Автор и руководитель авторского коллектива учебно-методического комплекта по обучению грамоте и русскому языку для четырехлетней начальной школы, кандидат педагогических наук, профессор, автор учебно-методических пособий по русскому языку для 1-4 классов, пособий для вузов по методике обучения русскому языку в начальной школе, член авторского коллектива одного из учебников по русскому языку для основной школы.
Коротко об авторе
Марина Сергеевна Соловейчик родилась и выросла в Москве, в 1967 гуду с отличием окончила факультет русского языка и литературы МГПИ им. В.И. Ленина. Свою профессиональную деятельность она начала школьным учителем, а через несколько лет была приглашена методистом в Московский областной институт усовершенствования учителей.
Особый интерес Марина Сергеевна всегда проявляла к вопросам развития речи школьников, поэтому именно данной проблеме была посвящена ее кандидатская диссертация. Ее аспирантские годы прошли в Секторе русского языка НИИ содержания и методов обучения АПН СССР, которым руководил академик А.В. Текучёв, в окружении видных методистов, авторов учебников русского языка для средней школы, таких как Т. А. Ладыженская, М.Т. Баранов, М.М. Разумовская, В.И. Капинос, А.Ю. Купалова и др.
Защита диссертации состоялась в 1973 году, а через год Марина Сергеевна получила предложение стать преподавателем кафедры методики начального обучения МГЗПИ (ныне МГГУ им. М.А. Шолохова). Пройдя путь от старшего преподавателя до профессора, она более 30 лет не только готовит учителей, но и активно участвует в научной разработке различных проблем методики обучения русскому языку. У нее более 120 печатных работ, среди которых подготовленное под ее руководством известное в стране пособие для вузов и коллеждей «Русский язык в начальных классах: теория и практика обучения».
Базовое филологическое образование, накопленные знания в области психологии обучения, большой опыт учителя и методиста, собственный взгляд на пути совершенствования курса русского языка в начальных классах – все это и явилось тем фундаментом, на базе которого был создан учебник «Русский язык».
Однажды Симон Соловейчик решил прочитать своему маленькому сыну сказку. Сказка была очень правильная и поучительная. О пользе труда, и вреде лени. Очень хорошая сказка. Она должна была принести сыну огромную пользу.
Сын, однако, слушал невнимательно, все время ерзал, нервничал. Это нервное состояние передалось и отцу. И, кое-как дойдя до завершения, до того момента, когда труд одержал окончательную победу над ленью, он, вдруг, понял, в чем дело: «Я сидел за столом вполоборота, удобно облокотившись и раскрыв перед собой книгу; сыну очень понравилась эта уютная поза, и он захотел сесть так же, но малыш не мог дотянуться, стол был слишком высокий, и его локоть все время соскальзывал, а он все же вновь и вновь повторял эти попытки. Вот так и получилось, что я думал, что учу его трудолюбию, а оказалось, что всего лишь учил облокачиваться».
Нужно всего лишь быть простым и искренним
На педагогическую практику в глухой, провинциальный Зубцов Симон Львович отправился, будучи золотым медалистом и с красным университетским дипломом. В результате за три года практики бывшие зубцовские двоечницы и бездельницы сами сделались отличницами.
Увидев, что девушки (а ученический коллектив в библиотечном техникуме по преимуществу женский) абсолютно безграмотны, он стал в свободное время учить их писать. Сначала, естественно, это не вызвало энтузиазма. Но учитель из Москвы не выглядел высокомерным и надменным. Он говорил о том, что этим девушкам предстоит нести в массы культуру, о том, насколько благородна эта миссия, и что она невыполнима, если сами они останутся такими бескультурными. Но эти слова почему-то звучали без лживого пафоса, он произносил их легко и спокойно, как будто бы рассуждал о чем-то естественном и простом.
И Симону Львовичу быстро удалось переломить сопротивление.
Личный пример значит гораздо больше объяснений
Сын Симона Соловейчика, Артем Симонович Соловейчик, вот уже более двадцати лет продолжающий дело отца в качестве главного редактора издательского дома «Первое сентября», вспоминал, как Симон Львович отучил его в детстве курить. Дело в том, что он сам курил практически непрерывно и часто сетовал: «Как я мог сказать тебе, своему сыну, не кури, если сам заядлый курильщик».
А Артем после этого случая не выкурил в жизни вообще ни одной сигареты.
Человек должен быть свободным
В 1994 году Симон Соловвейчик опубликовал манифест «Человек свободный».
Симон Львович очень любил рассказывать о том, как после практики не прошел в аспирантуру, получив «два» по педагогике, а уже в зрелые годы его большинством голосов «прокатили» в действительные члены Академии педагогических наук.
Он явно гордился и тем, и другим. В обоих случаях он поступил как полностью свободный человек, излагая свои собственные взгляды на обучение и воспитание, а не то, что от него ожидали чиновники от педагогики.
Описываемый ребёнок, Матвей, не читает, хотя растёт в читающей семье и у него всё в порядке с эмпатичными, чуткими, откликающимися на него родителями. Цитируем:
«Сын двух писателей
После окончания филологического факультета МГУ в 1953 году он работал пионервожатым, учителем русского языка и литературы в школах Москвы, корреспондентом журнала «Пионер». Автор книг по педагогике, рассказавший о педагогах-новаторах советской стране. Жена, Нина Аллахвердова, работала журналистом «Комсомолки». Их дом наполняла теплом бакинская бабушка, человек неиссякаемой доброты.
Старший сын Артём Соловейчик вспоминает : «Отец умел читать. Чтение было его педагогическим мостиком. Он так и говорил: главное — научиться читать, читать так, чтобы видеть глубже текста. Я плохо понимал, что это значит. Я же умею читать. Но он брал в руки любую книгу, открывал наугад и, читая вслух, находил столько смыслов в тексте, сколько, наверное, не вычитал бы и сам автор. Это была увлекательная игра: кто больше найдет разных смыслов в отрывке текста».
И вот в семье филологов рождается ребёнок с дислексией. Матвей. Любитель газировки.
С.Л. Соловейчик писал о младшем ребёнке так : «В книге «Педагогика для всех » довольно много писал о разных случаях из жизни моего младшего сына Матвея, который родился в тот день, когда старший сын ушел служить на флот. Ладно, решил я тогда, маленький, не прочтёт. Книга вышла, и с тех пор многие люди спрашивают:
Он по-прежнему, как и в год, и в пять, удивляет полной непредсказуемостью.
Не сразу нашлась замечательная учительница, которая смогла выдержать такие художества и всё-таки справилась с этой странностью, не отбив у мальчика охоту писать. Но Матвеевы закорюки, хоть он и стал писать обычным образом, и сейчас способны довести нового учителя до обморока.
Такой мальчик. Но через полчаса после истории с языком, который неизвестно как пишется, пришли в дом люди, и зашел разговор о фильме про Иисуса Христа, и кто-то спросил, правда все это или неправда, и тогда Матвей, обычно не вмешивающийся в разговоры взрослых (ужасно не люблю умничающих и длинно рассуждающих детей), коротко заметил, что, конечно, правда, потому что если это правда, то всё можно объяснить, а если неправда, то многое становится непонятным.
16 июня 2014 года хоронили Матвея Соловейчика (1978-2014). Все пришедшие опасались за мать, Нину Грантовну, она ведь со своим младшим жила одной душой. Она не проронила ни одной слезы над гробом. И вообще не было рыданий на этих похоронах. Верующие и неверующие одинаково твёрдо понимали, что физической смертью жизнь не кончается и что этому безгрешному юноше-мальчику ТАМ будет хорошо. Нина говорит, что в последние минуты у него было изумлённо радостное лицо: «Наверное, он сильно удивился, увидев, как много любимых людей вышли его встречать». Священник замечательно сказал, что Матвей – это воплощённая кротость: «Мы уже забыли, что такое бывает».
С Матвеем Симон Львович писал «Педагогику для всех» («Педагогику от Матвея»). Матвей был светлым и добрым, земля ему пухом. Он покоится рядом с отцом.
У Артёма и Матвея есть сестра Катя, а у Кати, как и у её родителей, два сына и одна дочь. У Артёма пятеро детей – четыре сына и дочь.
Перечитайте отрывок и прокомментируйте подчёркнутые слова, используя подходящие слова и выражения:
— сильный вербально-лингвистический интеллект
— сильное p+ как желание узнать что-то прежде неведомое
— сильный внутриличностный интеллект
— k0 и как следствие затруднения в поддержании распорядка дня, вербально-лингвистическом интеллекте и визуально-моторной координации
— нарушения обучаемости (дислексия, дисграфия)
— Кто был опорой ребёнка с сильным h-k0 в описываемой семье?
— Какие сильные влечения с детства проявлялись у ребёнка, судя по тексту?
— hy+ как любовь к кинофильмам, m+ как любовь к юмору.
— О работе каких влечений ребёнка в тексте нет данных?
— Мы ничего не знаем о повседневных практиках, связанных с влечениями s, e, d.»
Из главы «Внутриличностные затруднения: дефицит» из книги Бермант-Полякова О.В., Романова И.Е. Люди и судьбы. Сондиана в психологическом консультировании.
Тему чтения мы обсуждали в посте про Семейное чтение дворян
Имя Симона Соловейчика хорошо знакомо тем, кому за сорок. В 80-е годы многие зачитывались его книгами и статьями, многие благодаря ему пришли в профессию. В постсоветское время педагога, писателя, публициста и философа незаслуженно забыли. Мы решили вспомнить об этом человеке, чьи мысли о воспитании удивительно перекликаются с христианским мировосприятием.
Симон Львович Соловейчик (1930–1996)
Русский публицист, педагог и философ.
После окончания МГУ в 1953 году работал пионервожатым, учителем в школах Москвы, корреспондентом журнала «Пионер».
В 1960-х годах в газете «Комсомольская правда» основал рубрику «Алый парус», где публиковал статьи по вопросам гуманизма и нравственности. В середине 1980-х годов, работая в «Учительской газете», инициировал новое научно-практическое педагогическое движение — педагогику сотрудничества, в рамках которой воспитание рассматривалось не как воздействие на ребенка, а как диалог педагога и ученика. В 1992 году основал и возглавил газету «Первое сентября», осуществляя на ее страницах пропаганду гуманистических педагогических идей.
По повести Соловейчика «Печальный однолюб» поставлена пьеса, по повести «Ватага “Семь ветров”» снят 8-серийный телефильм.
Рамка портрета
Для того чтобы адекватно оценить такого писателя, как Симон Львович Соловейчик, нужно представлять себе социальные процессы, происходившие в середине ХХ века в СССР. Коммунистическое общество — возможно, единственное или первое в своем роде, насквозь пронизанное воспитательными идеями, направленными к общей цели — формированию нового, коммунистического человека. Впрочем, к концу сталинской эпохи эта социальная «технология воспитания» начала превращаться в систему жестких предписаний, не имеющую никакого отношения к реальной жизни. После XX съезда у многих появилось желание исправить этот диссонанс, возник образ «коммунизма с человеческим лицом». Сейчас, когда мы оглядываемся на тот период, то чаще всего видим именно это лицо, а идеологию воспринимаем как не слишком изящную рамку, обозначающую портрет. «Оттепель» 60-х можно рассматривать как одно из проявлений «холодной» гражданской войны и, в более широком смысле, как часть общецивилизационной эпохи последних романтиков. «Бархатное» столкновение техногенного сознания человека эпохи НТР и традиционного, нетехнологичного, «устаревшего» мироощущения до сих пор остается одним из основных нервов развития культуры.
Все это касается и воспитания. Общинная педагогика двора, где все друг друга знают (и воспитывают), сменилась педагогикой отдельных квартир, где ребенок предоставлен сам себе и телевизору. Психологи заметили связь между нарушениями психики и тотальным отчуждением поколений и людей друг от друга. Постоянно меняющийся мир не справляется со своими детьми. Воспитания традиционного, «как у отцов и дедов», больше не существует. Что же есть вместо него?
Как изменение системы воспитания отражается на человеке? Что ему делать в меняющемся мире? Как понять себя и окружающих? На эти вопросы пытались ответить многие авторы ХХ века, и в их числе оригинальный педагог-мыслитель Симон Соловейчик.
Библиографическая редкость
Стиль Соловейчика был для тогдашней официальной педагогики настолько необычен, что его попросту не замечали, и он существовал как бы параллельно «основному потоку». Симон Львович, еще будучи студентом, начал работать пионервожатым, несколько лет преподавал в школе, потом пришел в журналистику, занимаясь в основном педагогической тематикой, вел молодежные рубрики в детских и юношеских газетах и журналах, был одним из основателей знаменитой Фрунзенской коммуны.
Имея педагогический опыт и уже работая журналистом, он искал и находил самых талантливых — и до сих пор самых интересных — педагогов-новаторов, таких как Сухомлинский, Амонашвили, Шаталов и многие другие. В 1992 году он основал известную каждому российскому учителю газету «Первое сентября» (его старший сын Артем сейчас возглавляет одноименный Издательский дом). Органичная Соловейчику «педагогика сотрудничества» была противоположна авторитарной советской педагогике «по циркуляру начальства»; даже и сейчас некоторые его утверждения выглядят неожиданно («Детей нельзя упрекать», «В школе нельзя публично обсуждать детские поступки и слабое учение», «Своих детей надо оставить в покое». ), а в советские времена его книги годами лежали в редакциях. Впрочем, и сейчас они — библиографическая редкость, хотя могли бы стать учебниками во всех педагогических вузах.
Книги Соловейчика действительно написаны как учебники. Правда, это необычные учебники: в них есть не только конкретные рекомендации, но и весь ход размышлений автора, иллюстрации из самых разных источников, а иногда вопросы — к нам, читателям. «Подумаем!» — любимый призыв Соловейчика. Иногда он пишет: «Не знаю. » Но уж если правило найдено, сформулировано — то этим правилом можно пользоваться и в педагогике, и в других сферах жизни.
Современная популярная психология только сейчас начинает внятно излагать то, что было открыто Соловейчиком сорок лет назад.
Для учителей (а также учеников и их родителей) весьма ценной книгой могло бы стать «Учение с увлечением». Это тщательно выстроенная целостная система знаний от азов педагогики, проиллюстрированных письмами школьников, до сложнейших феноменов психики, участвующих в процессах человеческого мышления вообще и школьного обучения в частности, изложенная живо и интересно, почти как роман. Там так и написано — это книга о любви между учеником и науками.
Так же обстоятельно и ярко написана и главная книга Соловейчика — «Педагогика для всех», адресованная будущим родителям. Интересно, что рабочее ее название было «Педагогика от Матвея» (Матвей — младший сын Симона Львовича, и о каждом из своих троих детей он в ней написал). В этой книге он вновь приглашает читателя «в соавторы» — к сотрудничеству, к диалогу, к размышлению. Заостряя вопрос, выбивая из колеи привычных понятий, он вынуждает читателя «работать», принимать собственное решение. Честно докапываясь до самого дна проблемы, автор подчас видит, что проблема бездонна — и это тоже становится темой для размышления. Можно не соглашаться с автором, можно иметь свое мнение, но уровень диалога, безусловно, окажется высок. В качестве отзыва на статью о «Педагогике для всех» одна мама написала: «Когда я читаю эту книгу, мне кажется, что я разговариваю с Богом о своем ребенке».
Главное действующее лицо педагогики
Учение и воспитание Симон Соловейчик — опять же, опережая свое время, — не сопрягает так жестко, как это было принято на протяжении ХХ века, а рассматривает с разных позиций. Во всяком случае, он склоняется к мысли, что не образование автоматически влечет за собой нравственный рост, а, наоборот, нравственность определяет потребность человека в образовании. Внимание к ближнему и внимание к наукам, как правило, сопутствуют и усиливают друг друга. Но если в обучении можно дать более или менее четкую схему успеха (и то — для конкретного человека), то измерить человеческие чувства нельзя. Сознание современного цивилизованного человека толкает его к мысли, что есть технологии, позволяющие «быстро и комфортно» избавляться от любых проблем — в том числе педагогических. Масса книг рецептурного типа для родителей удовлетворяет этот спрос, однако Соловейчик даже в книгах о воспитании редко дает советы по воспитанию: он считает, что ответов на этом уровне («Что делать, если ребенок…?») не существует. Они лежат в другой сфере — этической.
Этика как фундамент педагогики и живой русский язык как полноправный участник философского разговора (наряду с автором и читателем) — это открытия, которые невозможно переоценить. Великий философ ХХ века Мартин Хайдеггер называл язык домом бытия, а мыслителей и поэтов — хранителями этого дома. То, что Соловейчик в атеистическую эпоху «призвал на помощь» высокие слова «несерьезных, неделовых людей: совесть, правда, честь, свобода, сердце, радость, счастье, красота, добро, вера, надежда, любовь, справедливость, нравственность, долг, дух, душа и духовность», — не просто «особая смелость», как говорят все исследователи, но и в некотором смысле воскрешение русскоязычного богословия.
Обращаясь к этике — науке, выросшей из богословия, — и с особым вниманием открывая для себя родной язык, внимая его смыслам, Соловейчик возродил сам способ мышления, заставляющий искать религиозные ответы на жизненные вопросы. Он соединил актуальную советскую педагогику с богословской лексикой. Случайно ли, что именно педагогика 70-80-х годов дала столь мощный религиозный ренессанс? «Любовь и совесть правят миром», — писал Соловейчик, но ведь эта идея не столько педагогическая, сколько вероучительная, в ней нет ни тени идеологии. Неудивительно, что такие книги так трудно издавались в СССР (и, кстати, не издаются сейчас). В своих работах Соловейчик чаще всего обращался к Пушкину — человеку, в свое время воскресившему русскую культуру через язык; одна из последних книг Соловейчика называется «Пушкинские проповеди».
В эпоху так называемой НТР — научно-технической революции, автоматизации жизни и массовой культуры Соловейчик снова пробуждает добрые чувства и прославляет свободу. Привычные вопросы он задает заново, заставляя читателя думать, сомневаться, вспоминать, недоумевать, жалеть о содеянном, сорадоваться истине. Удивительным образом его идеи часто совпадают со святоотеческими. Например, Соловейчик прямо называет главное действующее лицо педагогики — дух. Как тут не вспомнить знаменитый совет преподобного Серафима: «Стяжи дух мирен», «Спасись сам — и вокруг тебя спасутся тысячи»?
Конечно, Соловейчик говорил не о Боге, а о «стремлении к бесконечному», о влечении к добру, вообще о «кухне желаний». Однако даже само по себе представление о том, что желания лучше не подавлять, а преображать и возвышать, имеет в основе православную аскетику. О желаниях писал и Сухомлинский: «Желание быть хорошим — моя педагогическая вера. Я твердо верю в то, что воспитание лишь тогда становится ваянием человека, когда оно основано на культе человеческого достоинства. На том, чтобы человеку неприятно, мерзко было даже думать о себе как о плохом, чтобы ему хотелось быть хорошим, чтобы это было сокровенное, неискоренимое желание. »
А вот слова святителя Феофана Затворника: «Все греховное есть пришлое к нам, потому его всегда должно отделять от себя, иначе мы будем иметь изменника в себе самих (. ) Возроди в сердце неприязнь к нему. Всякое греховное движение держится в душе через ощущение некоей приятности от него; потому, когда возбуждена неприязнь к нему, оно, лишаясь всякой опоры, само собой исчезает».
Вот так — само собой исчезает! Актуальное для западной педагогики со времен Средневековья подавление греховных желаний ребенка, в том числе и с помощью учения, и вообще дисциплинарная школа, зародившаяся в иезуитских приютах, — не есть ли это борьба с «изменником в себе самих»? Не есть ли это борьба с ветряными мельницами, от этой борьбы подчас и возникающими? В книге «Учение с увлечением» Соловейчик пишет об отрицательных целях: «Вынуждая себя помнить о своих ошибках, их держать в уме, ученик все время будет спотыкаться о них точно так же, как неопытный велосипедист наезжает на дерево, стараясь объехать его. (. ) Не лучше ли думать о том, какие у нас есть достоинства, и их развивать и усиливать? Тогда недостатки сами собой потускнеют, и не надо будет их исправлять». Возможно, это и есть кардинальное отличие двух педагогических «вер». Неизбежный для педагога вопрос о дисциплине не является простым, потому что, по словам Соловейчика, «правила существуют тогда, когда есть какие-то общие ценности; все правила — это правила обращения с ценностями».
Другой полюс человека
Так же, как повседневность является основой любой философии, привычные нормы общения с детьми являются основой педагогики. Соловейчик призывает даже думать о ребенке только хорошее: «ничего дурного о ребенке, ни в глаза ему, ни за глаза», чтобы представление о себе у него было хорошим. Многие взрослые в должной мере не задумываются о том, что они являются художниками, создающими образ ребенка — в первую очередь, в сознании самого ребенка. «С самых первых дней, когда нам кажется, что ребенок нас еще не понимает, мы жалуемся на ребенка соседям и гостям, рассказываем, как мы намучились с ним, вздыхаем: “Горе ты мое. ”, старательно и тщательно превращаем душу ребенка в ничто, а потом пытаемся воспитывать его, искореняя пороки. А ведь Ничто — это другой полюс Человека».
Эту идею Соловейчик иллюстрирует фрагментом из дневника Печорина, поговорками и случаями из жизни. Это небольшой пример, показывающий, как на стыке литературы, социологии, педагогики, философии и личного опыта автора рождается объемное видение многих современных проблем. И именно такой метод изложения помогает каждому найти свой собственный способ их решения, свою долговременную позицию по каждому поводу. Подобным образом написана «Цитадель» Экзюпери — редко читаемая, но чрезвычайно значительная книга. В то же время для такого чтения не нужно специальное образование; результатом же его может стать «хорошо поставленное» мышление. Именно такие книги становятся настольными, их перечитывают всю жизнь.
Для тех, кто полагает христианство просто сводом правил и запретов, а также препятствием для какой бы то ни было деятельной жизни, книги Соловейчика могут оказаться введением в область культуры, близкую к христианству и отражающую истинное положение вещей.
Учение с увлечением
. Среди мыслей наших есть центральные мысли; и что с того, что мы не сосредоточиваемся на них с утра до вечера, что не каждый день они приходят в голову? Они есть, эти центральные мысли, и именно они определяют центр тяжести нашей души, ее устойчивость, составляют духовную жизнь человека.
Дикарь в наши дни не тот, кто ходит в набедренной повязке и ест сырое мясо, — дикарь тот, к воспитанию которого не приложено никаких усилий, и потому он не умеет управлять собой, своими движениями, своими мыслями, желаниями, чувствами, интересами.
Кто старается работать лучше — тому интересно, кто отлынивает от работы — тому скучно. Скучна самая интересная работа, если не умеешь делать ее хорошо.
Всякое дело платит за нашу щедрость удовольствием!
Успех — вот что окрыляет человека и дает ему силы, вот что ведет к увлечению.
Когда впереди опасность, у каждого человека собираются силы, притом огромные. У одних — в руках, чтобы драться, у других — в ногах, чтобы бежать.
Внешние причины действуют только через внутренние — это один из основных законов человеческой психики.
Когда человек плохо учится, он становится проблемой для всех — для отца, матери, для учителей. Постепенно он привыкает смотреть на себя как на «проблему».
Все, что нужно, — маленький первый успех в трудном деле.
Ничто так не поддерживает веру в себя, самоуважение, как однажды побежденный страх.
Скажи мне, чье одобрение тебе нужно, и я скажу тебе, кто ты.
Научить думать — самая трудная задача учителя. Научиться думать — самая трудная задача ученика.
Умственный труд абсолютно невозможен без труда души, работа ума — без работы сердца.
Для многих самые скучные собеседники на свете — это они сами.
Внимание — жизнь, ясность сознания. Невнимательность — сон, расслабленность, вялость мысли и чувства.
Лучший способ развить внимание — научить себя быть внимательным к людям.
Учение в школе неразрывно связано с учением в жизни, с отношением человека к человеку.
Способность отвлекаться от мыслей о себе, от своих забот — как раз эта способность и лежит в основе внимания, как раз она и необходима, когда садишься за уроки.
Учиться в классе, в котором никто не хочет и не умеет учиться, трудно. Это все равно что плыть против течения. Нужна огромная сила воли!
Педагогика для всех
В воспитании все начинается в детстве, это верно, но в чьем? — В детстве родителей.
Как бы высоко ни занесла человека судьба, как бы круто ни обошлась она с ним, счастье его или несчастье — в детях. Чем старше становишься, тем больше это понимаешь.
Образ Ребенка у каждого свой, а образ Человека у всех примерно одинаковый.
Когда мы наказываем ребенка, мы не усложняем его жизнь, как думают, а облегчаем, и притом опасно облегчаем. Мы берем выбор на себя. Мы освобождаем его совесть от необходимости выбирать и нести ответственность.
. И если мы постоянно наказываем, осуждаем, делаем замечания, то вырастают люди, которые боятся самостоятельности, боятся свободы.
Зависимое существо, духовный белоручка — не встречали? Руки могут быть в мозолях, ум изощрен, память забита знаниями, а дух спит, неразвит. К ответственному моральному выбору человек не способен, боится его, живет в полной зависимости от своего окружения, от сослуживцев, от жены, от каких-то темных сил, поднимающихся из глубин его души. Самостоятельным его никак не назовешь.
Воспитание — это научение свободе, научение самоосвобождению.
Дом должен быть норкой для маленького ребенка и берлогой для большого, для подростка. Когда бы и откуда ни вернулся сын домой, встретим его с радостью.
Все дети, видимо, делятся на тех, кого встречают с радостью, и на тех, кого встречают безразлично, хмуро, сердито, с выговорами и нотациями.
Детным людям нельзя не верить в красоту нравственного мира, иначе мы не воспитываем, а развращаем детские души.
Хронической, неизлечимой болезнью несчастья ребенок заболевает не от несчастных обстоятельств, а от людей, его окружающих. Несчастные люди не могут воспитывать счастливых, это невозможно.
Все счастливые семьи счастливы одинаково. Почему? Да потому, что люди до ужаса изобретательны на неправду.
Разоблачая ложь, мы гордимся своей проницательностью, но меньше любим ребенка, и он меньше любит нас.
Отец-пахарь, отец-кузнец и отец-телезритель — разные воспитатели, и разная у них воспитательная сила.
Бывает, что родители росли в ужасной нищете, а детей им приходится воспитывать чуть ли не в роскоши. Педагогическая катастрофа! Воспитание в этом случае возможно лишь тогда, когда к материальной роскоши прибавляется и духовная, но это бывает очень редко. Обычно заботы по достижению достатка вытесняют заботы духовного ряда. Но родителям духовность заменяет их энергия, их успех, их стремление к успеху — какие-никакие, а люди. На долю же детей их не остается ничего — ни духа, ни энергии, ни собственного успеха, и они погибают душой.
Мы не потому не верим в детей, что они плохие, а дети потому и становятся плохими, что мы в них не верим.
Не смейте подозревать ребенка в дурном! Даже если для подозрения есть все основания.
Чем искреннее я сегодня вижу в ребенке человека, тем лучше он будет, когда вырастет.
Мы все тянемся к родным, близким, любящим людям: они не оценивают, они принимают нас такими, какие мы есть. Нельзя, чтобы жизнь ребенка превращалась в вечный экзамен, а мы, родители, были вечными экзаменаторами.
Волны воспитания — это любовные волны, они идут не по умственному каналу «понимаю — не понимаю», а по душевному каналу «принимаю — не принимаю». Понимают — умом, принимают — душой. Чувствуешь, что к тебе хорошо относятся, и любое замечание стерпишь. Не любят тебя — и слышать не хочу, всегда готов к отпору.
Поэтому речи одного человека доходят до нас, другого — нет.
За вопросом «виноват или не виноват?» скрывается вопрос «люблю или не люблю?». Ребенок все время виноват перед нами? Значит, мы его не любим. Скорее всего, мы боимся за него, но страх не любовь. Или мы стыдимся своего ребенка перед другими людьми, что тоже весьма не похоже на любовь. (. ) И значит, мы перед ребенком виноваты во сто раз больше: на нас лежит тяжелый грех нелюбви к собственным детям.
Когда ребенок набедокурил, провинился, у нас есть две возможности: показать, что мы его меньше любим, что мы сердимся, негодуем; и показать, что мы по-прежнему или даже больше любим его, жалеем и разделяем с ним его неприятности. Тогда источником неприятностей и мучений совести будем не мы, родители, а сам проступок. Плохо то, что я плохо поступил, а не то, что родители узнали об этом и наказали меня. Родители всегда со мной в моих бедах.
