разбитая жизнь или волшебный рог оберона слушать
Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона
Валентин Катаев
В автобиографической повести (точнее, в романе) Валентина Катаева описываются детские впечатления автора и события, связанные с его семьёй и его окружением. Несмотря на подчёркнутую фрагментарность (осколки разбитого), воспоминания Катаева складываются в цельную гармоничную картину, портретирующую не только самого Валентина Катаева, но и эпоху начала ХХ века.
И да, и нет. И вроде как не очень увлеклась, а что-то зацепило так, что до сих пор вспоминается как уютная, домашняя книга.
Кстати, она для меня примерно то же, что «Кондуит и Швамбрания»: не про меня и не для меня, но отмахнуться рука не поднимается.
Но главное, что я сейчас понимаю: эта книга скорее для взрослых, и вот именно сейчас мне и надо читать это мозаичное произведение: коротенькие воспоминания об одном, о другом, ассоциации, параллели, комментарии из взрослости в детство, переплетение детского и взрослого взгляда на жизнь и многое другое, что у меня-сегодняшней уж точно вызовет слезу умиления и узнавания.
А тогда, в мои лет 14, не вызвало.
И да, и нет. И вроде как не очень увлеклась, а что-то зацепило так, что до сих пор вспоминается как уютная, домашняя книга.
Кстати, она для меня примерно то же, что «Кондуит и Швамбрания»: не про меня и не для меня, но отмахнуться рука не поднимается.
Но главное, что я сейчас понимаю: эта книга скорее для взрослых, и вот именно сейчас мне и надо читать это мозаичное произведение: коротенькие воспоминания об одном, о другом, ассоциации, параллели, комментарии из взрослости в детство, переплетение детского и взрослого взгляда на жизнь и многое другое, что у меня-сегодняшней уж точно вызовет слезу умиления и узнавания.
А тогда, в мои лет 14, не вызвало.
Книга на все времена
Мы ложились на теплые травы лицом вверх и закладывали руки за голову — папа, Женя и я.
Теперь мы видели только одно громадное звездное небо, его траурную черноту и на ней — созвездия и отдельные звезды, которые папа называл по именам, как своих хороших знакомых.
Ловить воробьев на водку сделалось чем-то вроде общего поветрия среди всех мальчиков нашего города. Появились мальчики, которые божились и ели землю, что собственноручно поймали несколько воробьев на водку. Поддался этому поветрию, разумеется, и я. Желание собственноручно поймать воробья на водку сделалось моей навязчивой идеей, и я почувствовал, что не успокоюсь до тех пор, пока моя мечта не осуществится. Но возникал серьезный вопрос: где достать водку? В нашем трезвом доме ее не водилось. Запрещалось даже произносить это слово. Я знал, что обычно пьяницы покупают водку в монопольке, то есть в так называемой казенной винной лавке, и чаще всего распивают ее тут же на улице прямо из горлышка —буль-буль-буль-буль, —причем водка течет по бороде извозчика-пьяницы. Я знал, где помещается ближайшая монополька, но не имел представления, сколько стоит водка и продадут ли ее мальчику моего возраста, да еще и гимназисту, что строжайше запрещалось законом. Я навел справки у дворника и узнал, что водка бывает разная: «белая головка» и «красная головка», то есть запечатанная белым сургучом и красным сургучом. «Белая головка» считалась лучшей очистки и стоила дороже «красной головки» —водки плохой очистки. Я понимал, что воробьям все равно, на какую водку их будут ловить, поэтому решил купить «красную головку», если, конечно, мне ее в монопольке отпустят. Остановка была, как всегда, лишь за деньгами.
Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона
Валентин Катаев
И да, и нет. И вроде как не очень увлеклась, а что-то зацепило так, что до сих пор вспоминается как уютная, домашняя книга.
Кстати, она для меня примерно то же, что «Кондуит и Швамбрания»: не про меня и не для меня, но отмахнуться рука не поднимается.
Но главное, что я сейчас понимаю: эта книга скорее для взрослых, и вот именно сейчас мне и надо читать это мозаичное произведение: коротенькие воспоминания об одном, о другом, ассоциации, параллели, комментарии из взрослости в детство, переплетение детского и взрослого взгляда на жизнь и многое другое, что у меня-сегодняшней уж точно вызовет слезу умиления и узнавания.
А тогда, в мои лет 14, не вызвало.
И да, и нет. И вроде как не очень увлеклась, а что-то зацепило так, что до сих пор вспоминается как уютная, домашняя книга.
Кстати, она для меня примерно то же, что «Кондуит и Швамбрания»: не про меня и не для меня, но отмахнуться рука не поднимается.
Но главное, что я сейчас понимаю: эта книга скорее для взрослых, и вот именно сейчас мне и надо читать это мозаичное произведение: коротенькие воспоминания об одном, о другом, ассоциации, параллели, комментарии из взрослости в детство, переплетение детского и взрослого взгляда на жизнь и многое другое, что у меня-сегодняшней уж точно вызовет слезу умиления и узнавания.
А тогда, в мои лет 14, не вызвало.
Книга на все времена
Мы ложились на теплые травы лицом вверх и закладывали руки за голову — папа, Женя и я.
Теперь мы видели только одно громадное звездное небо, его траурную черноту и на ней — созвездия и отдельные звезды, которые папа называл по именам, как своих хороших знакомых.
Ловить воробьев на водку сделалось чем-то вроде общего поветрия среди всех мальчиков нашего города. Появились мальчики, которые божились и ели землю, что собственноручно поймали несколько воробьев на водку. Поддался этому поветрию, разумеется, и я. Желание собственноручно поймать воробья на водку сделалось моей навязчивой идеей, и я почувствовал, что не успокоюсь до тех пор, пока моя мечта не осуществится. Но возникал серьезный вопрос: где достать водку? В нашем трезвом доме ее не водилось. Запрещалось даже произносить это слово. Я знал, что обычно пьяницы покупают водку в монопольке, то есть в так называемой казенной винной лавке, и чаще всего распивают ее тут же на улице прямо из горлышка —буль-буль-буль-буль, —причем водка течет по бороде извозчика-пьяницы. Я знал, где помещается ближайшая монополька, но не имел представления, сколько стоит водка и продадут ли ее мальчику моего возраста, да еще и гимназисту, что строжайше запрещалось законом. Я навел справки у дворника и узнал, что водка бывает разная: «белая головка» и «красная головка», то есть запечатанная белым сургучом и красным сургучом. «Белая головка» считалась лучшей очистки и стоила дороже «красной головки» —водки плохой очистки. Я понимал, что воробьям все равно, на какую водку их будут ловить, поэтому решил купить «красную головку», если, конечно, мне ее в монопольке отпустят. Остановка была, как всегда, лишь за деньгами.
Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона
Валентин Катаев
И да, и нет. И вроде как не очень увлеклась, а что-то зацепило так, что до сих пор вспоминается как уютная, домашняя книга.
Кстати, она для меня примерно то же, что «Кондуит и Швамбрания»: не про меня и не для меня, но отмахнуться рука не поднимается.
Но главное, что я сейчас понимаю: эта книга скорее для взрослых, и вот именно сейчас мне и надо читать это мозаичное произведение: коротенькие воспоминания об одном, о другом, ассоциации, параллели, комментарии из взрослости в детство, переплетение детского и взрослого взгляда на жизнь и многое другое, что у меня-сегодняшней уж точно вызовет слезу умиления и узнавания.
А тогда, в мои лет 14, не вызвало.
И да, и нет. И вроде как не очень увлеклась, а что-то зацепило так, что до сих пор вспоминается как уютная, домашняя книга.
Кстати, она для меня примерно то же, что «Кондуит и Швамбрания»: не про меня и не для меня, но отмахнуться рука не поднимается.
Но главное, что я сейчас понимаю: эта книга скорее для взрослых, и вот именно сейчас мне и надо читать это мозаичное произведение: коротенькие воспоминания об одном, о другом, ассоциации, параллели, комментарии из взрослости в детство, переплетение детского и взрослого взгляда на жизнь и многое другое, что у меня-сегодняшней уж точно вызовет слезу умиления и узнавания.
А тогда, в мои лет 14, не вызвало.
Книга на все времена
Мы ложились на теплые травы лицом вверх и закладывали руки за голову — папа, Женя и я.
Теперь мы видели только одно громадное звездное небо, его траурную черноту и на ней — созвездия и отдельные звезды, которые папа называл по именам, как своих хороших знакомых.
Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона
Год выпуска: 2009
Автор: Валентин Катаев
Исполнитель: Мурашко Игорь
Издательство: Нигде не купишь
Тип: аудиокнига
Аудио кодек: MP3
Битрейт аудио: 96 kbps
Описание: «Книга о детстве, о познании окружающего мира чуткой и восприимчивой душой ребенка. Построена на воспоминаниях писателя о своем детстве.
Доп. информация: Время воспроизведения: 21 час. 49 мин. 35 сек.
Если торрент не качает
Если торрент не качает, это значит что нет раздающих. Но это не беда, на нашем сайте вы можете скачать книги иным путем. Все очень просто. Для каждой книги есть окошко для прослушивания онлайн. Далее все очень просто.
1. Жмем на ссылку в правом верхнем углу.
2. Откроется окно сайта archive.org, по ссылкам в правой части которого вы сможете скачать:
Если же по какой либо причине, на странице нет окна для прослушивания онлайн, то просто напишите нам об этом в комментариях.
Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона
Анатолий Королев, обозреватель РИА Новости.
«Мир ловил меня, ловил, но не поймал!» говаривал один философ.
Катаев родился в Одессе, в семье учителя, рано почувствовал поэтический зуд, писал гаденькие (его слова) стишки, которые таскал по редакциям, до той поры пока вдруг не прочел стихов Бунина и пережил шок от встречи с истиной. Бунин стал кумиром всей его жизни, Катаеву удалось подружиться с классиком задолго до революции, и когда грянул 17-ый год, он встретил перемены, пожалуй, с тайным ужасом.
Короче, Остап Бендер это отчасти сам Валя Катаев.
Своим золотым пером он настрочил целое собрание благодарностей партии и правительству: «Записки о гражданской войне» (1924), где описал прекрасных коммунистов и отвратительных белогвардейцев; «Время, вперед!» (1931) роман-марш о радости свободного труда, «Я сын трудового народа» (1937) об ужасах немецкой оккупации Украины (Между тем как Булгаков уже написал великий честный роман «Белая гвардия», который Катаев читал). В годы войны Катаев написал повесть «Сын полка» (1945). Книга принесла писателю огромную популярность.
Возглавив в годы оттепели, после смерти Сталина, журнал «Юность» Катаев сделал его самым смелым и модным журналом страны, он открыл нам Аксенова, Вознесенского, Ахмадуллину, Евтушенко, Рождественского, и. разразился лакейским романом о Ленине: «Маленькая железная дверь в стене» (1964), хотя никто никого уже не принуждал писать о вождях. Сказалась инерция лести.
Только тут писатель сказал себе стоп! И оглядев в слезах свою судьбу, написал пронзительную дилогию о Бунине, о своей любви к кумиру, о юности, о времени, о Маяковском и его гибели, о памяти старика, которая все еще зеленеет, два шедевра: «Святой колодец» (1965) и «Трава забвения» (1965).
О «Вертере» я уже говорил, правда тут сверкнула в глаза с таким блеском, что оставалось только зажмуриться. По сути, мы потеряли в Катаеве талант равный Тургеневу, Лескову, а то и молодому Льву Толстому. Все ушло в паровозный гудок советского локомотива.
Какими словами закончить эту жизнь?
Может быть, строчками из Пастернака:
«Не спи, не спи, художник,
Ты вечности заложник, у времени в плену. »
Катаев был великим пленником своего времени.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции