рафаэль мустафин гибдд биография
«Точное место клада… знали всего двое или трое, но ни один из них не остался жив»
К ИЗВЕСТНОСТИ ОТНОСИЛСЯ С ИРОНИЕЙ
А вообще Рафаэль Ахметович был автором 36 книг и бесчисленных журнальных публикаций. К собственной известности Мустафин относился с некоторой иронией. Например, говорил: «Тысячи людей знают меня по книгам и публикациям в СМИ как Рафаэля Мустафина. Нередко звонят домой или на работу, а отчества не знают: «Можно к телефону Рафаэля Мустафина?» Жена сердится: «Что за панибратство?!» Но я к этому уже привык».
Особой гордостью писателя была учёба в Казанском университете: «Горжусь этим и считаю, что университет мне очень многое дал: поставил на ноги, сделал человеком. И не просто человеком, а интеллигентом XX века».
ТОЧНОЕ МЕСТО КЛАДА ВО ВСЁМ ХАНСТВЕ ЗНАЛИ ВСЕГО ДВОЕ ИЛИ ТРОЕ
Рафаэль Ахметович писал в своей книге:
«Точное место клада во всем ханстве знали всего двое или трое, но ни один из них не остался жив. Тайну не открыли даже хану Едигеру, поскольку он был пришлый («килмешек»)».
Старик, открывший писателю тайну ханских сокровищ, рассказывал про них весьма красочно. Мустафин пишет:
Во-вторых, денежная часть казны. Это были золотые и серебряные монеты самого разнообразного происхождения: турецкие, арабские, персидские, египетские, западно-европейские, русские… Больше всего, по словам старика, было русских серебряных гривен и арабских дирхемов.
И, наконец, собственно сокровищница. Она складывалась из военной добычи, подарков и подношений ханам, изделий своих ювелиров. «Чего там было? О, там было много чего! Вам такое и не снилось…» И он принялся рассказывать об изумрудах величиной с грецкий орех, о редчайших восточных бриллиантах, о красных, как густое испанское вино, рубинах, об изумительной красоты диадемах, головных уборах ханов, усыпанных дымчатыми топазами и меняющими свой цвет александритами, о расшитых жемчугами ханских поясах, кальянах из чистого золота, украшенном алмазами и сапфирами дорогом оружии, шкатулках из слоновой кости, великом разнообразии золотых блюд, кубков, кувшинов, кумганов, перстней, ожерелий…»
Не случайно, вдохновленные книгой Рафаэля Ахметова, журналисты «Комсомолки» в 90-х годах попытались найти и выудить из Кабана его тайную и желанную «золотую рыбку», ханские сокровища. Правда, озеро тогда было в таком жутком состоянии, что выудить из него нельзя было даже обыкновенного окунька… Зато газета получила классную рекламу, особенно в Казани. Горожане толпами приходили на берег смотреть на искателей сокровищ: а вдруг?!
СОКРОВИЩА ХОТЕЛИ ПРИСВОИТЬ АМЕРИКАНЦЫ
— Легенда о ханских сокровищах, спрятанных на дне озера, появилась на свет уже давно и оказалась очень живучей. Она положена в основу целого ряда произведений татарской литературы. Ей посвящён и ряд журналистских статей.
В начале двадцатого века некая американская фирма даже предложила казанской городской думе крупную сумму за право вести поиски на дне озера Кабан. Она готова была очистить дно Кабана от гниющего ила и грязи, благоустроить его берега и замостить прилегающие улицы. Но ставила при этом только одно условие: всё, что будет найдено на дне озера, должно стать собственностью фирмы.
Чуть позже, в советское время, зафиксировано два достоверных случая, когда люди натыкались на нечто, очень напоминающее эти сокровища. Это и рассказ про таинственный бочонок, который так и не удалось сетями вытащить на берег, и старинные монетки.
Мустафин в своей книге попытался собрать всё самое интересное, проанализировать легенды и факты… Ну а конечного итога пока нет. Если бы клад достали, никаких загадок бы уже не было. Пошла бы серьёзная научная работа.
МУЖЕСТВЕННО БОРОЛСЯ С БОЛЕЗНЬЮ
О Рафаэле Мустафине «БИЗНЕС Online» рассказали люди, хорошо его знавшие.
Васил Гарифуллин – декан факультета журналистики и социологии КФУ:
— Когда я учился, в 80-е годы, он читал у нас лекции и вёл семинары по литературно-художественным жанрам, был большим специалистом по жанру рецензии. Рафаэль Ахметович был глубоко интеллигентным человеком. Примечательно, что у него было очень грамотное двуязычие – ведь он русский филолог по образованию, отлично владел и русским, и татарским литературными языками. И, пожалуй, я воспринимаю его не как писателя или журналиста, а как литературоведа.
На лекциях он приводил много интересного, нового литературного материала, ведь Рафаэль Ахметович столько времени проводил в архивах. Он продолжал дело Гази Кашафа, который был другом Мусы Джалиля и первым достоверно рассказал о жизни и смерти поэта. Наверное, поэтому я воспринимаю Мустафина, прежде всего, как исследователя литературы.
Нияз Ахмадуллин – заместитель главного редактора журнала «Татарстан»:
Надира Фаттахова – заведующая музеем-квартирой Мусы Джалиля:
— В последний раз он был у нас в гостях в январе, планировали отметить 80-летие Рафаэля Ахметовича. Очень был открытый человек. Очень ярко выступил в прошлом году на Джалилевских чтениях, посвященных 65-летию Победы. Всегда удивлялась, откуда у человека столько энергии! В позапрошлом году был инцидент с публикацией в журнале «Мирас» пьесы Минахмета Сахапова и Эсфира Ягудина «Гибель «Барбароссы», в которой говорилось, что поэт едва ли не оду Гитлеру собирался писать. Рафаэль Ахметович сразу же откликнулся, подержал семью поэта, нас. Это был ответ тем, кто пытался на имени Джалиля, как сейчас говорят, пиарить себя.
Ильфак Ибрагимов – председатель союза писателей Татарстана:
— Да ведь только недавно разговаривал с Рафаэлем Ахметовичем, которого считаю наставником. Это был очень хороший человек. В последнее время он очень тяжело болел, но мужественно боролся с болезнью. Сильный, интеллигентный, мужественный был человек…
Тимур Латыпов
Евгений Сергеев
Официального прощания с Рафаэлем Мустафиным не будет, близкие простятся с ним сегодня 15 апреля в 10.00, во дворе дома, где он жил: ул. Четаева, 11. Похоронят Рафаэля Ахметовича на Ново-Татарском кладбище.
Справка
Рафаэль Мустафин
Рафаэль Мустафин запись закреплена
Рафаэль Мустафин запись закреплена
Рафаэль Мустафин запись закреплена
Асхат Кунибаев
Молитва, написанная Антуаном де Сент-Экзюпери в один из самых тяжелых периодов его жизни. Она напоминает об очень важных вещах и глубоко затрагивает душу и разум.
«Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов.
Сделай меня наблюдательным и находчивым, чтобы в пестроте будней вовремя останавливаться на открытиях и опыте, которые меня взволновали.
Показать полностью.
Научи меня правильно распоряжаться временем моей жизни. Подари мне тонкое чутье, чтобы отличать первостепенное от второстепенного.
Я прошу о силе воздержания и меры, чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал течение дня, мог бы видеть вершины и дали и хоть иногда находил бы время для наслаждения искусством.
Помоги мне понять, что мечты не могут быть помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. Помоги мне быть здесь и сейчас и воспринять эту минуту как самую важную.
Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть гладко. Подари мне ясное сознание того, что сложности, поражения, падения и неудачи являются лишь естественной составной частью жизни, благодаря которой мы растем и зреем.
Напоминай мне, что сердце часто спорит с рассудком.
Пошли мне в нужный момент кого-то, у кого хватит мужества сказать мне правду, но сказать ее любя!
Я знаю, что многие проблемы решаются, если ничего не предпринимать, так научи меня терпению.
Ты знаешь, как сильно мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть достойным этого самого прекрасного и нежного дара судьбы.
Дай мне богатую фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча или говоря, подарить кому-то необходимое тепло.
Сделай меня человеком, умеющим достучаться до тех, кто совсем “внизу”.
Убереги меня от страха пропустить что-то в жизни.
Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что мне действительно необходимо.
Сотрудник ДПС спас трёх человек на пожаре
Алия Байназарова в одночасье лишилась всего. Сильный пожар уничтожил не только её имущество, но и два соседних дома, с которых и началось возгорание. В этот момент хозяева были в отъезде, и не пострадали. А вот Алия со своим девятилетним сыном и родственником, который находился у них в гостях, спали.
Алия Байназарова, погорелец: « Благодаря сотруднику ДПС мы смогли вырваться из этого огненного ада. Живы и здоровы благодаря Рафаэлю Мустафину. Очень благодарны ему. Желаем на работе удачи ».
Инспектор районного отдела ДПС Рафаэль Мустафин заметил пожар во время патрулирования. Передав по рации информацию о ЧП, он бросился спасать людей. Увидев, что два дома закрыты на замок снаружи, полицейский поспешил к третьему. Запертую дверь пришлось выламывать.
Рафаэль Мустафин, инспектор ДПС ОГИБДД по Бурзянскому району: « Они в чём были, в том и выбежали на улицу, в том числе ребёнок. Я посадил их в патрульную машину ».
Огонь был такой силы, что прибывшим пожарным едва удалось отстоять соседние постройки. Зубаржат Гильманова узнала о случившемся лишь на следующий день. В ту ночь она вместе с тремя детьми гостила у родственников.
Зубаржат Гильманова, погорелец: « Знает только старший сын, а двое младших не знают, что у них ничего нет. Спрашивают, а я не знаю, как им сказать ».
Бурзянцы не остались в стороне и как могут поддерживают своих земляков. В районе организован сбор средств, одежды и предметов первой необходимости для погорельцев. Администрация решает вопрос о выделении материалов для строительства новых домов.
Гайса Халитов, управляющий делами администрации Бурзянского района: « Приняты меры по выделению хвои, по 120 кубометров. В данное время вопрос решается ».
Помощь погорельцам можете оказать и вы. Номера карт Алии Байназаровой и Зубаржат Гильмановой:
Дома не были застрахованы. Причина пожара тем временем устанавливается. Но какой бы она ни была, главное, что это ЧП обошлось без жертв.
В ночь на 21 мая младший лейтенант Рафаэль Мустафин не только спас трёх человек на пожаре, но и, возможно, уберёг ещё несколько жизней. Сразу же после происшествия инспектор отправился дальше патрулировать улицы и задержал двух нетрезвых водителей.
Рафаэль Мустафин: Чтобы защищать родной язык, нужна была смелость
Несколько лет Рафаэль Мустафин работал редактором отдела культуры «Казанских ведомостей». Именно здесь, в 1992 году, был опубликован эксклюзивный материал Рафаэля Ахметовича «Письмо из Франции (новое о подпольной группе Джалиля)». Это письмо привез из Франции один из немногих оставшихся в живых соратников Мусы Джалиля, участник французского сопротивления Амир Утяшев.
В разные годы на страницах «КВ» в рубрике «Истории с историей» выходили циклы материалов Рафаэля Ахметовича «Тайны казанских подземелий», «Секреты архивов КГБ». А еще он был автором множества интереснейших «Санта-Барбар» по-казански».
Вернуть из небытия подвиги татарских героев
Накануне юбилея писателя мы встретились с его сыном — кандидатом географических наук, доцентом Института управления, экономики и финансов КФУ Маратом Мустафиным.
— Центральная тема творчества Рафаэля Мустафина — жизнь и творчество поэта-героя Мусы Джалиля…
— Отец продолжил дело друга Мусы Джалиля — Гази Кашафа. Кашаф первый достоверно рассказал о подвиге и героической гибели поэта, которого долгое время считали предателем Родины, врагом народа. Сейчас в массовом сознании Джалиль — один из борцов с фашизмом, тот, кто не сдался и был казнен в плену. Но здесь есть один очень важный момент, который, скажем так, предпочитают замалчивать. Не секрет, что Сталин очень настороженно и неприязненно относился к национальным меньшинствам.
— Почему?
Заслуга Гази Кашафа, Рафаэля Мустафина, а также автора книги «Брестская крепость» Сергея Смирнова в том, что они не только вернули из небытия подвиги представителей татарского народа, рассказали о них людям, но и смогли донести эту информацию до руководства страны. Благодаря их произведениям историческая справедливость восторжествовала, эти подвиги были признаны властями. И отношение к татарам на государственном уровне изменилось. Татары стали уважаемой, значимой нацией в стране.
Была дана команда: «Рафаэля Мустафина не печатать!»
— Правда, что в 70-е годы у Рафаэля Ахметовича были серьезные проблемы из-за того, что он выступал в защиту татарского языка?
— В одном из интервью с Фикрятом Табеевым, бывшим первым секретарем Татарского обкома КПСС, журналист спросил, как в советские годы деятели татарского национального движения, деятели культуры проявляли себя в защите татарской культуры, языка. Табеев ответил, что единственным человеком, который в те времена открыто говорил о необходимости поддержки татарского языка, литературы, подъеме национального самосознания, был Рафаэль Мустафин. И в интервью бывший руководитель республики признал, что тогда по отношению к Рафаэлю Ахметовичу поступили не очень хорошо.
— Его перестали печатать?
— Отцу объявили строгий выговор с занесением в личное дело. Последствия были серьезные. Он лишился всех постов. Была дана команда: «Рафаэля Мустафина не печатать!», и Татарское книжное издательство перестало печатать.
— И все из-за того, что он посмел выступить в защиту татарского языка?
— Да. Сейчас об этом говорит каждый. 2021 год объявлен в Татарстане Годом родных языков и народного единства. А тогда была «единая общность — советский народ», и вообще, 5-я графа — национальность — считалась лишней. Поэтому в те времена, чтобы защищать родной язык, надо было обладать немалой смелостью.
В Казани кислород перекрыли, но отец публиковался в Москве. Как член редколлегии всесоюзного журнала «Дружба народов» помогал многим молодым татарским писателям печататься в этом престижном издании.
Страсти по озеру Кабан
— Имя Рафаэля Мустафина неразрывно связано с легендами о ханских сокровищах, скрытых на дне Кабана. Его книга «Тайны озера Кабан» стала настоящим бестселлером…
— Он изучал городские легенды, исторические документы, касающиеся бесследно пропавших ханских сокровищ. Через эту тайну он пробудил интерес в обществе к озеру, истории. На Кабан обратили внимание и почти умершее озеро смогли возродить.
Озеро погибало на глазах. Казанцы наверняка помнят тяжелый, затхлый запах, который стоял у Кабана. Отец консультировался с экологами. Они представляли ему аналитические материалы по катастрофическому состоянию Кабана. Сами публиковать эту информацию опасались — вдруг уволят? А вот к слову Рафаэля Мустафина власти прислушаются. И постепенно на озере стали проводиться очистительные работы, оно стало оживать. Сюда нередко приезжают экспедиции, которые предпринимают попытки разыскать и поднять со дна сокровища.
В последние годы жизни папа любил гулять на набережной Кабана. Сейчас озеро стало одной из основных туристических достопримечательностей Казани. И я думаю, папа был бы счастлив, если бы увидел, как преобразился легендарный Кабан.
Наша справка
Рафаэль Мустафин родился 14 мая 1931 года в Бавлах. В 1954 году окончил Казанский государственный университет. Кандидат филологических наук, автор 36 книг. В разные годы работал собственным корреспондентом газеты «Литература и жизнь», которая позже стала называться «Литературная Россия», главным редактором художественных программ Казанской студии телевидения, ответственным секретарем Союза писателей Татарии, главным редактором литературно-художественного журнала «Казан утлары», членом редколлегии всесоюзного журнала «Дружба народов», преподавателем на кафедре журналистики КГУ, главным редактором общественно-политического журнала «Татарстан», членом ПЕН-клуба.
Рафаэль Мустафин — заслуженный работник культуры РТ, награжден орденом «Знак Почета». Лауреат Премии комсомола Татарской АССР имени Мусы Джалиля. В 2001 году на республиканском конкурсе «Хрустальное перо» удостоен приза за особые заслуги в журналистике в номинации «Почет и уважение». В 2006 году писатель стал лауреатом Государственной премии РТ им. Г.Тукая за книгу «По следам оборванной песни». К 115-летию Мусы Джалилия и 90-летию Рафаэля Мустафина Татарское книжное издательство переиздало эту книгу.
Скончался Рафаэль Мустафин 14 апреля 2011 года.
Рафаэль мустафин гибдд биография
2 (15) февраля 1906 года в татарской деревне Мустафино (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) в крестьянской семье родился Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов), поэт, Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии.
Заключенных о наручниках ввели в большой двухсветный зал со сводчатыми потолками и огромными полукруглыми окнами. Передними на возвышении стоял внушительный судейский стол из мореного дуба, рядом такая же дубовая кафедра с фашистским орлом и свастикой. Друг против друга располагались места прокурора и адвоката. Тяжелые, обитые черной кожей судейские стулья с непомерно высокими спинками, импозантные люстры, громоздкие и неудобные скамьи для публики – все было рассчитано на то, чтобы подсудимый чувствовал себя жалким червем, песчинкой перед незыблемой глыбой фашистского правопорядка.
Исход суда был предрешен заранее – ни судьи, ни подсудимыев этом не сомневались. Разбирательство не спеша катилось по заведенному раз и навсегда порядку. Выступал обвинитель, зачитывались протоколы допросов, приводились «изобличающие» документы и фотографии, заслушивались свидетели. Мог ли Джалиль представить себе хоть на миг, что в этом самом зале, где звучит тусклый голос судьи, усиленный прекрасной акустикой, через какие-нибудь тридцать с небольшим лет громовым раскатом будут звенеть его стихи, переведенные на немецкий язык.
Муса Джалиль (Муса Мустафович Залилов) родился в татарской деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии (ныне Шарлыкский район Оренбургской области) 2 (15) февраля 1906 года в крестьянской семье.
ДЖАЛИЛЬ (Жэлил) (Залилов) Муса Мустафович (1906-1944), поэт, Герой Сов. Союза (1956, посм.). Сб. стихов «Товарищу» («Иптэшкэ», 1929), «Краснознамённые миллионы» («Орденлы миллионнар», 1934), поэма «Почтальон» (на татар, яз. 1940), либретто опер «Алтынчеч» («Алтынчэч», 1935– 41), «Ильдар» («Илдар», 1940), сб. «Клятва артиллериста» («Тупчы анты», 1943, рус. пер. 1944). В 1939-41 ответ, секр. правления Союза писателей ТАССР. В 1941 призван на фронт, в 1942 попал в плен. Создал подпольную организацию сов. военнопленных (см. Джалиля группа).В 1944 фашистским судом приговорён к смертной казни, 25 авг. 1944 казнён в тюрьме Плетцензее. В заточении написал цикл стихотворений «Моабитская тетрадь»(Лен. пр. 1956). Переводы. Публицистика. Тексты песен. «Сочинения» («Эсэрлэр», т. 1-4, 1975-76). «Избранные произведения» (М., 1979). Музей-квартира в Казани (1983). Татарский энциклопедический словарь. – Казань: Институт Татарской энциклопедии АН РТ, 1998.
Шести лет он пошел учиться в сельский мектеб*, где за год овладел азами грамоты и вызубрил несколько сур из Корана. Вскоре семья в поисках лучшей доли переехала в Оренбург. Отцу удалось устроить сына в медресе «Хусаиния»**. Оно считалось «новометодным», то есть прогрессивным по тем временам медресе. Наряду с обязательной зубрежкой Корана и всякого рода религиозной схоластикой, здесь изучались и светские дисциплины, велись уроки родной литературы, рисования и пения.
В годы гражданской войны Оренбург стал ареной жестоких схваток, власть попеременно переходила от одних сил к другим: свои порядки устанавливали то дутовцы, то колчаковцы. В оренбургском караван-сарае (гостинице для приезжих) двенадцатилетний Муса видел окровавленные трупы красноармейцев, женщин и детей, изрубленных белоказаками во время ночного налета. На его глазах армия Колчака устанавливала «твердую власть» – реквизировала скот, отбирала лошадей, арестовывала и расстреливала сочувствующих Советской власти. Муса ходил на митинги и собрания, жадно читал газеты и брошюры.
Когда весной 1919 года в окруженном белогвардейцами Оренбурге возникла комсомольская организация, тринадцатилетний Муса записывается в ряды Союза молодежи, рвется на фронт. Но в отряд его не берут: маленький, щуплый, он выглядит совсем мальчишкой. Вернувшись после смерти отца в родную деревню, Джалиль создает детскую коммунистическую организацию «Красный цветок». В 1920 году по инициативе Мусы в Мустафине возникает комсомольская ячейка. Кипучий, деятельный по натуре, Муса становится признанным вожаком сельской молодежи. Его выбирают членом волостного комитета РКСМ, посылают делегатом на губернскую конференцию комсомола.
Осенью 1922 года в Казань переезжает и шестнадцатилетний Джалиль. «Меня вела. окрыляла вера в свою поэтическую силу»,– писал он позднее («Мой жизненный путь»).
Утреннюю тишину нарушил стук солдатских сапог. Он поднималсяснизу, по гулким чугунным ступеням, громыхал по гофрированномужелезу открытых галерей, опоясывающих камеры. Надзиратели, обутые в мягкую войлочную обувь, ходили бесшумно. Грубо же, не таясьвели себя только стражники, отводившие на казнь осужденных. Заключенные молча прислушивались: пронесет, не пронесет? Не пронесло. Лязгнули ключи. Медленно, со скрежетом раскрылась тяжелая, плохо смазанная дверь.
В камеру вошли двое военных, вооруженных и «не очень любезных», как вспоминал позднее один из заключенных итальянецР. Ланфредини. Зачитав по списку имена татар, они приказали быстроодеться. Когда те спросили: «Зачем? Куда?», – стражники ответили, что ничего не знают. Но заключенные, как пишет Ланфредини, сразу поняли, что их час настал.
До нас дошло несколько общих тетрадей со стихами, рассказами, пьесами юного Мусы. Уже с первых, пока что наивных, опытов чувствуется стихийный демократизм начинающего автора. Выходец из низов, немало хлебнувший горя и нужды, испытавший презрительно-высокомерное отношение байских сынков, сын старьевщика, лишь из милости взятый на казенный кошт в медресе, Муса с искренним сочувствием относится к народу. Правда, он еще не умеет облечь мысль в плоть художественных образов и декларирует ее прямо, «в лоб»:
Жизнь моя для народа, все силы ему,
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
Собираюсь служить до могилы ему.
(«Слово поэта свободы»)
Раннее творчество Джалиля носит на себе явные следы влияния демократической татарской литературы начала XX века, в особенности поэзии Габдуллы Тукая и Мажита Гафури. С их творчеством стихи Мусы сближает гуманистический пафос, сочувствие к угнетенным, непримиримость ко злу во всех его видах.
В годы гражданской войны убежденность Джалиля в торжестве правого дела выражается в форме революционных призывов и лозунгов. Стихи этого периода примечательны открытым революционным пафосом, роднящим поэзию Джалиля с творчеством таких поэтов нового времени, как Галиасгар Камал, Мирхайдар Файзи, Шамун Фидаи и др. Обращает на себя внимание ораторский накал стихов, откровенно прокламационный стиль.
Новым было не только идейное содержание. Национальное под пером поэтов, рожденных революцией, приобретает иные формы. В поэзию проникает новая лексика. На смену традиционным восточным образам приходит революционная символика – алое знамя, пылающая заря свободы, меч революции, серп и молот, сияющая звезда нового мира. Примечательны названия юношеских стихов Джалиля: «Красное войско», «Красный праздник», «Красный богатырь», «Красный путь», «Красная сила», «Красному знамени». Поэт, настолько часто употребляет в эти годы эпитет «красный» (в его новом, революционном значении), что некоторые исследователи называют этот этап творчества поэта «красным периодом».
В Казани Джалиль работает переписчиком в газете «Кызыл Татарстан», а затем учится на рабфаке при Восточном педагогическом институте. Он знакомится с наиболее яркими представителями татарской советской поэзии: Кави Наджми, Хади Такташем, Аделем Кутуем и другими, участвует в диспутах, литературных вечерах, с головой окунается в бурную литературную жизнь республики. С 1924 года он – член литературной группы «Октябрь», стоявшей на пролеткультовских позициях. Все свободное время он отдает творчеству, активно печатается в казанских газетах и журналах.
Прикрикнув для порядка: «Шнель! Шнель!». («Быстро! Быстро!»),– стражники направились в соседнюю камеру. А заключенные стали прощаться с Ланфредини и друг с другом. «Мы обнялись, как друзья, которые знают, что больше никогда не увидятся» (из воспоминаний Ланфредини).
В татарской поэзии 20-х годов возникло своеобразное революционно-романтическое течение, получившее название «гисьянизм» (от арабского слова «гисьян» – «бунт»). Для него характерны повышенная экспрессия, романтический пафос, культ сильной одинокой, бунтующей личности, отрицание затхлого быта (а вместе с ним нередко и всей «низкой, грубой» действительности), устремленность к возвышенному и не всегда точно определенному идеалу. «Гисьянизм» в сугубо национальной форме отразил некоторые черты и особенности, свойственные всей молодой советской поэзии 20-х годов.
Чуткий ко всему новому, готовый идти в ногу с веком, Муса отдал дань и этому течению. От лозунговых и откровенно агитационных стихов он делает резкий переход к сгущенной метафоричности, нарочитой усложненности поэтического языка, романтической окрыленности, масштабности «космически» отвлеченных образов: «Я солнцу новый путь открыл за мглою,//Я побывал в гостях у синих звезд,//Я небо сблизил и сдружил с землею,//Я со вселенной поднимаюсь в рост «. Его герой мечтает о вселенском пожаре, в котором сгорит все старое, отжившее. Он не только не боится смерти, а идет ей навстречу с каким-то восторженным самоотречением. «Гисьянизм» был не просто «болезнью роста», своего рода помехой на пути утверждения реалистических принципов в творчестве Джалиля и в татарской поэзии в целом. Это был закономерный этап развития. С одной стороны, в нем отразились процессы, общие для всей многонациональной советской литературы (рапповский «космизм»). С другой – своеобразно преломились многовековые восточные традиции татарской литературы, возродившиеся на крутом перевале истории.
В стихах Джалиля 20-х годов нашли образное выражение высокие идеалы нового поколения: чистота чувств, искренность, страстное стремление служить народу. И пусть поэзия эта не знала полутонов, но она рождена и вдохновлена юношеским максимализмом, высоким накалом гражданских чувств. У этой романтически-окрыленной поэзии, при всей ее условности, было свое неповторимое очарование:
Вошла стрела под сердце.
Нараспашку
Открыта мне неведомая новь.
Течет на белоснежную рубашку
Моя еще бунтующая кровь.
Пусть я умру.
Но вы, кто по соседству
Окажетесь в иные времена,
Взгляните на рубашку – кровью сердца
В тревожный цвет окрашена она.
Расстояние между берлинскими тюрьмами Шпандау и Плетцензее небольшое, каких-нибудь пятнадцать – двадцать минут на машине. Но для осужденных путь этот занял около двух часов. Во всяком случае, в регистрационных карточках тюрьмы Плетцензее их прибытие отмечено в восемь утра 25 августа 1944 года. До нас дошли только две карточки: А. Симаева и Г. Шабаева.
Карточки эти дают возможность уяснить параграф обвинения: «подрывная деятельность». Судя по другим документам, это расшифровывалось так: «подрывная деятельность по моральному разложению немецких войск». Параграф, по которому фашистская Фемида не знала никаких снисхождений.
Поэт не раз подчеркивал, что новый этап в его творчестве начинается с 1924 года: « В годы рабфака в моем творчестве наметился переворот. В 1924 году я стал писать совсем иначе» («Мой жизненный путь»). Джалиль решительно отказывается как от романтической условности, так и от восточной метафоричности, ищет новые, реалистические краски.
В стихах 1918-1923 годов Джалиль чаще всего пользовался различными модификациями аруза – системы стихосложения, утвердившейся в тюркоязычной классической поэзии. Прекрасно овладев арузом, Джалиль вслед за Хади Такташем переходит на более органичный для татарского языка силлабический народный стих. На смену классическим жанрам восточной лирики (газель, месневи, мадхия и др.) приходят жанры, распространенные в европейской литературе: лирическое стихотворение, лиро-эпическая поэма, песня на фольклорной основе.
В творчестве Джалиля отчетливее проявляются краски и образы реальной жизни. Этому способствует и активная общественная деятельность поэта. В годы работы инструктором Орского укома комсомола (1925-1926) Джалиль ездит по казахским и татарским аулам, организует комсомольские ячейки, ведет активную политико-массовую работу. В 1926 году он становится членом Оренбургского губкома комсомола. В следующем году его посылают делегатом на Всесоюзную конференцию ВЛКСМ, где он избирается членом татаро-башкирской секции ЦК ВЛКСМ. После переезда в Москву Джалиль совмещает учебу в МГУ с большой общественной работой в ЦК комсомола. Он становится членом бюро секции и впоследствии заместителем ответственного секретаря. «Комсомольская работа обогатила мой жизненный опыт, закалила меня, воспитала во мне новый взгляд на жизнь»,– отмечал позднее поэт («Мой жизненный путь»).
Джалиль постепенно формируется как певец молодежи, поэт комсомольского племени. Многие его стихи приурочены к знаменательным датам в жизни ВЛКСМ (« Восемнадцать»), стали популярными комсомольскими песнями («Песня молодости», «Споемте, друзья», «Песня комсомольской бригады» и др.). Не случайно и то, что первый сборник Джалиля «Барабыз» («Мы идем», 1925) вышел в серии «Библиотека МОПРа***» и гонорар от него полностью был перечислен в Фонд помощи иностранным рабочим.
Значительную часть книги «Мы идем» составили стихи о дореволюционном прошлом. В следующем сборнике «Товарищу»(1929) преобладают стихи о современности и современниках. Но и в этой книге господствует тот же дух революционного аскетизма, готовности к подвигу в бою и в труде, порою даже своего рода поэтизации трудностей.
Еще одна особенность лирики Джалиля (также во многом характерная для советской поэзии 20-х годов) – исторический оптимизм. Поэт словно бы опьянен открывшимися перед ним небывалыми перспективами. Он не просто устремлен в будущее, а как бы опережает события, воспринимает как свершившийся факт то, что только еще рождалось в муках и боли.
Односторонность мировоззрения поэта приводила к прямолинейности в лирике. Поэт не уделяет достаточного внимания раскрытию во всей глубине и противоречивости внутреннего мира своих героев. Для него гораздо важнее чувство коллективизма, общности с массой, причастности к большим делам эпохи. Лишь много позднее к нему пришло осознание самоценности каждой отдельной личности, интерес к неповторимому в человеке.
Казнь была назначена на двенадцать часов. Осужденных, конечно, привели заблаговременно. Но казнь началась на шесть минут позже. Случай для крайне пунктуальных тюремщиков исключительный. Объясняется это либо тем, что у палачей было особенно много «работы» (в этот же день казнили участников заговора против Гитлера), либо тем, что опоздал кто-то из священнослужителей, обязанных присутствовать при казни. Это были: католический священник Георгий Юрытко (в составе группы казнили и немецкого унтер-офицера, католика) и берлинский мулла Гани Усманов.
В годы учебы и работы в Москве Муса знакомится со многими видными советскими поэтами: А. Жаровым, А. Безыменским, М. Светловым. Слушает в Политехническом музее выступления В. Маяковского. Знакомится с Э. Багрицким, который переводит одно из стихотворений Джалиля. Вступает в МАПП (Московскую ассоциацию пролетарских писателей), становится третьим секретарем ассоциации и руководителем татарской секции МАПП.
Герой поэзии Джалиля – чаще всего крестьянский паренек, рвущийся к свету новой жизни. Ему не хватает знаний, культуры, но зато не занимать убежденности и веры в дело социализма («Со съезда», «В пути», «Первые дни в комсомоле» и др.). Чаще всего поэт рассказывает о себе, своей любви, дружбе, учебе, окружающем его быте («Из дневника студента», «Наша любовь» и др.). Лирический герой его стихов бескомпромиссен, одержим идеалами светлого будущего, презирает мещанское благополучие.
Есть и серьезные издержки. Исходя из рапповских установок, поэт ищет небывалые «пролетарские» краски, пытается выработать «новый поэтический язык». «И во мне, как чугун из руды – из мечтаний – выплавляешь ты волю к борьбе и труду»,– пишет он в стихотворении «Утро». Даже улица кажется герою стихотворения привлекательней оттого, что на ней стоит дымный завод. В стихах конца 20-х – начала 30-х годов «стальные голоса машин» порою заглушают голос поэтического сердца.
Но даже в тех произведениях, где так или иначе дают себя знать издержки рапповских установок и вульгарно-социологических воззрений, пробивается, словно талая вода из-под снега, живое, лирическое чувство. Лиризм, по единодушному признанию критики,– самая сильная сторона таланта Джалиля.
В 1931 году Джалиль заканчивает литературное отделение Московского университета по специальности «литературная критика». До конца 1932 года продолжает работать редактором детского журнала «Октябрь баласы» («Октябренок»). Затем заведует отделом литературы и искусства в центральной татарской газете «Коммунист», выходившей в Москве. Но в столице живет не так уж много, постоянно разъезжает по стране. Джалиль никогда не был только профессиональным литератором. На протяжении своей жизни он либо учился, либо работал, нередко совмещая по две-три должности одновременно. Товарищи поражались его неуемной энергии, широкой эрудиции, меткости и бескомпромиссности суждений.
Такой же была и его поэзия – порывисто-страстной, убежденной в правоте дела социализма, непримиримой к врагам и в то же время мягкой, лиричной.
Помощник надзирателя Пауль Дюррхауер, сопровождавший осужденных в последний путь, с удивлением рассказывал, что татары держали себя с поразительной стойкостью и достоинством. На его глазах ежедневно совершались десятки казней. Он уже привык к крикам и проклятиям, не удивлялся, если в последнюю минуту начинали молиться богу или теряли сознание от страха. Но ему еще не приходилось видеть, чтоб люди шли на казнь с гордо поднятой головой и пели при этом «какую-то азиатскую песню».
В 1934 году выходят два итоговых сборника Джалиля: «Орденоносные миллионы», куда вошли в основном стихотворения на комсомольско-молодежную тему и «Стихи и поэмы», включившие лучшее из того, что создано поэтом в конце 20-х – начале 30-х годов. Эти книги подводят итог предшествующему периоду и знаменуют начало нового, зрелого этапа.
Поэзия Джалиля становится глубже, многообразнее. Обогащается внутренний мир лирического героя. Его чувства становятся психологически достовернее, а восприятие жизни – философски значительнее, мудрее. От резкого ораторского жеста поэт переходит к доверительной лирической исповеди. От размашисто-энергичной поступи стиха – к песенной напевности.
Стиль поэта характеризуется страстным, приподнято-эмоциональным отношением к миру. С одной стороны, в этом находит выражение свойственный эпохе исторический оптимизм. С другой – проявляются черты активной, жизнедеятельной натуры и горячего темперамента поэта. Любое событие или явление действительности пробуждает у него порыв к немедленному поступку, вызывает восторженное одобрение или столь же страстное неприятие. Герой его всегда воинственно активен. Ему чужды праздная созерцательность, душевная пассивность.
Прав критик В. Воздвиженский, говоря об особенностях этого периода: «Эмоционально-образное восприятие жизни освободило поэзию Джалиля от прямолинейности, но ничуть не лишило ее обычной целеустремленности, высокого общественно-политического тонуса». Абсолютная поглощенность делами общенародного масштаба была исторически обусловлена. Поэт был счастлив воспользоваться открытой революцией возможностью – жить жизнью других, для других, забывая о себе. В стихотворении «Года, года. », размышляя о днях борьбы и напряженного труда, оставивших морщины на лице и глубокие отметины в душе, автор заключает:
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
Очевидно, поэт временами ощущал разлад между голосом сердца и теоретическими установками эпохи сталинизма. Иногда, говоря слова-ми Маяковского, он становился «на горло собственной песне». Не случайно его лирические раздумья и целый ряд любовных стихотворений остались ненапечатанными. Лиризм, свойственный творческой манере поэта, прорывается в них особенно явственно.
Да, поэт почти не показывал негативных явлений, не «разоблачал» преступлений сталинского режима, хотя, конечно, не мог не знать о них. Да и кто тогда осмелился бы это сделать? Поэзия М.Джалиля привлекает другим. Читая такие стихи, как «Зайтуне», «Родник», «Мы сквозь ресницы все еще смеемся. », «Амине», «Когда она росла», чувствуешь человеческое тепло, жизнелюбие, обаяние доброты. Это поэзия исключительной нравственной чистоты, привлекающая сердечностью и доверительностью интонации.
«Я помню еще поэта Мусу Джалиля. Я посещал его как католический священник, приносил ему для чтения книги Гете и научился ценить его как спокойного, благородного человека. Его товарищи по заключению в военной тюрьме Шпандау очень уважали его. Как рассказывал мне Джалиль, он был приговорен к смертной казни за то, что печатал и распространял воззвания, в которых призывал своих земляков**** не сражаться против русских солдат».
(Из письма Г. Юрытко немецкому писателю Л. Небенцалю.)
Джалиль часто выступает в периодической прессе со статьями, очерками, репортажами о строителях Сталинградского тракторного завода или Московского метрополитена, пишет о большевистских темпах и ударниках первых пятилеток, разоблачает бюрократов, делится раздумьями о молодежном движении и антирелигиозном воспитании. Темы эти так или иначе отразились и в его поэзии.
Поэзия Джалиля уже в довоенные годы перешагнула национальные рамки. Переводы его стихов печатаются в центральных газетах и журналах, входят в антологии и коллективные соборники. В 1935 году стихи поэта публикуются отдельной книгой на русском языке.
Во время последней встречи Джалиль рассказал священнику свой сон. «Ему приснилось, будто он стоит один на большой сцене, а вокруг него все было черно – и стены, и вещи»,– писал позднее об этом Г. Юрытко. Сон зловещий и потрясающий. Да, Джалиль оказался на сцене истории лицом к лицу с фашизмом. Все вокруг него было черно. И тем большего уважения заслуживает то беспримерное мужество, с каким он встретил свой смертный час.
Джалиль уже в ранних произведениях использовал фольклорные сюжеты, образы, стихотворные размеры. Особенно удачно и органично звучат фольклорные мотивы в лирических песнях. Многие песни на слова Джалиля получили широчайшую популярность и стали национальным достоянием татарского народа («Воспоминание», «По ягоды», «Волны-волны» и др.). В них – народный язык, чисто национальный юмор, лаконизм, образность. Это была не стилизация, а сознательная творческая учеба, органическое усвоение фольклора, который Джалиль справедливо называл «явлением гениальности народа».
В 30-е годы углубляются литературные связи с писателями братских республик. Джалиль много времени отдает переводческому делу, переводит «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели (в соавторстве с Л. Файзи), поэму «Батрачка» Шевченко, пушкинские стихи и романсы, стихотворения Некрасова, Маяковского, Лебедева-Кумача, Голодного, Ухсая и др.
Предвоенные годы отмечены в творчестве Джалиля усилившейся тягой к эпической широте изображения. В это время им создано несколько крупных эпических поэм. Очень интересна не опубликованная при жизни автора поэма «Директор и Солнце» (1935). Своеобразны по характеру и стилистическому рисунку поэмы «Джиган» (1935-1938) и «Письмоносец» (1938). Проникновенный лиризм сочетается в них с мягкой и доброй авторской улыбкой.
Джалиль написал четыре оперных либретто. Самое значительное из них – «Алтынчеч» («Золотоволосая», музыка композитора Н. Жиганова).
Около пяти лет Джалиль проработал редактором детских журналов. Писал передовые статьи, корреспонденции, готовил сатирические материалы и юморески под рубрикой «Из блокнота Шамбая», вел обширную переписку с читателями. В эти годы он приобрел вкус к работе с детьми, лучше узнал детскую психологию. Он пишет пионерские песни и марши, басняи стихотворные фельетоны, пейзажные зарисовки и изящные миниатюры для самых маленьких. Много писал Джалиль для детей и позднее.
В конце 30-х – начале 40-х годов Джалиль работает заведующим литературной частью Татарского оперного театра. Писатели Татарии выбирают его руководителем своей организации. Джалиль по-прежнему в гуще жизни, живет новыми творческими планами: задумывает роман из истории комсомола, начинает поэму о современной деревне.
Война перечеркнула эти планы.
. Иду по следам поэта.По следам войны, мужества, крови, смертей и песен. Нахожу в сыпучих песках на местах бывших концлагерей почерневшие от коррозии (а может быть, от крови людской?) – солдатские пуговицы, обрывки колючей проволоки, позеленевшие патронные гильзы. Иногда попадаются хрупкие, желтые обломки костей.
Давно разрушены бараки для военнопленных, сгнили шинели и гимнастерки, крепкие – без износу – солдатские ботинки превратились в ошметки.
Многое истлело и стало трухой. Но песни поэта, как и десятки лет назад, обжигают свежестью и силой страсти.
Иной характер носят стихи, написанные на фронте. На смену патетическому монологу и открытой публицистичности приходит фронтовая лирика, просто и достоверно раскрывающая чувства и мысли человека на войне.
У входа в фашистскую тюрьму Плетцензее установлена мемориальная урна с прахом казненных и замученных во всех концлагерях фашистской Германии. Неподалеку воздвигнута памятная стена с надписью: «Жертвам гитлеровской диктатуры 1933 – 1945 годов». На специальных подставках висят траурные венки. Одна из комнат бара-ка для казней превращена в музей. По стенам развешены материалы о тюрьме Плетцензее, фотографии участников покушения на Гитлера, документы других жертв гитлеризма.
Комната для казней осталась в первозданном виде. Решетка для стока обильно лившейся крови, серый цементный пол. Стены и потолки побелили,– иначе мрачная давящая атмосфера была бы просто невыносимой.
Терпеливо дожидаемся, пока схлынет пестрая волна туристов. За-тем вдова поэта, Амина Джалиль, перешагивает через оградительный канат и кладет букет алых гвоздик на место, где казнили Мусу и его товарищей. Несколько минут молча, с опущенной головой стоим возле алых брызг на сером цементном полу.
В конце июня 1942 года при попытке прорвать кольцо окружения тяжело раненный, оглушенный взрывной волной Муса попал в плен. После многомесячных скитаний по лагерям для военнопленных Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. Сюда гитлеровцы сгоняли татар, башкир, военнопленных других национальностей Поволжья. Муса встретил своих земляков, нашел тех, кому можно было доверять. Они составили ядро созданной им подпольной организации.»
Первый же батальон Волго-татарского легиона, посланный на Восточный фронт, поднял восстание, перебил немецких офицеров и влился в отряд белорусских партизан (февраль 1943 года).
В августе 1943 года гитлеровцам удалось напасть на след подпольной группы. Джалиля и большинство его боевых товарищей арестовали. Начались дни и ночи допросов, пыток. Гестаповцы сломали поэту руку, отбили почки. Тело исполосовали резиновыми шлангами. Раздробленные пальцы распухли и почти не гнулись. Но поэт не сдался. Он и в тюрьме продолжал схватку с фашизмом,– своим творчеством.
23 апреля 1945 года 79-й стрелковый корпус Советской Армии, наступавший в направлении рейхстага, вышел на рубеж берлинских улиц Ратеноверштрассе и Турмштрассе. Впереди сквозь дым разрывов показалось мрачное серое здание за высокой кирпичной стеной – тюрьма Моабит. Когда бойцы ворвались во двор тюрьмы, там уже никого не было. Лишь ветер носил по двору мусор, обрывки бумаги, ворошил стра-ницы книг, выброшенных взрывом из тюремной библиотеки. На чистой страничке одной из них кто-то из солдат заметил запись на русском языке: «Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму как пленный, которому предъявлены политические обвинения, и, наверное, буду скоро расстрелян. Если кому-нибудь из русских попадет эта запись, пусть передадут привет от меня товарищам-писателям в Москве, сообщат семье». Бойцы переслали этот листок в Москву, в Союз писателей. Так на Родину пришла первая весть о подвиге Джалиля.
Об ужасах фашистской неволи написано немало. Едва ли не каждый год появляются новые книги, пьесы, фильмы на эту тему. Но никто не расскажет об этом так, как это сделали сами узники концентрационных лагерей и тюрем, свидетели и жертвы кровавой трагедии. В их свидетельствах – нечто большее, чем суровая достоверность факта. В них большая человеческая правда, за которую заплачено ценой собственной жизни.
Одним из таких неповторимых, обжигающих своей подлинностью документов являются и «Моабитские тетради» Джалиля. В них мало бытовых деталей, почти нет описаний тюремных камер, мытарств и жестоких унижений, которым подвергались узники. В этих стихах иного рода конкретность – эмоциональная, психологическая.
По многим стихам моабитского цикла видно, как нелегко приходилось Джалилю. Тоска и отчаяние тяжелым комом застревали в горле. Надо знать жизнелюбие Мусы, его общительность, привязанность к друзьям, жене, дочурке Чулпан, его любовь к людям, чтобы понять всю тяжесть вынужденного одиночества. Нет, не физические страдания, даже не близость смерти угнетали Джалиля, а разлука с Родиной. Он не был уверен, что Родина узнает правду, не знал, вырвутся ли на волю его стихи. Вдруг фашистам удастся оболгать его, и на Родине будут думать о нем как о предателе?
Когда читаешь даже самые безысходные строки Джалиля, в душе не остается тяжелого чувства. Наоборот, чувствуешь гордость за человека, за величие и благородство его души. Человек, который так любит Родину, свой народ, так привязан к ним тысячами живых нитей, не может исчезнуть бесследно. Он существует не только в себе, для себя, но и в сердцах, помыслах, памяти многих и многих людей. В «Моабитских тетрадях» нет мотивов обреченности, пассивной жертвенности, как не было их в здоровой, влюбленной в жизнь душе поэта.
Все, о чем рассказано в «Моабитских тетрадях»,– глубоко личное, сокровенное. Но от этого оно не перестает быть общественно значимым. Здесь найден тот чудесный сплав личного и общенародного, к которому поэт стремился всю жизнь.
То, что накапливалось в творчестве Джалиля постепенно, годами, проявилось в ослепительно-яркой вспышке. Со страниц «Моабитских тетрадей» перед нами встает не просто талант, принадлежащий одному народу, а поэт, по праву принадлежащий к лучшим сынам человечества.
Одно из главных достоинств моабитского цикла, обеспечивших его широчайшую популярность,– ощущение подлинности. Мы верим каждому слову, ощущаем ледяное дыхание смерти, стоявшей за спиной поэта. И острая боль разлуки, и тоска по воле, и горечь, и сомнения, и гордое презрение к смерти, и ненависть к врагу – все это воссоздано с потрясающей силой.
Ненависть к фашизму как к социальному явлению нигде не оборачивается у Джалиля ненавистью к немецкому народу. Поэт с большим уважением относится к Германии Маркса и Тельмана, Гете и Гейне, Баха и Бетховена. Брошенный в каменный мешок Моабитской тюрьмы, со дня на день ожидая смертной казни, он не верит в то, что весь немецкий народ отравлен ядом нацизма. Глубоко символично, что, задыхаясь во мраке фашистской ночи, поэт тоскует о солнце – солнце знания, передовой культуры, животворных идей марксизма,– верит в то, что оно засияет над обновленной Германией («В стране Алман»).
Спокойная и стойкая уверенность в победе, в неодолимости сил жизни рождает оптимистический тон «Моабитских тетрадей». Стихи, написанные накануне казни, то и дело озаряются улыбкой спокойного, уверенного в своем достоинстве человека, а нередко в них звучит смех.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 февраля 1956 года за исключительную стойкость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, Мусе Джалилю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А еще через год Комитет по Ленинским и Государственным премиям в области литературы и искусства при Совете Министров СССР присудил Мусе Джалилю – первому среди поэтов – Ленинскую премию за цикл стихотворений «Моабитская тетрадь».
В одном из костелов Варшавы я видел урну с сердцем Шопена. В торжественном полумраке звучала бессмертная музыка гениального польского композитора. Люди стояли молча, приобщаясь к великому, светлея душой.
А где похоронено сердце Джалиля?
Мы пока не можем ответить на этот вопрос с полной определен-ностью. Известно лишь, что в конце августа 1944 года фашисты вывози-ли трупы казненных в район неподалеку от местечка Зеебург, что в нескольких километрах западнее Берлина.
Я побывал в этих местах. Осевшие, полу обвале иные рвы во многих местах поросли зелеными елочками, хлыстами белоствольных берез. Где-то здесь, в безвестном рву, среди тысяч таких же, как он, жертв фашистского режима покоится сердце поэта. И проросшие сквозь него корни деревьев-как живые нити, связывающие поэта с большим миром, миром солнца, неба и парения птиц.
Рафаэль Мустафин
* М е к т е б – татарская начальная школа, чаще всего содержав шаяся на средства крестьян.
** « X у с а и н и я» – мусульманское духовное училище в Оренбурге.
***МОПР – Международная организация помощи рабочим.
**** Имеется в виду национальный легион «Идель-Урал», созданный фашистами из пленных.
*****Джалиль М. Избранное /пер. с татар. ; сост. и подгот. текста Ч. Залиловой и Р. Мустафина ; вступ. статья и примеч. Р. Мустафина. – М. : Худож. лит., 1990. – 462 с.