает усвоенные в культуре образцы поведения и познания, надсознательные на­дындивидуальные явления. В осно­ве надсознательных надындивиду­альных явлений лежит существующая и являющаяся продуктом совместной деятельности человечества система значений (А.Н.Леонтьев), опредмеченных в той или иной культуре в виде различных схем поведения, традиций социальных норм и т.п. Надсознательные явления представляют собой усвоенные человеком как членом той или иной группы образцы типичного для дан­ной общности поведения и познания, влияние которых на его деятельность актуально не осознается и не контролирует­ся им. Эти образцы, например этнические стереотипы, усваиваясь через такие механизмы социализации, как подра­жание и идентификация (подстановка себя на место дру­гого), определяют особенности поведения субъекта именно как представителя данной социальной общности, то есть социотипические неосознаваемые особенности поведения.

В проявлении неосознаваемых социотипических особенно­стей поведения человек и группа выступают как одно не­разрывное целое. При исследовании этих проявлений вы­являют те существенные в культуре эталоны и стереоти­пы, через этнических и социальных групп и ориентируясь на которые вступают с этими представителями в контак­ты. К таким этническим стереотипам относится, напри­мер, представление о педантичности всех немцев или вспыльчивости всех итальянцев и т.п.

Нередко оценка тех или иных поступков через призму эталонов своей культуры или через выработанные мерки о нормах поведения в другой культуре приводит к неадек­ватному восприятию других людей. Так, В.Овчинников в своей повести «Корни дуба» пишет: «Нередко слышишь: правомерно ли вообще говорить о каких-то общих чертах характера целого народа? Ведь у каждого человека свой нрав и ведет он себя по-своему. Это, разумеется, верно, но лишь отчасти, ибо разные личные качества людей про­являются — и оцениваются — на фоне общих представле­ний и критериев. И лишь зная образец подобающего поведения — общую точку отсчета, можно судить о мере отклонений от нее, можно понять, как тот или иной по­ступок предстает перед глазами данного народа. В Москве, к примеру, положено уступать место женщине в метро или в троллейбусе. Это не означает, что так поступают все. Но если мужчина продолжает сидеть, то обычно делает вид, что дремлет или читает. А вот в Нью-Йорке или Токио притворяться нет нужды: подобного рода учтивость в об­щественном транспорте просто не принята»[103].

К исследователям национального характера вплотную примыкают работы, посвященные изучению социального и профессионального характера. На примере анализа природы социального характера, проведенного Э.Фроммом, рельефно видно, что работы, ведущиеся в пределах исследования вза­имоотношений личности в системе «роль-для-всех», дают представления прежде всего об адаптивных моделях поведе­ния личности. «Различные общества и классы внутри обще­ства обладают своим особым социальным характером, и на его основании развиваются и приобретают силу определен­ные идеи. Если взглянуть на социальный характер с точки зрения его функций в социальном процессе, то мы должны будем начать. с утверждения, что, приспосабливаясь к со­циальным условиям, человек развивает в себе те черты, которые заставляют его желать действовать так, как он дол­жен действовать. Если характер большинства людей данного общества, то есть социальный характер, приспособлен к объективным задачам, которые индивид должен решать в этом обществе, то человеческая энергия направляется по путям, на которых она становится продуктивной силой, не­обходимой для функционирования этого общества»[104].

Точными мазками эту характеристику социального ха­рактера высвечивает в романе «Новое назначение» писа­тель А.Бек, описывая проводы снятого Н.С.Хрущевым главы черной металлургии его сослуживцами, кадрами хо­зяйственного руководства: «Эпоха дала им свой чекан, привила первую доблесть солдата: исполнять! Их деви­зом, их «верую» стало правило кадровика-воина: приказ и никаких разговоров!». Следуя этому правилу, они зна­ли, как должно и не должно действовать, чтобы доби­ваться успехов. Что же стоит за этой характеристикой социального характера сталинской эпохи, каковая ее пси­хологическая основа и причина появления? Основное про­явление социального характера этого времени— бегство от собственного принятия решения, от личностного выбора в ситуациях, жестко регламентируемых командами центра, и неприятие права на выбор у других. В системе сверхцен­трализованного управления в тоталитарную эпоху уста­навливается, безличный распорядок жизни, шаг в сторону от которого расценивается как побег.

В такого рода строго контролируемом распорядке жиз­ни рано или поздно вырабатывается эффект «выученной беспомощности». Суть этого эффекта состоит в том, что человек, неоднократно убеждающийся в неподконтроль-ности ситуации, в невозможности изменить своими дей­ствиями размеренный ход событий, в конечном итоге вообще отказывается от поиска. Неотъемлемыми черта­ми характера становятся послушность и исполнительность. В результате человек начинает нуждаться в регламентиру­емом образе жизни, где высшей добродетелью является исполнительность, беспрекословное выполнение прика­зов. Он уже сам стремится избежать жизненных перемен, так как эти перемены сулят неизвестное, вынуждают к поиску, а поиск атрофирован.

И этнический характер, и социальный характер высту­пают как выражение функциональных ролевых качеств лич­ности, проявляющихся в ее социотипическом поведении, то есть в том поведении, в котором личность слита с социаль­ной общностью.

Социальные и этнические стереотипы подобны двули­кому Янусу:

а) они могут выступить как индивидуальные нерефлексируемые способы решения проблемы данным социу­мом, данной социальной группой, которые отражают индивидуальность данной социальной общности, ее отличность, если на нее взглянуть из другой точки социаль­ного пространства, из другой культуры;

б) эти же стереотипы выступают для личности в дан­ной группе как ее функционально-ролевые качества, как социотипическая характеристика личности, о которой она узнает, сталкиваясь с другой культурой[105].

Подобная неуловимость этнических стереотипов лично­сти в тех или иных стандартных ситуациях в значительной степени затрудняет выделение исходной эмпирической области этнопсихологии и является одной из причин дис­куссии о предмете этнопсихологии.

Нередко звучит мнение, что изучение духовного един­ства этнической общности, образов «мы» и «Я» в этносе вообще представляет собой погоню за призраками. При выделении предмета этнопсихологии необходимо исходить из тех реальных задач, которые ставит перед психологами и этнографами общественная практика. К таким задачам относятся оптимизация совместной деятельности и психо­логического климата многонациональных коллективов в армии, вузе, на предприятии; обучение с учетом специ­фически традиционного типа мышления и форм деятель­ности данной культуры в школе; сочетание поликультурных и национальных традиций при планировании в архитекту­ре; учет социотипических и этнотипических особенностей поведения личности при распределении трудовых ресур­сов. Решение этих задач с необходимостью требует выделе­ния этнопсихологии в особую научную дисциплину.

Этнопсихология становится объектом изучения в про­блемно-конфликтных ситуациях, вызванных переменами образа жизни представителей разных этнических групп. Иными словами, этнопсихологические характеристики личности (или группы) проявляются в различных критичес­ких ситуациях межличностного и внутриличностного выбора тогда, когда выработанные в ином образе жизни этнические стереотипы и нормы решения встающих перед личностью (или группой) проблем не срабатывают, а новые нормы или стереотипы как средства регуляции социального поведения личности еще находятся в процессе своего формирования. Из подобного понимания этнопсихологии вытекает, что спе­цифические этнопсихологические социотипические фе­номены обнаруживаются и в известном смысле возникают в ситуациях взаимодействия разных культур. Например, некоторые социологические исследования свидетельству­ют, что вследствие более жесткого социального контроля в селе меньше число правонарушений, чем в городе. Вместе с тем на материале обследования мигрантов татарской на­циональности из села в город было установлено, что в городе гораздо большее число правонарушений среди миг­рантов из села. При переходе из села в город образуется ситуация конфликта, объективно вызванная прерывнос­тью, «зазором» культур. В результате старые этнические нормы и стереотипы, сложившиеся в процессе образа жизни на селе, во многом утрачивают свою инструмен­тальную функцию средств регуляции социотипического поведения в условиях городского образа жизни. При сме­не образа жизни личность мигранта может оказаться в ситуации конфликта.

Благодаря полученным в этнопсихологии и социаль­ной психологии фактам более явно выступает функция социотипического поведения в социогенезе: социотипи-ческое поведение личности, выражающее типовые программы данной культуры, нейтрализует тенденцию к индивидуали­зации поведения, рост его вариативности; вместе с тем ус­военные личностью социальные образцы и стереотипы, характеризующие ее как члена той или иной общности, ос­вобождают личность от принятия индивидуальных решений в типовых стандартных для данной общности ситуациях.

Социогенетинеские истоки развития личности

В традиционных культурах пре­обладает социотипическое адап­тивное поведение, объяснение которого укладывается в устоявшуюся в человекознании модель рационального разумного дей­ствия (М.К.Мамардашвили), то есть действия, полезную цель которого можно предсказать с высокой вероятностью. Вме­сте с тем при изучении социогенетических истоков разви­тия личности становится все более очевидной ограниченность взгляда на человека как на чисто рациональное приспо­сабливающееся существо даже на ранних этапах челове­ческой истории. Психологи и археологи убеждаются в том, что в модель «разумного действия» не вписываются, на­пример, немотивированные поступки в жизни личности и неутилитарные проявления в истории человечества.

Гипотеза о преадаптивных феноменах культуры как кри­терии порождения личности в антропосоциогенезе. Палеопсихология личности могла бы сделать своим девизом слова У.Шекспира о том, что вряд ли человек чем-то отличался бы от животного, если бы ему нужно было только необходи­мое и ничего лишнего.

На обложке книги которую вы держите в руках изоб­ражена ископаемая фигурка, относимая археологами ко времени неолита и вызывающая устойчивые ассоциации со знаменитой скульптурой О.Родена «Мыслитель». Эта загадочная фигурка в какой-то мере сама может служить символом пробуждающейся личности в истории челове­чества. Все больше исследователей антропосоциогенеза склоняются к мысли о том, что начертательная деятель­ность, искусство, специфически человеческая деятель­ность по освоению пространства и времени сыграли не меньшую роль в формировании человека, чем, например, изготовление орудий труда. Среди преадаптивных неути­литарных форм активности человека в антропосоциоге­незе особое внимание привлекают такие проявления, в которых могут быть усмотрены истоки культурного осво­ения мира, расширение образа мира личности. К их числу относятся такие, образно говоря, первобытные музеи не­андертальцев, как «искусственные медвежьи пещеры» — особым способом уложенные конструкции из черепов и костей пещерных медведей.

«От «пещерных музеев» мустье до кабинета Э.Хемин­гуэя, украшенного его охотничьими трофеями, или в круг­лых цифрах на протяжении самое малое 50000—60000 лет. можно проследить историю, пожалуй, самого долговре­менного явления «духовной» культуры человечества.

Искусственные пещеры с медведем нельзя объяснять непосредственно полезным трудом неандертальцев, по­зволяющим им жить и продолжать себя в следующих по­колениях»[106].

Не являются ли «искусственные медвежьи пещеры» од­ним из проявлений некоего запаса способностей, как бы ненужных человеческому виду в данный момент, но полезных для него в дальнейшем (Г.П.Григорьев), которые в крити­ческой для вида ситуации смогут приобрести решающее значение для эволюции? Не в таких ли проявлениях чело­века в антропосоциогенезе — истоки особого хода эволюции за счет умножения числа миров человека, в которых ему при­ходится не выживать, а жить?

Высказывая с позиции историко-эволюционного под­хода сходные идеи, археолог Ю.А.Смирнов отмечает: «Трудно сказать, почему именно гоминидная линия выб­рала, а род Гомо закрепил и развил именно орудийный тип приспособления к окружающей среде. Но, опираясь на теорию эволюционирующих систем, можно предполо­жить, что новый тип локомоции, сложный комплекс манипуляционной активности. значительно интенсифи­цировали неадаптивную деятельность ранних представи­телей рода Гомо, что в конечном счете привело к иному направлению развития. появлению уже археологически фиксированных форм неадаптивной активности: начер­тательная (изобразительная) деятельность. преднамерен­ные погребения»[107]. В начертательной деятельности, преднамеренных погребениях исследователи видят особый пласт феноменов культуры, позволяющих уже на ранних этапах антропосоциогенеза говорить о выделении челове­ком себя из окружающей действительности и тем самым о существовании автономного «Я» (М.В.Тендрякова). На разных этапах истории общества степень выраженности личностных вкладов в жизни социальной группы была различной, что иногда приводило исследователей к пол­ному отрицанию существования индивидуального пове­дения члена первобытной общины.

Существует ли индивидуальное поведение на ранних этапах антропосоциогенеза? Внешне поведение людей в раннепервобытных общинах могло казаться исключительно социотипичным, полностью определяемым системой сложившихся обычаев и социальных предписаний. Порой подтверждение представлениям о преобладании социоти-

8 Цит. по: Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине. М., 1987. С. 166.

Если бы в действительности дни жизни человека в пер­вобытной общине были похожи друг на друга как черепа­шьи яйца из одной ямки в песке, то развитие общества, скованного рамками традиций, сводилось бы к воспроиз­водству раз и навсегда унаследованных типичных моделей поведения. В действительности же отклонение от норма­тивного социотипического поведения на самых разных этапах социогенеза, выход за рамки общепринятых стан­дартов поведения присущи любым культурам.

Например, в исследовании О.Ю.Артемовой на основе анализа австралийских этнографических данных показы­вается, сколь велика роль проявлений индивидуальности личности в раннепервобытной общине. В разных видах за­рождающейся профессиональной деятельности индивидуаль­ность личности проявляется в выборе средств, различных способов достижения цели. Не случайно среди аборигенов Австралии немало выдающихся охотников, артистов, ма­стеров и художников. Именно специализация деятельности выступает как движущая сила, определяющая развитие ин­дивидуальных способностей и склонностей. Объективными предпосылками для отклонений от социотипического стереотипизированного поведения являются социальная неоднородность австралийской общины, включенность члена общины одновременно в разные социальные груп­пы с разными требованиями. Обращаясь к многочислен­ным конкретным фактам, О.Ю.Артемова наглядно иллюстрирует зависимость возможности выбора индиви­дуальных решений от места в социальной и возрастной группах. Так, «лидеры» и мужчины, входящие в состав возрастной группы «старших», обладают большими воз­можностями для проявления своей индивидуальности. Из этнографических исследований образа жизни австралий­ских аборигенов вытекает та мысль, что изображение этого образа жизни как вечного, неизменного, скованного тра­дициями, ритуалами и обрядами вступает в противоречие с конкретными фактами. Было бы точнее сказать, что власть традиций, большая жесткость и консерватизм со­циальных норм более выраженно проявляются у абориге­нов в сфере духовной жизни, чем в зарождающейся сфере индивидуальной социализации в разных видах професси­ональной деятельности. Важно также подчеркнуть, что уже в раннепервобытной общине член этой общины не толь­ко попадает в конфликтные ситуации, вынуждающие его принимать свои индивидуальные решения, не только ока­зывается из-за стечения внешних обстоятельств случайно поставленным в ситуацию выбора. В самой социокультурной системе содержатся активные механизмы по выработ­ке неопределенности (Ю.М.Лотман), в буквальном смысле обрекающие члена общины на выбор.

Механизмы выработки неопределенности в социогенезе. На исторической оси социогенеза личности такие меха­низмы проявляются, например, в разных обрядах перехо­да, связанных с переменой социальной позиции личности и обретением своего Я. При этом особо показательным яв­ляется тот момент, когда старая позиция члена обшины уже оставлена, а новая еще не родилась. Это явление в этнографии получило название лиминальности. Оно де­тально описано в работах известного английского этног­рафа В.Тэрнера. Лиминальность (limen — порог) личности может выступить в различных формах.

Одна из этих форм проявляется в ситуациях жизненных переломов, связанных с переходом индивида в другую воз­растную категорию. В различных культурах это нашло свое отражение в обрядах жизненного цикла: рождении, дос­тижении зрелости, вступлении в брак. Ярким примером лиминальности может служить обряд инициации, который по своей психологической функции выступает как обряд «посвящения в личность» и обретении посвящаемым само­идентичности. В этих обрядах социальная группа побужда­ет пройти через испытания, совершить деяния ради такого идеала, уподобление с которым позволяет найти свое Я.

Другая форма проявления лиминальности обнажается в ситуациях жизненных переломов, связанных с изменением ста­туса личности в социальной общности. Например, вступле­ние в должность нового вождя у африканского племени идембу (Замбия) сопровождается следующим обрядом: новоизбранный вождь и его старшая жена без пищи и одеж­ды с грубыми побоями и издевательствами препровожда­ются в жалкую хижину, где смиренно должны сносить все, что ниспосылается на их голову. Каждый, кто почитал себя обиженным в былые времена, считает своим долгом из­лить свое негодование на вождя и его жену: их заставляют выполнять самую черную работу, их морят голодом и т.д.

Подобные обряды являлись своеобразным «экзаменом на личность». Только вождь, сдавший такой экзамен, оказы­вался способным выполнять свои функции и осуществ­лять «вклады» в жизнедеятельность социальной группы и ее членов.

Лиминальность также проявляется в ситуации жизненных переломов личности, связанных с переходом ее в другую соци­альную общность — группу, сословие, тайное общество и др.

С усложнением общественно-экономической структу­ры общества, его стратификацией и усилением межэтни­ческих связей увеличивалась возможность перехода человека из одной замкнутой социальной группы в дру­гую. Такие жизненные переломы в истории развития лич­ности сопровождались не менее драматическими обрядами, чем те, которые были описаны выше. И если первые две формы отличаются тем, что в них член племе­ни как бы испытывается на прочность среди родного пле­мени, сдает экзамен на право быть индивидуальностью среди своих соплеменников, то в третьем случае в резуль­тате обряда перехода член племени должен суметь отсто­ять свое «Я» в новой социальной группе.

Описанные ситуации жизненных переломов личности и их выражение в обрядах, ритуалах обладают рядом об­щих особенностей.

Во-первых, для этих ситуаций характерна смена ролей «высших» и «низших», перевертывание статусов: находя­щиеся на самых низких ступенях социальной иерархии приобретают временную власть и право диктовать свою волю вождю; новопосвященные, новички низводятся в самый низкий ранг, фактически в этот момент оказыва­ются лишенными какого-либо статуса. Как отмечает В.Тэрнер, переход от низшего статуса к высшему лежит через «пустыню бесстатусности».

Во-вторых, в этих обрядах демонстрируется власть об­щности над личностью. Общность буквально осуществляет «вклад» в человека, строит его личность.

В-третьих, в обрядах перехода происходит нивелировка и деиндивидуализация личности — ее родовых и статусных отличий.

В-четвертых, с помощью этих обрядов осуществляется воспитательная функция общности.

Таким образом, исторически субъектом индивидуали­зации выступала в социогенезе социальная группа, которая побуждала члена общины пройти через пороговые лиминальные ситуации. Процесс индивидуализации опирался на внешние средства — «знаки», через которые субъект овладевал своим «Я».

Итак, на самых разных этапах человеческой истории в развитии культуры ведут между собой нескончаемый диалог социотипическое и индивидуальное поведение лич ности. Наличие этого диалога служит доказательством того, что в истории не было безличного периода существования общества. Менялась лишь степень выраженности влияния индивидуальных решений члена общества на судьбу исторического процесса.

Вряд ли было бы правомерным стремление разместить взлеты и падения степени выраженности индивидуальности, постулируя, как то вытекает из одностороннего эволюционизма, неуклонное возрастание проявлений индивидуальности от первобытности до современности.

Так, например, в своих исследованиях по типологии куль­туры Ю.М.Лотман показывает относительную автоном­ность конкретного человека Средневековья от тех «общественных функций-ролей», которые это человек вы­полняет.

«Личностью, — пишет Ю.М.Лотман, — то есть субъек­том прав, релевантной единицей других социальных сис­тем (религиозной, моральной, государственной) были разного типа корпоративные организмы. Юридические права или бесправие зависели от вхождения человека в какую-либо группу) (в «Русской правде» штраф назнача­ется за нанесение ущерба не человеку вне социального контекста, а княжескому воину (мужу), купцу, смерду. Чем значительнее была группа, в которую входил человек, тем выше была его личная ценность)» (курсив мой — А.А.). В Средневековье личность как бы сливалась с группой, представляла группу как целое и тем самым прежде всего выражала социотипическое поведение, выражающее об­щую тенденцию социальной системы к сохранению.

Особый интерес для понимания сложных взаимоотно­шений между социальной ролью как фиксированной в культуре формой передачи общественно-исторического опыта и индивидуальным поведением личности представ­ляют те эпохи в истории культуры, в которых социальные роли как системные функциональные качества материа­лизуются через определенную символику, получают сво­их носителей. В социальных системах с сословным делением функцию такого носителя роли фактически иногда вы­полняет одежда. При резком делении сословий, ограниченной мобильности личности человек, образно говоря, носит одежду, а одежда «носит» его социальную роль. Так, например, в древ­нем Китае чиновникам вменялось в обязанность носить го­ловной убор с загнутыми вверх полями, а ученым — головной убор, сзади похожий на нечто вроде двух кры­льев; в раннем Средневековье сословные различия фик­сировались не столько формой костюма, сколько законодательно закрепленным качеством самой ткани и набором украшений. В этом смысле высказывание «встре­чают по одежке» психологически означает, что личность встречают и воспринимают по той социальной роли, ко­торая материализована в одежде, обозначающей позицию личности. Понимание жизни и функции социальных ро­лей в разных общественно-экономических формациях яв­ляется одним из отправных моментов при изучении социогенеза личности. Без исследования появления соци­альных ролей в социогенезе личности может возникнуть «.ролевой фетишизм»: социальные роли начинают казаться доставшимися личности от рождения, как и индивидные свойства личности, смешиваемые с качествами ее индивиду­альности.

В условиях социально-исторического образа жизни двад­цатого столетия обостряется конфликт между ценностью «быть личностью», превращающейся в мотивообразующий фактор социального образа жизни, и социотипическими ролевыми проявлениями личности в разных социальных группах. Не случайно в современной цивилизации остро переживается не как трагедия отдельной личности, а как трагедия общества кризис идентичности, связанный с ни­велировкой «Я». Один из известных биологов В.А.Энгельгардт, обсуждая глобальные вопросы развития человечества на современном этапе, приводит модифицированную схему «кризисов идентичности» японского психолога Сакамото.

Ценность «быть личностью» становится в условиях со­циально-исторического образа жизни в развитых странах мотивом, который оборачивается порой духовными «кри­зисами идентичности». Вместе с тем эти факты свидетель­ствуют о все большей выраженности тенденции к изменчивости в историко-эволюционном процессе раз­вития личности в разные эпохи и в разных культурах.

Таким образом, обращение к социогенетическим исто­кам развития личности показывает, что наряду с тенденци­ей к сохранению эволюционирующей социальной системы, проявляющейся в социотипическом поведении, в типовых профаммах разных культур всегда существовала и тенден­ция к ее изменению, источником которой был социально-исторический образ жизни. В любом социально-историческом образе жизни существует зона неопределенности, в которой и проявляются индивидуальные качества личности при встре­че с непредвиденными ситуациями.

Направленность проявлений идентичности (схема «кризисов идентичности»)

Диспозиционная регуляция социотипического поведения личности

Изучение личности в историко-эволюционном процессе развития общества связано с анализом того, что присваивается личностью в культуре и обществе — социальные эталоны, нормы, фиксированные в языке черты личности, типичные для данной группы, нации, культуры. Будучи присвоен личностью, социокультурный материал, характер­ный для данного социально-исторического образа жизни, становится регулятором социотипического поведения лич­ности.

Концептуальный мост между уровнями анализа лич­ности в системах «роль-для-всех» и «роль-для-группы» представляется возможным перебросить благодаря разра­ботанной В.А.Ядовым концепции диспозиционной регу­ляции социального поведения личности[108]. Разрешающая сила этой концепции позволяет создать социально-психо­логический портрет личности как представителя определенной группы. Через всю концепцию В.А.Ядова проходит идея о том, что, только двигаясь от специфических осо­бенностей деятельности человека, реализующей его от­ношение к миру, можно выделить социально-конкретные черты личности и предсказать системы ее поступков.

Можно ли прогнозировать поступки личности, исходя из учета конкретных социальных обстоятельств, в кото­рых она живет, и тех общественных функций, которые она выполняет? Достаточно ли для прогнозирования поведения личности даже самого четкого знания мотивационно-потребностной сферы личности и ее индиви­дуально-природных особенностей?

Факты часто наблюдавшихся противоречий между на­мерениями, высказываниями людей и их реальным пове­дением как бы доказывают всю тщетность попыток предсказания поведения исключительно на основе учета лишь одного из указанных видов детерминации поведе­ния и толкают к поиску такой единицы анализа личнос­ти, в которой бы в единстве существовали оба вида детерминации. В качестве единицы анализа социального поведения личности В.А.Ядов избирает диспозицию — пред­расположенность субъекта к оценке и определенному спосо­бу поведения, являющуюся психологическим выражением взаимоотношения потребностей и конкретных условий дея­тельности. Вводя такое понимание диспозиции, он опи­рается на классические работы по психологии установки Д.Н.Узнадзе и таких его последователей, как Ш.А.Налирашвили, разрабатывающих представление о существова­нии различных установок на разных уровнях психической активности, а также на развиваемое в школе А.Н.Леонтьева положение о том, что только опредмеченная потреб­ность может определить направленность деятельности человека.

Целый ряд фактов, обнаруженных в социально-психо­логических исследованиях установочных образований и ценностных ориентации, приводит В.А.Ядова к концеп­ции об иерархической структуре диспозиций личности. Иерархические уровни диспозиций являются производ­ными от двух взаимодействующих между собой рядов — иерархического ряда условий деятельности, в которых могут быть опредмечены потребности личности, и ряда потребностей.

Феномен иерархии потребностей описан в различных психологических концепциях. Наибольшие разногласия и споры по поводу этого феномена разгорались всегда, ког­да речь заходила о выделении критерия классификации потребностей, о принципе построения их иерархии. Та­ким принципом для В.А.Ядова является принцип члене­ния потребностей по направленности в различные сферы активности, а критерием классификации — последова­тельное расширение граней активности личности, источ­ник которой со стороны субъекта — потребность в достижении двух противоположных целей: слияния с со­циумом и выделения своего «Я» в качестве автономной единицы (Г.Г.Дилигенский).

В качестве критерия для установления иерархии усло­вий деятельности В.А.Ядовым принимается длительность времени, в течение которого ситуацию деятельности мож­но рассматривать как относительно устойчивую.

В соответствии с этим критерием выделяются уровни предметных ситуаций, группового общения, разных сфер социальной деятельности (труд, досуг, семейная жизнь) и общих социальных условий образа жизни. При взаимодей­ствии потребностей и условий деятельности в личностной структуре образуются следующие уровни диспозиции: эле­ментарные фиксированные установки, социальные фик­сированные установки, общая направленность интересов личности и системы ценностных ориентации на цели жиз­недеятельности и средства их достижения. Диспозиции раз­ных уровней предопределяют в свою очередь иерархию уровней поведения личности. Фиксированные элементар­ные установки детерминируют простейшие поведенческие акты, социальные установки — поступки, общая направ­ленность — поведение, ценностные ориентации — жизнедеятельность в целом. То, какая же диспозиция пре­допределит поведение в актуальной ситуации, зависит от стоящей перед субъектом цели.

В концепции В.А.Ядова выделена закономерность, сви­детельствующая об относительной автономности ситуативных социальных установок от вышележащих дис-позиционных образований. Так, например, выяснилось, что ситуативные социальные установки не зависят от структуры ценностно-ориентационных образований. Эти факты, казалось бы, вступают в явное противоречие с таким требованием к иерархической диспозиционной системе, как согласованность по содержанию диспозиций разных уровней. Однако это «отклонение» от целостности диспозиционной системы как раз и является еще одним доказательством реальности и действенности в поведении такой системы. Оно наглядно иллюстрирует сформулиро­ванный Н.А.Бернштейном принцип о предельной «неуступ­чивости» организма к изменению существенных черт его поведения, присущих высшим уровням иерархии управления, и «уступчивости» по отношению к несущественным особен­ностям поведения, которые поэтому всегда индивидуальны и неповторимо вариативны. Подобная их вариативность обес­печивает гибкое приспособление к сиюминутно изменя­ющимся условиям среды, носящее чисто реактивный характер.

Трудной задачей при изучении динамики диспозиций высших уровней является варьирование условий деятель­ности, актуализирующих эти диспозиции, поскольку эти условия устойчивы во времени и стабильны. Однако кри­зисы развития зрелой личности неизбежно сопровождают­ся перестройкой системы ценностей. В связи с этим ВЛ.Ядов и В.С.Магун обращаются к стрессовой ситуа­ции, ускоряющей изменение условий деятельности и тем самым позволяющей проследить взаимосвязь между эти­ми условиями и сдвигом диспозиций. Так, данные, полу­ченные при исследовании онкологических больных, подтверждают положение о координирующей роли выс­ших диспозиций.

Концепция о диспозиционной регуляции социального поведения личности выступает одновременно в двух ипо­стасях: как объяснительный принцип, с помощью кото­рого анализируется проблема соотношений между диспозициями и поведением, и как предмет исследова­ния, поскольку при анализе данной проблемы уточняют­ся представления о характере функционирования диспозиционной системы. Изучение взаимоотношения между диспозициями и реальным поведением личности приводит к обсуждению вопроса о причинах рассогласо­вания между диспозициями и поведением. В.А.Ядов вво­дит чрезвычайно важное и эвристическое различение диспозиций по основанию их связи с поведением: реаль­но регулирующие поведение диспозиции и «называемые» при опросе диспозиции. В связи с этим расчленением ви­дов диспозиций предлагается рассматривать всю пробле­му диспозиционно-поведенческих соотношений в рамках двух моделей — «парадигмы реализации» и «парадигмы осознания и коммуникации» (между испытуемым и ис­следователем). Необходимость подобного расчленения не вызывает сомнений. Оно опирается на фактический мате­риал психологических исследований, в которых вскрыто различие между реально действующими и только «знаемыми» мотивами. В пользу такого разведения говорит факт расхождения между скрытыми от сознания мотивами дей­ствий и мотивировками, которые представляют собой про­явление защитных механизмов личности.

Концепция В.А.Ядова выступает в качестве основы для изучения социального характера личности как уровневой системы диспозиций. Но этот подход имеет известные ог­раничения. При работе исследователей в пространстве меж­ду уровнями анализа личности в системах «роль-для-всех» и «роль-для-группы» деятельность и общение, в процессах которых реализуются отношения личности в обществе, выступают как относительно автономные социальные сферы функционирования — сфера труда вообще, сфера досуга вообще, сфера семейной жизни вообще и т.п.

Подобное понимание личности накладывает вполне определенный отпечаток на изучение процесса коммуни­кации, проводимое в системе «роль-для-всех». Большинство исследователей коммуникативного акта придерживаются известной «формулы Лассуэла»: «кто, что, кому, по ка­кому каналу, с каким эффектом?». В этой схеме опущен сам процесс общения. В ней есть «кто» и «что», но недо­стает «как» — способа предъявления текста. В результате рассекается естественная связь между коммуникатором и реципиентом, коммуникатором и сообщением. Сообщение превращается в «мертвый» текст, а сообщающий — в абстрактную социальную роль.

«В этом методическом приеме, — пишет А.У.Хараш, — как раз и обнаруживается содержание трансформации, которую претерпевает представление о коммуникаторе в сознании эмпирика: вместо коммуникатора — конкретно­го человека или сообщества людей, группы, коллектива — подставляется «ролевое наименование», в котором комму­никатор отождествляется с абстрактной социальной ролью, институтом, организацией. Его-то эффект. а вовсе не вли­яние коммуникатора как такового, то есть человека, всту­пившего в контакт с реципиентом, и изучается на самом деле в означенных эмпирических исследованиях. Схема «коммуникатор — сообщение — реципиент» подменяется схемой «ролевое наименование — текст — реципиент»[109]. Текст же всегда деиндивидуализирован, сам по себе без­личен. Если текст предъявляется в ситуациях, где роли «воспринимающего» и «воспринимаемого» жестко фик­сированы и абстрактны, он, по словам Ю.М.Лотмана, контролирует абстрактного собеседника, носителя общей памяти, лишенного личного и индивидуального опыта. Такой текст может быть обращен ко всем и каждому. Он отличается подробностью разъяснений, отсутствием под­разумеваний, сокращений и намеков и приближеннос­тью к «нормативной правильности» (Ю.М.Лотман). Этот текст ориентирован на представления о нормах, ценнос­тях, идеалах, которые выступают для личности как «только знаемые», а не «реально действующие» мотивы ее пове­дения.

Для того чтобы приблизиться к изучению «реально действующих» мотивов поведения личности и соответ­ствующему такому поведению типу межличностного об­щения, необходимо обратиться к интерпсихологическому уровню анализа отношений личности в системе «роль-для-группы».

уровни межличностных отношений и ПРОЯВЛЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В СОВМЕСТНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Особенности отношений личности в системе «роль-для-группы»

На интерпсихологическом уров­не проводятся исследования отношений личности в системе «роль-для-группы», опосредство­ванных совместной деятельностью той или иной конкретной соци­альной группы. Интерпсихологический, или, как его иног­да называют, интерсубъективный, подход, вырастающий из представлений о личности Л.С.Выготского и идей о диалогической форме существования личности М.М.Бах­тина, в последние годы обрел в психологии свое второе рождение.

В фокусе анализа интерпсихологического подхода нахо­дятся прежде всего ролевые взаимоотношения в группе. Поясним, что имеется в виду под ролевыми взаимоотно­шениями на следующем примере: «Анна Павловна Шерер. — пишет Л.Н.Толстой, — несмотря на свои сорок лет, была преисполнена ожиданий и порывов. Быть энту­зиасткой сделалось ее общественным положением и иног­да, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой». Вряд ли можно дать более меткую характеристику ролевого приспособительного поведения личности. Занятая соци­альная позиция проявляется в социальной роли, жестко предопределяющей набор ценностей и идеалов, схем об­щения, которым нужно следовать в своем поведении. Эти ценности и идеалы в конкретной совместной деятельнос­ти уже не относятся к классу «только знаемых» мотивов. Они выполняют в поведении личности побудительную функцию, функцию «мотивов—стимулов», вызывающих акты поведения, направленные на достижение задавае­мого ролью набора ценностей. Действуя в полном согла­сии с нормативно-санкционированными и вытекающими из социальной роли правилами, практически ничем не рискуешь. Вполне достаточно реагировать на поставляе­мые ситуацией «мотивы—стимулы», демонстрируя пред­приимчивость лишь в переборе средств их достижения. Отказываясь же от принятой роли, личность нередко пе­рестает отвечать ожиданиям других людей. Элементы ее поведения утрачивают приписываемое элементам роле­вого поведения социально кодифицированное конвенци­ональное общедоступное значение.

« Объектное и субъектное* межличностное восприятие. Ролевые проявления личности, ее ролевые социальные ка­чества особенно ярко проявляются в феномене так назы­ваемого «объектного» межличностного восприятия (А.У.Хараш). При «объектном восприятии» человек подво­дит воспринимаемые поступки другого человека под при­нятую в данной культуре систему значений, выраженную в форме различных эталонов и стереотипов.

В отличие от «объектного» восприятия «субъектное» вос­приятие другого человека представляет такой особый тип восприятия, при котором поступки этого другого восприни­маются через его отношение к предмету совместной деятель­ности, к мотиву и тем самым приобретают личностный смысл.

В феноменах «объектного» межличностного ролевого вос­приятия проявляются прежде всего функциональные со­циальные качества личности как «элемента», входящего в такие широкие институты социализации, как семья в дан­ной социальной ситуации развития, школа, различные про­фессиональные объединения. В конкретной же обстановке в их основе лежит псевдосовместная деятельность, постро­енная по формуле «рядом, но не вместе»: больной беседу­ет с «каким-то врачом», имени которого он не знает; пассажир едет вместе с «каким-то таксистом». Технология поведения каждого из них задается не столько отношения­ми в этой ситуации, сколько правилами, вытекающими из принятых социальных ролей. Вместе с тем необходимо под­черкнуть, что «объектное» отношение к человеку исклю­чительно как носителю социальной роли не является, как это иногда кажется, чисто внешней, не оказывающей влияния на личность этого человека формой отношений. Если в псевдосовместной деятельности человека воспринимают как «больного» и начинают с ним обращаться как с «боль­ным», то навязываемая ему социальная позиция может начать проявляться в его поведении, привести к возникно­вению еще одного качества его личности.

Факты, иллюстрирующие «объектную» форму восприя­тия, то есть восприятие другого человека не столько как индивидуальности, сколько как типичного представителя той или иной социальной группы, были получены в ши­роко известных экспериментах А.А. Бодалева. В них испыту­емые, как правило, оказывались во власти заданных им установок и послушно подгоняли предъявляемые им фо­тографии людей под соответствующие целевой установке наборы культурных эталонов. Об одном и том же изобра­жении на фотографии человека говорилось, что у него злой взгляд, зверское лицо — при целевой установке «преступ­ник»; и о нем же говорилось, что у него волевое лицо, ничего не боящиеся глаза — при целевой установке «ге­рой». Обнаруженные в этих экспериментах феномены мо­гут служить своего рода лакмусовой бумажкой для характеристики формы восприятия человека человеком и, что особенно важно, стоящего за этой формой восприятия уровня социальных отношений, в которые вовлекается личность. Выделяя каждый раз специфику феноменов со­циального восприятия, исследователь будет решать то, с каким уровнем анализа личности в системе социальных от­ношений и типом общения он име­ет дело.

Концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений

Многомерность различных проявлений личности в сов­местной деятельности с доста­точной полнотой отображена в теории деятельности опосредствования межличност­ных отношений А.В.Петровского и его последователей.

В качестве объяснительного принципа изучения меж­личностных отношений А.В.Петровский предлагает прин­цип деятельностного опосредствования межличностных отношений, опирающийся на общепсихологическую тео­рию деятельности Л.С.Выготского—А.Н.Леонтьева.

Применительно к социальной психологии введение принципа деятельностного опосредствования позволяет преодолеть фактически существующий параллелизм в изу­чении межличностных отношений вне совместной деятель­ности, а совместной деятельности — вне межличностных отношений.

Совместная предметная деятельность, во-первых, порож­дает, творит межличностные отношения ее участников; во-вторых, является средством, орудием, через которое только и могут быть преобразованы межличностные отношения; и, наконец, в-третьих, процесс реализации межличностных от­ношений в ходе совместной деятельности представляет со­бой движущуюся силу развития социальной группы.

Все эти черты совместной деятельности проявляются при анализе межличностных отношений в малых соци­альных группах. Прежде всего благодаря использованию категории совместной деятельности А.В.Петровский вво­дит в социальную психологию малых групп идею развития социальной группы. Эта идея концептуально фиксируется через понятие «уровень развития группы». Коллектив же вы­ступает как группа высокого уровня развития. В нем более ярко, чем в других группах, проступает многоуровневая структура межличностных отношений.

Первая страта — совместная деятельность; вторая стра-та — отношение каждого члена группы к совместной дея­тельности: ее целям и мотивам, порожденным самой совместной деятельностью; третья страта — феномены меж­личностных отношений в группе, опосредствованные со­держанием совместной деятельности; четвертая страта — поверхностные проявления межличностных отношений типа симпатий и антипатий, возникающие преимуще­ственно в ходе непосредственного эмоционального кон­такта между участниками группы (рис. 9). Принцип деятельностного опосредствования приложим и к коллек­тиву, и к диффузной группе. Таким образом, введение этого принципа изменяет подход к изучению социальных групп в целом.

Проводимая А.В.Петровским критика различных кон­цепций межличностных отношений начинается с выде­ления тех противоречий в фактическом материале и логических построениях, на которые наталкиваются сами представители ряда направлений социальной психологии. К их числу относятся, например, такого рода дихотомии, как «конформизм» или «нонконформизм», «альтруизм» или «эгоизм», «авторитарность» или «демократичность». А.В.Петровский анализирует дихотомию «конформизм или нонконформизм», поскольку именно снятие этой мни­мой дихотомии сыграло важную роль в зарождении и ста­новлении теории деятельности опосредствования межличностных отношений.

Рис. 9. Уровневая струк­тура межличностных отно­шений в малой социальной фуппе (по А.В.Петровско­му, 1983): А — совместная деятельность как системное основание межличностных отношений в группе; Б — отношение каждого члена группы к целям, задачам и мотивам совместной дея­тельности; В — феномены межличностных отноше­ний в группе, опосредствованные совместной деятельнос­тью; Г — поверхностные проявления межличностных отношений, возникающие в ходе непосредственного эмоцио­нального контакта между участниками социальной группы.

Дело в том, что многочисленные концепции группо­вой динамики в традиционной социальной психологии берут в качестве одного из исходных феноменов межлич­ностных отношений, выражающего тип взаимодействия между личностью и группой или, шире, между личнос­тью и обществом, феномен конформности. Группа «давит» на личность, а она либо послушно подчиняется мнению группы, превращается в соглашателя, и тогда ее характеризуют как конформиста; либо личность идет вопреки мнению группы, противостоит социальному окружению и тогда ее характеризуют как нонконформиста. Иного вы­бора для личности не оставляет ни формальная логика, ни традиционная социальная психология. А.В.Петровский организует как бы традиционное экспериментальное ис­следование конформизма, которое, с точки зрения его оппонентов — сторонников концепций «группового дав­ления», приводит к явно парадоксальным результатам. Он сопоставляет данные, полученные при воздействии на лич­ность неорганизованной группы, случайно собравшихся людей и сложившегося коллектива. Для представителей традиционной социальной психологии полученный им факт парадоксален; личность, подчинившаяся мнению не­организованной группы, то есть проявившая явную кон­формность, вдруг сохраняет свою автономию в группе «значимых других», то есть демонстрирует не менее яв­ную нонконформность. В чем же дело? А.В.Петровский, вступая с представителями концепции «групп

Источник