Два лётчика-испытателя работали вместе в ГК НИИ ВВС им. В.П.Чкалова. Один из них Владимир Николаевич Кондауров просто летал, добросовестно выполнял лётные задания и молчал. Молчал даже тогда, когда видел что, зачастую, при наличии отрицательного заключения лётчиков-испытателей, самолёт всё равно запускался в серию. Но об этом он трепался только в курилке, с такими же лётчиками-испытателями ГК НИИ ВВС им. В. П. Чкалова. Таким «тихим сапом» он дослужился до полковника, заслуженного лётчика-испытателя, за мужество и героизм при испытаниях получил «Героя Советского Союза». Кажется, что ему ещё не хватало, чтобы закончить свою жизнь честно, праведно и правдиво. Так нет же. Решил увековечить себя сам. И его книга «Взлётная полоса длиною в жизнь», которую он сразу же раздарил всем своим испытателям однополчанам, увидела свет. Всё бы хорошо, да вот только в этой книге Кондауров подло наврал так, что хоть в суд подавай и привлекай его к уголовной ответственности за продуманное враньё, порочащее не только своего однополчанина старшего лётчика-испытателя Слав Топтыгина, но и весь коллектив медицинских работников Центрального научно-исследовательского авиационного госпиталя (ЦНИАГ), который находится в Москве, в Сокольниках. Надо признаться, что попадаются места, где В. Кондауров в своей книге на странице 114 честно написал: «. Даже для неопытного взгляда было очевидно, что военные нередко шли на поводу у промышленности, доходя, в редких, правда, случаях, до абсурда — при наличии отрицательного заключения НИИ объект запускался в серию. Неразумно большим количеством мелких модификаций основного типа оборонка просто «доила» государство, каждый раз получая из казны солидные суммы на опытно-конструкторские разработки. »
А потом, чтобы обелить и оправдать свою бдиловатость, и многих других лётчиков-испытателей, которые тоже молчали про этот преступный факт, В. Кондауров, после выше вставленного фрагмента, вставляет в свою книгу заведомую ложь, которая опубликована в его книге на странице 114: «. Не помню, что послужило конкретной причиной, но в 1973 году лётный состав Службы лётных испытаний истребительной авиации впервые решил обратиться с коллективным письмом в ЦК КПСС. В последний момент один из испытателей, Слав Александрович Топтыгин, предложил: — Давайте я один подпишу. Даже если меня уволят, сильно не пострадаю. Во-первых, холостяк, во-вторых, коренной москвич с квартирой.
Эта ложь выделена мной и подчёркнута, потому что никакого письма лётчики-испытатели СЛИ-1 не писали и даже, когда приехал на показ в город Ахтубинск, министр обороны маршал А.А.Гречко, то все, стоящие в строю, лётчики-испытатели и тот же В.Н.Кондауров, свой язык засунули. в заднее место! И только один Слав Топтыгин, стоя в общем строю испытателей, задал такой вопрос маршалу А. Гречко: – Товарищ маршал, ради чего мы рискуем, хороним частенько наших друзей, посылаем наше отрицательное заключение ГК НИИ ВВС, а вы пропускаете боевую, но не боеготовую технику в серию! Весь личный состав лётчиков-испытателей, стоящие в строю, и вякнуть не посмели. Пусть Вам за это повезёт в Раю, за ложь и сытость бдзди-дрожащей трели. А то, что Кондауров так соврал, «Давайте подпишу, уволят, я не пострадаю», за это надо бить по морде. Но подлецов, ведь этим не проймёшь. Кондауров же знал, когда писал эту ахинею, что Слав Топтыгин, уже в 12 лет заявил, что будет лётчиком-испытателем, и добивался этого 20 лет. Для этого, с 14 лет стал прыгать с парашютом и летать на планере. А став лётчиком-испытателем, С. Топтыгин сразу же стал добиваться установки на все самолёты-щтурмовики «Полуавтоматической системы управления вооружением самолёта – ПСУВС». Потому что на всех самолётах, чтобы использовать все виды вооружения при атаках по земле, надо было переключать галетник с семью положениями, установленный на приборной доске. А это, выполнить в одном заходе, на высоте сто метров в боевых условиях, было невозможно. При втором заходе и на высоте более 100 метров, любой пехотинец с земли успеет вскинуть на плечо ракету «Stinger» и сбить самолёт. Поэтому все самолёты, всех фирм Су, МиГ, Як, находящиеся в частях, были не боеспособные. Старая система с галетником на приборной доске, не менялась со времён войны 1945 года. Спрашивается, где были конструкторы сотен институтов, ОКБ (опытных конструкторских бюро), Минобороны и все лётчики-испытатели, которых в ГК НИИ ВВС до Слав Топтыгина было сотни. Неужели они все были тупые и не видели этого? А может быть просто вдзди-ловатые и молчали, чтобы получить ордена и очерёдные звания?
Эпиграмма на В. Н. Кондаурова и на его книгу «Взлётная полоса длиною в жизнь». Как много лжи – через строку, Туда сам автор, ложью воткан Когда летал, он тоже ткал строку? Отчёт полётов тоже соткан? Ну, испытатель! Ну и ну. Враньё простительно лишь псу. Зачем поганить взлётную? Поганил бы свою, с подлян- кой п о л о с у.
О себе он довольно подробно и откровенно рассказывает в своей книге. Родился 20 января 1937 года в городе Москве в доподлинно русской семье. 1947 год. «Отец, загуляв, сбежал из дома, скрываясь от алиментов. В доме остались только мама, старший брат Лев, собака Каквас и вечно горящая лампадка под образом Святой Богородицы, а если быть до конца откровенным, то в доме иногда бывал и хлеб». В 1951 году уже работал слесарем, учился в школе рабочей молодежи, занимался стрельбой и овладел приемами классической борьбы. В свои 14 лет щупленьким мальчонкой, записывается (с трудом) в аэроклуб, а через два года получает первый разряд по парашютному спорту и летает на планере.
В аэроклубе выявили, что он дальтоник. С трудом уговаривает медсестру показать ему книгу Е.Рабкина по определению цветоощущения, запомнил на всю жизнь все 49 таблиц и потом все 25 лет летной работы на всех медкомиссиях получал диагноз «Годен к летной работе без ограничений». Этот его недостаток не мешал ему хорошо, много и без происшествий летать. 21 октября 1957 года заканчивает Луганское училище летчиков. Служит в различных гарнизонах страны. В свободное время много читает пишет стихи, разрабатывает и изготовляет различные конструкции аппаратов с машущими крыльями. Проводит их испытания.
Воля, мужество, ум позволили Славу Топтыгину сломать планы представителя Главного Штаба ВВС, и он избежал отправки в психлечебницу. Его направляют в Москву в ЦНИАГа, чтобы получить заключение врачей о его непригодности к летной работе. Врачи ЦНИАГ не поддались давлению, проявили гражданское, профессиональное мужество и выдали заключение: «Годен к летной работе». Такому исходу способствовала поддержка творческой интеллигенции юрода Москвы, с которой Слав Топтыгин поддерживал дружеские связи.
Часто выступает с чтением стихов и поэм в Центральном доме литераторов. Его портреты появляются на страницах московских и зарубежных периодических изданий. В своей книге С.А. Топтыгин пишет, что стал замечать, что у него есть связь с Топосферой. А отсюда, по всей видимости, его способность предсказывать некоторые события. В чем неоднократно убеждались его друзья и товарищи. О себе он говорит, что его жизненный аккумулятор рассчитан на 78 лет. Сейчас ему 61.
Не помню, что послужило конкретной причиной, но в 1973 году лётный состав Службы лётных испытаний истребительной авиации впервые решил обратиться с коллективным письмом в ЦК КПСС. В последний момент один из испытателей, Слав Александрович Топтыгин, предложил:
— Давайте я один подпишу. Даже если меня уволят, сильно не пострадаю. Во-первых, холостяк, во-вторых, коренной москвич с квартирой.
На этом бы и поставить точку, если бы не случайная встреча через много лет. Сентябрь 1996 года. На берегу Черноморской бухты, у посёлка Геленджик стоят самолёты-амфибии, сконструированные в разные годы и для разных целей. Над павильонами висит транспарант: «Международный салон гидроавиации России». На пирсе я подошёл к группе рослых военных лётчиков из Кубинки, внимательно слушавших человека в штатском. Седой, как лунь, с гайдамацкими усами, тот что-то оживлённо рассказывал и предлагал купить у него газеты и книги. С трудом узнав в нём «Топтолёта», я было обрадовался старому товарищу и полез обниматься, вкратце объяснив окружающим, в чём дело. Но с первых же минут нашего разговора я «принял холодный душ». Автор книжки стихов «Герои наших дней» и газеты «Будущее России», в которой одновременно являлся главным редактором, учредителем и издателем, он же автор программы «Подлинный социализм», пытался заработать себе «политический капитал» на событиях тех лет. С желчью и сарказмом бывший испытатель обвинял во всех грехах даже тех, кто. не вернулся из полёта, себя же выставляя «борцом за справедливость» с двадцатилетним стажем. Времена меняют людей, особенно наши времена. И мне не по душе будущее России в устах подобных «авторов».
В увлекательном напряжённом труде проходил год за годом. Для других занятий и для семейной жизни времени почти не оставалось. Я едва заметил, что сын пошёл в школу, а жена в постоянном ожидании мужа с полётов или командировок, обмирая от страха за него при каждой неожиданной задержке, научилась самостоятельно управляться с домашними делами. Позади пять лет учёбы в МАИ и защита диплома, далеко не один десяток проведённых специальных работ по испытаниям, а также первый опыт участия в государственных испытаниях. За эти годы коллектив наш заметно обновился. По моим стопам всё чаще пополняли ряды испытателей лётчики-инструкторы Качинского училища. В 1974 году в Управление прибыла первая группа выпускников Центра подготовки военных лётчиков и штурманов-испытателей. «Старики» с возрастом уходили «на покой», а для отдельных, ещё оставшихся, я по-прежнему был Сынком, хотя и «созрел» для понимания своего места не только в Службе лётных испытаний истребительной авиации, но и в Управлении. К этому времени внутри института произошли структурные изменения, в результате которых в 1972 году 2-е (бомбардировочное) Управление объединили с 1-м. Выиграла ли от этого сама организация проведения испытаний, это ещё вопрос, но лётный состав явно проиграл. Около 150 человек сгрудили на одном этаже в здании ТЭЧ (ангар для ремонта самолётов). Одна комната отдыха на 50–60 человек и узкий длинный коридор со шкафами с лётным обмундированием. В этом коридоре вернувшиеся из полёта и торопившиеся на вылет толклись по двенадцать часов в сутки. Лётные дни планировались ежедневно, кроме воскресенья. Плановая таблица на день составлялась без учёта выделения времени на обед: считалось, что это личная забота каждого. В течение дня и готовились к полётам, и летали, и планировали следующий день, и проводили разбор уже выполненных полётов. В томительном ожидании вылета можно было просидеть целый день и выехать к самолёту, когда остальные уже уезжали домой. В этой карусели мы всё же успевали «на бегу» отмечать появившиеся изменения в отношении командования к работе лётчика-испытателя, причём не в лучшую сторону.
Я держу в руках одну из своих лётных книжек, воплотившую в себя лишь часть всего лётного труда. С дотошностью завзятого чиновника здесь отражён каждый полёт в течение десяти лет: когда, на чём, для чего и в каких условиях я летал. Перелистываю страницы — перед глазами летопись испытаний авиационной техники: самолёты, двигатели, ракеты, бомбы, прицельные и навигационные системы. В каждом месяце наберётся не менее десятка разных типов и модификаций. Ничего не скажешь, в ведущем лётном Управлении работали настоящие универсалы. В этом отношении они могли приравниваться к лётному составу ЛИИ. Нельзя сказать, что мы имели уж очень большой налёт за год. В среднем он составлял 120–160 часов у истребителей и 200–250 у лётчиков бомбардировочной авиации. Правда, в первые годы, ввиду отсутствия конкуренции, я налётывал и по 180–200 часов. Поговорку о том, что «испытатель должен летать на всём, что летает, и немного на том, что, в общем-то, летать не должно», ещё не окончательно стёрли из лётной жизни «борцы» за Безопасность полётов. Командиры «не вставляли палки в колёса» тем, кто хотел освоить какой-нибудь тип «сверх плана» в другой лётной части Института. Помню, как «ВГ», прослышав о том, что я в свободное время летаю в транспортном полку на Ил-14, спросил, строго глядя мне в глаза:
— Зачем тебе это надо?
— Но у нас же одни реактивные! — ответил я.
— М-да, ну что ж, действуй.
Это был единственный вопрос, который мне задали в связи с этим. Поэтому, получив необходимый опыт, лётчик НИИ действительно мог справиться с любым заданием, но при этом, как говорят, «палка была о двух концах». С одной стороны, универсальность обогащала лётчика, делала его испытателем широкого профиля. С другой, занимаясь и тем, и другим, и третьим, лётчик поверхностно (как ОТК Заказчика) оценивал объект испытаний, «на скаку», не отслеживая всю историю его создания и перспективы дальнейшего развития. Не каждому удавалось удержаться на золотой середине. «Скачет, как блоха», неодобрительно отзывались «старики» о тех, кто хотел успеть везде.
Испытательная бригада по каждой программе испытаний включала в себя всех необходимых специалистов с разных Управлений. Руководитель из числа ведущих инженеров непосредственно отвечал за организацию и качество проведения испытаний в установленный срок с оформлением отчёта в виде Акта. Он имел раздел лётной оценки, носившей чисто качественный характер, и инженерной, определяющейся по анализам записей полётной информации. Последняя считалась объективной. Эти оценки не всегда совпадали. Сам ход и качество выполнения программы в значительной мере осложнялись «дедовским» способом обработки послеполётной информации, не соответствующим современным требованиям проведения испытаний. В перспективе намечалось строительство вычислительного центра, а пока результаты обработки ложились на стол инженера через 5–10 дней после выполнения полёта. Чтобы уложиться в сроки, руководитель бригады вынужден был принимать решение на очередной вылет по отписке лётчика в полётном задании. Естественно, в таких условиях каждый из них стремился заполучить в бригаду более опытного испытателя, способного полнее и объективнее оценить работу техники в воздухе. За техническую политику отвечали инженерные отделы, ведущие по данному типу самолёта. В этой системе лётный состав оставался вспомогательным звеном, утрачивая где-то своё активное влияние на результаты испытаний и выводы по ним. Может быть, этим и объяснялось то, почему Инструкции писались в большей мере «под технику», когда её нерешённые проблемы «вешались на шею» лётчика.
Тематика проводимых НИИ работ колебалась от государственных испытаний опытного комплекса вооружения, длившихся не один год, до мелких специальных и контрольных испытаний отдельных элементов вооружения и оборудования. С начала конструирования опытного образца от НИИ формировалась группа военно-научного сопровождения, не просто участвующая в этом, но и защищающая интересы Заказчика на всех этапах создания. Опытный экземпляр первоначально испытывался на этапе Генерального конструктора, в котором мы принимали участие, а затем передавался на этап Заказчика, где военные брали на себя дальнейшую ответственность за качество и сроки испытаний. Во время такой передачи и возникала борьба, противоположная перетягиванию каната чем больше было проблем, тем сильнее каждая сторона отталкивала от себя объект испытаний. Если в Акте отсутствовали недостатки, влияющие на безопасность полётов, он утверждался командованием ВВС и объект официально запускался в серию. А впереди ещё предстояли войсковые испытания по вопросу надёжности в условиях массовой эксплуатации. Военные испытатели, прибывающие в авиационные полки для оказания помощи в такого рода испытаниях, нередко оказывались в довольно неловком положении, когда выслушивали нарекания в адрес института по поводу недоиспытанности новой техники. В поисках причин этого наиболее активные из них взялись прояснить для себя существующую в ВВС систему Заказа. Вот тогда я и узнал, что все вопросы, связанные с заказом, испытанием, запуском в серию и сроками поставки в войска авиационной техники находятся в руках заказывающего Управления и регулируются совместно с Министерством авиационной промышленности. Не удивительно, что отставание на одном этапе создания объекта командование стремилось компенсировать на следующем. Таким образом, опытная техника искусственно, не достигнув необходимой «зрелости», принималась на государственные испытания, а серийный завод, не дожидаясь их результатов, переоборудовался под новую продукцию. А нас, испытателей, начинали «толкать в спину», выдавливая так называемое «предварительное» заключение. В оправдание этого можно было услышать: «Серийный завод не может стоять. Рабочие должны получать зарплату». «Маховик» крутился, и никому не хотелось брать на себя роль задерживающего устройства. Видимо поэтому самолёты на войсковых испытаниях мало чем отличались от тех, что испытывались в ГК НИИ, и «Америка» там открывалась заново. Даже для неопытного взгляда было очевидно, что военные нередко шли на поводу у промышленности, доходя, в редких, правда, случаях, до абсурда — при наличии отрицательного заключения НИИ объект запускался в серию. Неразумно большим количеством мелких модификаций основного типа оборонка просто «доила» государство, каждый раз получая из казны солидные суммы на опытно-конструкторские разработки.
Не помню, что послужило конкретной причиной, но в 1973 году лётный состав Службы лётных испытаний истребительной авиации впервые решил обратиться с коллективным письмом в ЦК КПСС. В последний момент один из испытателей, Слав Александрович Топтыгин, предложил:
— Давайте я один подпишу. Даже если меня уволят, сильно не пострадаю. Во-первых, холостяк, во-вторых, коренной москвич с квартирой.
Прошло не так много времени с тех пор, как было отправлено наше письмо, и появилась обратная реакция из Главного штаба ВВС, в соответствии с которой Топтыгиным занялось командование института. После того, как он подтвердил своё намерение отстаивать содержание письма на любом уровне, его сначала направили на медицинское «освидетельствование» в Астраханский неврологический диспансер, а затем — в Центральный авиационный госпиталь, где ему было предъявлено заключение о серьёзном отклонении в психике. Слав в ответ показал другое — заключение одного известного в медицинских кругах профессора, где был диагноз «здоров». Самый лёгкий «медицинский» вариант не прошёл. «Не мытьём, так катаньем» — и командование предлагает лётчику написать рапорт на увольнение, популярно объяснив, что работать в качестве испытателя ему уже не позволят. А наши заявления о том, что содержание письма обсуждалось на собрании всего лётного состава, начальство пропускало мимо ушей — коллективщина в армии дело серьёзное, гораздо проще вариант с «козлом отпущения». Слав Топтыгин уволился и уехал в Москву.
На этом бы и поставить точку, если бы не случайная встреча через много лет. Сентябрь 1996 года. На берегу Черноморской бухты, у посёлка Геленджик стоят самолёты-амфибии, сконструированные в разные годы и для разных целей. Над павильонами висит транспарант: «Международный салон гидроавиации России». На пирсе я подошёл к группе рослых военных лётчиков из Кубинки, внимательно слушавших человека в штатском. Седой, как лунь, с гайдамацкими усами, тот что-то оживлённо рассказывал и предлагал купить у него газеты и книги. С трудом узнав в нём «Топтолёта», я было обрадовался старому товарищу и полез обниматься, вкратце объяснив окружающим, в чём дело. Но с первых же минут нашего разговора я «принял холодный душ». Автор книжки стихов «Герои наших дней» и газеты «Будущее России», в которой одновременно являлся главным редактором, учредителем и издателем, он же автор программы «Подлинный социализм», пытался заработать себе «политический капитал» на событиях тех лет. С желчью и сарказмом бывший испытатель обвинял во всех грехах даже тех, кто… не вернулся из полёта, себя же выставляя «борцом за справедливость» с двадцатилетним стажем. Времена меняют людей, особенно наши времена. И мне не по душе будущее России в устах подобных «авторов».
Читайте также
Глава XIII
Глава XIII Мормоны и язычники. — Горячительный напиток и его действие на Бемиса. — Город Соленого Озера. — Разительный контраст. — Врач-бродяга. — Беседа со святым. — Посещение короля.Мы отлично поужинали свежим мясом, дичью и овощами; меню было разнообразное, порции —
Глава XIII
Глава XIII В то время, как сам я приобщался к искусству с черного хода, моя мать со стороны парадного систематически пыталась обнаружить во мне какой-нибудь самородок скрытого таланта. Отвергнув поочередно скрипку и балет и выведя живопись из игры, она решила давать мне
ГЛАВА XIII
ГЛАВА XIII Рассылая бесчисленные запросы в адресные бюро крупных и небольших городов, в горздравотделы страны, все эти годы я одержимо разыскивала сына. Кипы ответных справок, кроме «Не проживает», «Не значится», «Не числится», не приносили ничего. Старались помочь и
Глава XIII
Глава XIII Своих уже знакомых парней из «русской мафии» я встретил вечером в баре, спустя пару дней.— О, миротворец, — приветствовал меня Андрей, — а мы тут как раз тебя вспоминали. Забодало бухать и валяться на пляже, давай нырнем напоследок, что ли.— Лицензии у вас
Глава XIII
Глава XIII Всю ночь батуринцы не спали: неизвестность того, что их ожидает, и странное, необъяснимое появление Бутенко в коридоре жандармерии волновало их. Они были уверены, что Лысенко сделает все, чтобы освободить их. Даже если их поведут на казнь, если накинут на шею
Глава XIII
Глава XIII Примерно с середины января события начинают быстро развиваться. Советская Армия наступает. Надо рвать коммуникации немцев на суше и на воде.«Тихая война» кончилась, начинаются открытые боевые действия подпольщиков. Их удары по врагу крепнут с каждым днем. С
ГЛАВА XIII
ГЛАВА XIII «Сила духа, — писал в своем дневнике Фицджеральд, — проявляется не только в способности выстоять, но и в готовности начать все заново». Когда он арендовал La Paix, он, по-видимому, считал, что все лучшее в его жизни осталось позади. И все же он был еще полон надежд и
ГЛАВА XIII
Глава XIII
Глава XIII Я возвращаю портрет, который увез из Вены. Я направляюсь в Падую; приключение при моем возвращении; продолжение этой авантюры. Я встречаю Терезу Имер. Мое знакомство с м-ль К.К..Счастливому вернуться на родину, которую человек любит от самых ранних впечатлений,
ГЛАВА XIII
ГЛАВА XIII В жизни его наступает тот период, который без смущения можно назвать эпохой: это те годы, когда он пишет лучшие свои картины. Мы не знаем почти ничего о его жизни. Но сколько оставил он нам картин, за каждой из которых неведомый и полный дьявольского напряжения
Глава XIII
Глава XIII Тринадцатого ноября он подошел к Смоленску и развернулся, чтобы удержать неприятеля; как вдруг те высоты, на которых он собрался укрепить свой левый фланг, покрылись толпами беглецов. Несчастные торопились вверх и скатывались вниз по обледенелому склону,
Глава XIII
Глава XIII «Mосковский вестник»: Письмо к Погодину со стихами «Пока не требует поэта…» для его журнала. – Основание «Московского вестника», его направление, сущность теорий «Московского вестника». – Теория отражается в стихотворениях поэта «Чернь», «Поэт, не дорожи
Глава XIII
Глава XIII Визгин пригласил к себе в кабинет Добротина и Людена, предупредил дежурного, чтобы без особой нужды их не отвлекали.— У нас за эти дни, — сказал Визгин, — скопилось немало весьма важных сведений. Надо посоветоваться.Недавно армейские разведчики захватили в
ГЛАВА XIII
ГЛАВА XIII «Сила духа, — писал в своем дневнике Фицджеральд, — проявляется не только в способности выстоять, но и в готовности начать все заново». Когда он арендовал La Paix, он, по-видимому, считал, что все лучшее в его жизни осталось позади. И все же он был еще полон надежд и
ГЛАВА XIII
ГЛАВА XIII Книга написана, напечатана; шум, вызванный ею, постепенно затихает… Нужно жить дальше. Нужно создавать новые интересы, чтобы не задохнуться в той удушающей атмосфере, которая царит во Франции. Бейль пишет статьи для выходящего в Париже английского журнала «The
Глава XIII
Глава XIII Подходил к концу месяц, стали подводить итоги. По всем показателям результаты хорошие, кроме трех злосчастных поломок и невыполнения парашютных прыжков. По этому поводу позвонил командир дивизии:— Товарищ Скоморохов, я хочу вас поздравить с успешным
