Приступит человек и сердце глубоко что это значит
Псалом 63
В конец, Псалом Давиду
(1) Псалом сей, по словам Афанасия, сказывается от лица Апостолов, молящихся об освобождении их от врагов, противившихся их проповеди.
(1) Афанасий говорит, что это сходно с тем, что сказано Апостолами: И ныне, Господи! воззри на угрозы их и дай рабам Твоим со всею смелостью говорит слово Твое. Слова Вел. Василия: Вражий страх есть тот, который поселяется врагом, и который противен дерзновению Христову, об отвращении которого в семь псалмопении изложена молитва. Кирилла: Это – услышь меня, когда молюсь, вместо: когда я не молчу, но молюсь. Ибо молчание при таких обстоятельствах вредно, или (значит то), что скоро услышь меня и даже в то самое время, когда молюсь, согласно с обещанным Тобою: Еще ты будешь говорить, как скажет: вот Я здесь. Афанасия: Освободи меня от страха со стороны противников, иначе от навета их и смерти. Ибо сие то он боялся потерпеть от них. Оригена: Изъемли, говорит, душу мою от страха, каковый страх не друг, а враг. Друг тот страх, который соединен с познанием Бога, а враг страх – тот, который свойствен неправомыслящим, или каким бы то ни было небоящимся Бога, которых Дух Святый у пророка Исаии может изобразить ясно сими словами: страхом их не станем овладеваться и не будем смущаться.
Слова сии ясны, и потому не требуют изъяснения. Сонмом же называет совокупление и единомыслие и согласие на зло со стороны злых людей, как изъясняет Феодорит.
Сии, говорит, враги мои изострили языки свои на подобие меча, смотря по оборотливости их в клевете и в составлении против меня злых умыслов. А такие имеют сходство с сказанными в 56-м псалме ( Пс.56:5 ), следующими: и язык их меч острый.
Напрягоша лук свой, – вещь горьку
(1) Слова Божеств. Кирилла: Вещью горькою, составленною против непорочного или безвинного назвал клевету, ибо не прилична клевета и на кого бы то ни было, а тем злее она на праведного. На него стреляют тайно, то есть, скрытно, потому что не смеют поносить его в лицо. А – натянули лук, поставлено вместо: как лук. У Феодорита: Вещь горькая значит то же, что слово горькое, или горький умысел. Сим то они исполнили язык свой, горькое слово изощряя хуже лука.
Внезапу состреляют его и не убоятся
Нечаянно, говорит, когда невинный не имел никакого предварительного сведения, враги его пустят в него стрелы; они не убоятся ни гнева Божия, поражающего наветников, ни обвинения от людей.
Утвердили, говорит, сии коварные люди у себя злое слово, то есть, придумали злой умысел против невинных и решились твердо привести его в исполнение (1).
(1) Афанасия: Утверждение слова злого значит уверение Иудеев, что Господь не воскрес из мертвых. Безыменного истолкователя: Как утвердили? Обманывая, произнося клятвы, нанимая от себя свидетелей и обвинителей, изобретая ухищрения, приводя доказательства, чтоб сделать слово злое, то есть, обман вероятным (в изд. Своде).
Поведаша (твердили) скрыти сеть, реша: кто узрит их?
Симмах вместо: твердили, перевел: внушали друг другу. Враги, говорит, невинных людей, посоветовавшись между собою, решили тайно поставить сети и стражу на пути для ловления и умерщвления меня. При том, так как будто нет Бога, в таком расположении они сказали в себе: кто увидит нас? Или кто окажется защитником и помощником наветуемого нами? Иначе: никто (1).
(1) По словам Велик. Афанасия, это говорится о злословивших Апостолов и говоривших: не запретили ли мы вам накрепко учить о имени сем? Слова Феодорита: Это говорят Авессалом и Саул с сообщниками своими и прочие; то же говорят и те беззаконные, которые по времени составляли ухищрения и сети против Божиих церквей.
Враги, говорит, мои пытались исполнить беззаконие; но изнемогли изыскатели коварных опытов, приготовлявшие различные ухищрения (1).
(1) Феодорит: Всю силу разума употребили, всякое ухищрение против меня придумали, никакого вида злоумышления не оставили; и явно наступая и тайно заседая и надзирателей посылая, пустыни обходя, и в каменистых местах делая поиски, в горах, в пещерах и ущельях земли отыскивая подвижников благочестия, о которых говорит Божественный Павел: которых не был достоин весь мир. А безыменный говорит: Потому исчезли, что испытывали беззакония, то есть, не искали, по закону Божию, правды, которой искали; потому то и не находят ее. А которые испытывают Богопознание без всякого развлечения, не бывают безуспешны.
Приступит человек, и сердце глубоко
Быть может, говорит, к коварным врагам моим присоединится и еще кто-либо для вспомоществования в намерений и злобе их против меня, ласкаясь к ним и обещая, что и он будет действовать против меня. Но этот человек будет сердце глубокое, то есть, глубокомысленный и мудрый, впрочем – на зло, так как есть глубокомысленный и на добро. Однакоже поелику и он ничего не может сделать против меня, то посему Бог вознесется и возвеличится еще более, как уловляющий мудрых в коварстве их, то есть, наказывающий их и показывающий, как изъясняет Феодорит, умышления всех прежде упомянутых бездейственными и суетными (1).
(1) Почему и Феодотион сие перевел так: и мысль мужа и сердце глубокое Бог поразит стрелою. Евсевий сие изъясняет так: Беззаконники, говорит, непрестанно злоумышляли: но приступит человек истинный, хранящий в себе то, что создано по образу, – и как рассудительный и умный (ибо это значит: сердце глубокое) изложит глубокое разумение в обличении, которым будет вознесен Бог, уловляющий мудрых в коварстве, ибо возносится Бог чрез мужей святых при обличении ими обмана. Другие разумеют сии слова об Иуде, о чем смотри в конце псалма сего. Некто другой говорит: Приступит человек. Сколько бы ни было глубоко человеческое помышление испытывающее то, что превышает силы, непобедимый Бог выше его. Не видят, говорит; тогда как, сколь ко бы ни скрывали обманы и не полагали их в глубине, чтобы не сделались явны, Бог находится выше и скорее подает помощь, нежели они обманы. Слова Феодорита: Бог видит и скрытое и показывает, свою высоту, подвергая их наказаниям.
Стрелы младенец Быша язвы их
Поражения, говорит, то есть, причинения зла и вреда врагами моими, были как стрелы младенцев, то есть, бездейственны и бессильны, подобно тому, как бессильны стрелы, пускаемые малыми детьми, по причине естественной слабости их.
Давид языками называет клеветы и наветы, устрояемые языком и составляющее последствия его. Итак, он говорит, что языки, или клеветы врагов моих были слабы, так что не могли ничего более произвести
Смутишася еси видящии их
Смутились, говорит, все, которые видели вышеозначенных врагов моих, как они несчастны во всех предприятиях и ухищрениях своих, которые составили было против меня, и кто только увидел их, убоялся в самом себе, узнав, что Бог защитник и помощник страдающих от неправды (1).
(1) Слова Боже Афанасия: Сказав прежде о возношении врагов против святых проповедников (т. е. Апостолов), теперь говорит и о падении. Ибо столь, говорит, слабыми и ничтожными Он сделает ухищрения их против нас, что стрелы их суть слабые и не могущие уязвлять стрелы младенцев. Почему видя, что они столько ухищрялись и не получили никакой пользы, все объяты были в сердце смущением. Ибо по причине неудачи их, сильно убоявшись, удивлялись в семь делу промысла Божия.
И возвестиша дела Божия и творения Его разумеша
Все, говорит, те, которые увидят неудачность врагов моих, будут рассказывать другим о чудесах, произведенных надо мною Богом, и познают те суды, которые совершает Бог для вспомоществования рабам своим. По свойству пророчества Давид сказал о том, что еще имело исполниться, как о прошедшем, о чем мы говорили многократно (1).
(1) Слова Евсевия: Всякий человек, рассматривая опустошение древнего Иерусалима, может сильно убояться Распятого и возвещать дела Бога, т. е. Христа и разуметь Его творения. Какие такие? О которых Он предсказал Апостолам и теперь привел в конец (в исполнение). Ибо когда они показывали здание храма, Он отвечал: Аминь, говорю вам, не останется здесь камня на камне, который не разорится.
Каждый, говорит, праведник, видя промышление и помощь, оказанные мне Богом, будет радоваться и уповать на Господа, что и сам удостоится той же помощи. Сверх того и все люди, не имеющие в сердце своем никакой кривизны и злого умысла, каков был и Давид, все таковые похвалятся тем, что Бог таковым незлобивым вспомоществует: ибо сколь, говорит, благ Бог к Израилю, к правым по сердцу ( Псал.72:1 ). Некоторые слова: приступит человек, и сердце глубоко, разумели об Иуде, который, как глубоко скрытный и самый злой, пошел к врагам Христовым – иудеям и дал им обещание предать Его. Но Христос более вознесся и возвеличился, совершив страшные чудеса во время своего распятия и воскресения из мертвых, так что истязания и страдания, причиненные Ему иудеями обратились в ничто, как потому, что Он, по Божеству, был бесстрастен, так и потому, что не могли уничтожить Его, как иудеи думали. Далее все язычники, видя иудеев преданными римлянам на погибель и истребление, смутились и убоялись Христа, за которого и пострадали они много от гонителей и владык (1). Под праведными же можешь разуметь тех же язычников, как оправданных верою, которые и возвеселятся о Христе. Те же язычники, по словам Оригена, и правы по сердцу; потому что они по сердцу не совратились с пути принятой ими веры ни в чем, как совратились в древности иудеи.
(1) Почему и Феодорит сказал: Можно видеть (найти) исполнившими это Давида и подобных ему и бывших после них, каковы венценосные мученики и подвижники благочестия.
Источник: Толковая псалтирь Евфимия Зигабена (греческого философа и монаха) изъясненная по святоотеческим толкованиям (пер. с греч.), Изд. 3-е. – Киев: тип. Киево-Печерской Лавры, 1907. – 1162 с.
Вам может быть интересно:
Поделиться ссылкой на выделенное
Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»
Приступит человек и сердце глубоко что это значит
Сегодня мы будем говорить о святителе Григории Паламе и cущности исихазма. Константинопольский Собор 1351 года, со времени которого ныне исполнилось 650 лет, уже ясно и определенно утвердил опыт и богословие исихастов. За 10 лет до того, в 1341 году, был первый такой Собор, на котором Палама и его монахи-афонцы представили Святогорский томос, где была изложена суть их опыта и богословского исповедания против Варлаама [1]. Потом, в 1347 году, был еще один Собор, против Акиндина, а Варлаам уже ушел и стал кардиналом, епископом у папы, а после этого поднял борьбу против исихастского богословия.
Так вот, о богословском опыте и оправдании исихазма.
Исихазм — конечно, явление не новое. Вы это найдете у архиепископа Василия (Кривошеина) в его книге [2], а также у Георгия Острогорского, русского византолога, — он остался у нас и сделал блестящую карьеру, придал значительный вес сербской византологии. Сам он русский, но у него было много учеников, в том числе из греков. Он писал об этом около 1936 года, примерно в то же время, что и иеромонах Василий (Кривошеин), даже немного раньше него.
Исихазм — это молитвенная жизнь, жизнь с любовью, и в то же самое время святотаинственная, литургическая жизнь, в которой человек после очищения от страстей получает глубокий опыт и вкус, видение славы и благодати Божией. Это не просто способ приготовления к молитве, как думал сначала Варлаам и даже некоторые невежды-монахи, которые объясняли, что надо голову прижимать к груди, следить за своим дыханием и смотреть себе в пуп… Это чепуха, святитель Палама это критиковал. Конечно, необходимо хорошо концентрироваться, но это не медитация, — не медитация, но углубление в молитву, чтобы ум шел в сердце. Это глубина человеческого бытия. Как Спаситель сказал: Из сердца исходят злые помыслы (Мф. 15:19).
Сердце всегда считалось центром волевой и чувственной жизни, а ум — это рациональный центр мышления. Но Спаситель знал, что говорил, Он знал человека. И сердце — это гораздо больше, чем чувственный или волевой центр; это самое ядро человеческого бытия. Когда Спаситель говорит: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5:8), это значит, что не только чувства или воля, а весь человек очищен. Это включает, конечно, и человеческое тело, даже физическое сердце. Я был удивлен, когда мне сказал один доктор: «Знаете, в новое время мы признаем большую роль сердца в нервной жизни человека». А я говорю: «Где же вы были до сих пор? Я это знал и без вас».
Или, скажем, такой орган, как живот. Он тоже оказывает большое влияние на нервную, психологическую жизнь человека. И я говорю: «Мы тоже знали это». Когда человек в сильной скорби, то порой (и у меня тоже было один раз) возникает сильное желание рвоты, сводит живот. То есть существует сильная связь между телесной и нервной жизнью.
Сердце — это весь человек. «Приступит человек, и сердце глубоко» (Пс. 63:7), — говорит псалом, так кратко, лаконично. И поэтому, если молитва творится только умом, то она лишь поверхностна, несмотря на то, что ум — это глубокий орган человека, его души. Но если ум соединится с сердцем, то лишь тогда и сможет единственно функционировать. Такова связь органов, психофизический состав человека. Так об этом говорили Палама и отцы-исихасты.
Есть одно слово о молитве, которое приписывают святому Симеону Новому Богослову, но оно не принадлежит ему. Там говорится: προσοχή ‘внимание’, и προσευχή ‘молитва’. Εύχή это ‘моление’, молитва, аπρος— означает ‘приближение’, как, например, ‘ступить’ и ‘приступить’. Так и в προσευχή. А προσοχή также имеет значение близости к чему-либо, внимание к чему-то или к кому-то, близкое к нему.
Внимание, дорогие мои, очень важно в жизни человека. Святитель Василий исправляет греческую мудрость. В Дельфах было написано, будто бы пророчица, пифия, говорила: «Познай себя» (γνωφι σεαυτόν). Это Сократ и его ученики любили повторять. Но Василий в одном своем слове говорит, что человек не может познать себя, но может внимать себе; это из беседы на книгу Бытия, когда Лоту говорит Бог, что надо уйти из Содома, и, уходя, он должен внимать себе: πρόσεχε σεαυτόν; в русском Синодальном переводе слова Бога звучат так: Спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть (Быт. 19:17 — Ред.). Вместо «познай себя» святитель Василий Великий говорит «внимай себе».
Внимательный человек может гораздо больше сделать для себя, внутри себя — в первую очередь; он может привлечь Божие внимание, Божию любовь, Божию благодать. Святой Симеон Новый Богослов говорит, что человек должен подвизаться, молиться, плакать, каяться, совершать подвиги, но при этом осознавать, что не подвиги его спасают, а внимание, Божие очи, которые нас видят в этом расположении духа, в этом состоянии. Он, Господь, нас и спасает. Человек этим подвигом просто показывает, что он хочет спасения и располагает себя к этому, то есть внимателен к этому.
В Ветхом Завете более важное значение придается чувству слуха. Чувство зрения всегда подчеркивали античные греки: все вокруг прекрасно, везде красота, космос (одно из значений — ‘украшение, наряд’. — Ред.). Об этом есть хорошая серия книг Лосева: «История античной эстетики». Вся греческая философия сводится к эстетике. Отец Георгий Флоровский пишет, что это было и в прошлом веке в русской философии, даже у Соловьева. Таков соблазн эстетики, чтобы все вокруг было красиво.
Конечно, это не отрицает значение видения в Священном Писании. Но, например, вот я читаю лекцию и смотрю на вас. Кто более внимателен — тот, кто смотрит на меня? Однако можно смотреть и при этом отсутствовать. Когда мы были маленькими мальчиками, нас было шестеро, мать вдруг скажет, например, мне: «А где ты, куда ушел?» — «Нет, я тут». Но она видела, что я «ушел», хотя и смотрю на нее. Но если человек внимает слухом, он не может отсутствовать. Он более сконцентрирован, когда внимает слухом. И вот святитель Василий сказал: «Внимай себе».
В этом и заключается подвиг, чтобы глубже молиться в себе, быть сконцентрированным. Отцы однажды так рассказывали о двух монахах, которые шли в церковь. Один постоянно говорил: «Приидите, поклонимся и припадем ко Христу, приидите, поклонимся…». Другой не выдержал и спросил: «Почему же ты не читаешь псалмы, а все время только это говоришь?». Тот ответил: «Я призываю все мои чувства, чтобы они вместе пришли поклониться Христу».
Падение человека, между прочим, в этом и заключалось, как говорит Григорий Синаит, а Симеон Новый Богослов и раньше еще сказал, что человек деконцентрировался: его чувства, мысли, воля, желания — каждое тянет тело на свою сторону. Благодать — это как хороший координатор. Вот в некоторых правительствах есть министр такой-то и такой-то, а есть министр координации, со-общения, он связывает всех их. Благодать Святого Духа нас объединяет, делает одним человеком. И действительно, когда человек почувствует дар Божий, получит его, то сразу внутри себя он становится одним, единым. Так утверждает исихазм.
Целью, или полнотой, становится явление благодати Божией — чтобы человек всем своим бытием это не только почувствовал, а вкусил и даже увидел. И исихасты говорили: «мы видели такой свет, как апостолы на Фаворе», и говорили, что этот свет — Божество, этот свет — энергия Божества, его можно различить, но он не отделяется от Божества. Поэтому когда приходит Божественная благодать, то приходит Бог — но в энергийном Своем присутствии, а не существенном. И конечно, в личном Своем присутствии, потому что сущность — это всегда сущность кого-то, и энергия сущностная также есть энергия кого-то, она есть деятельность его природы, его сущности. В этом святитель Палама уже исповедал полноту триадологии.
Варлаам отказывался от этого как философ, по Аристотелю, и говорил, что в Боге нельзя различать такие категории, потому что бытие Бога просто, άπλότης (простота), никакой сложности нет, а это вводит сложность. Палама ответил очень умно: как же, разве Сущность Божия и Его Ипостаси — это одно? Мы веруем в три Ипостаси и одну Сущность. Разве это разделяет Бога, разве это делает Бога сложным? Нет, Бог остается прост. Так, если исповедуем Бога триипостасным и всемощным, то есть Он имеет мощь, имеет энергию, силу — то этим мы не создаем в Нем никакой сложности. Святитель говорил языком богословского исповедания, а не философским. Вера дает смысл словам!
Так и Отцы-каппадокийцы говорили: смысл словам дает вера. Есть хорошая статья Лосского об этом: не «Мистическое богословие», а о вере как о принципе сознания [3].
Так вот, Варлаам отрицал какое-либо различие и еще больше — разделение в Боге, а утверждал только вечную простоту. По его словам, святые там будут только приобщаться к сущности Божией, а здесь видят лишь какой-то созданный свет и благодать как созданный дар, как habitus, привычку. Значит, Бог как бы создает такие пакетики, коробочки: как во время нашей сербской катастрофы нам американцы присылали гуманитарную помощь — сначала бомбы, а потом пакетики дают. Вот и Бог якобы дает пакетики, каждому по-своему, но уже видно, что эти пакетики, дары, никакой связи с Богом не имеют! По своей сути, своему содержанию это все внешнее, чужое, созданное. Получается, что мы не имеем общения с Богом.
Или такой пример: возьмем молодую супругу, невесту, которую привели в дом, а муж ее не видит, не любит, не живет с ней, а дает ей каждый день пакетики, дары. Она бы с ума сошла! Помните у Достоевского повесть «Кроткая», одну из самых прекрасных его вещей. Я написал даже статью об этом. Она (героиня — Ред.) не могла выдержать этого «князя», который взял ее замуж: он больше любил себя, а она это презрение и унижение не могла терпеть.
Вот мы и приходим к самому главному. Что такое спасение? Это соединение с Богом, самое тесное, самое близкое. Как Христос соединился более чем близко с семенем Авраамовым: παραπλησίως, приискренне приобщися техже (Евр. 2:14). πλησίως ‘близко’, ό πλησίον — это ближний наш. А παραπλησίως — это еще лучше, еще более, чем просто близко приобщился телу и крови. Самую большую тесноту приобщения мы получаем, когда причащаемся, потом в молитвах говорится: О Христе, о Мудросте и Слове Божий и Сило, подавай нам истее Тебе причащатися. Истее — значит более чем истово, более глубоко, более причастительно. То же значит и παραπλήσιον.
Итак, мы соединяемся с Богом. Но что это за соединение? По сущности? — Тогда мы исчезнем, будет пантеизм, а нас не будет, — Бог ведь так мощен в Своей сущности… Это как если бы мы бросили маленькую крошку хлеба в огонь или капельку воды в океан. Что там с ней будет? Поэтому соединения по сущности нет. Соединение по ипостаси в нашей природе получилось только в Лице Христа. Мы же соединяемся только с энергией Божией, благодаря ипостасному соединению Христа: Он пришел к нам, Он стал посредником,μεσίτης. Ходатай — это не совсем точно, ходатай «ходит» между двумя, так я чувствую это слово. Посредник — это тоже «посредствующий» между двумя, а Отцы говорили (например, Николай Кавасила во времена святителя Паламы), что это как если бы кто-то третий взял двух людей и соединил их с собой, и они бы стали связаны и стали единым. Так Христос, Посредник, соединил Бога и человека в одно.
Нам все время говорили о теории Маркса, что капитал — посредник между средствами производства (природные ресурсы и проч.) и рабочей силой. Маркс был протестантом, вышел из протестантской среды, и он так осознал понятие посредничества. В протестантизме понимание посредника таково: вот, какой-то посол пошел от Бога к нам, вернулся к Богу и заключил контракт между нами и Богом. Нет, это не воплощение, о чем еще святитель Афанасий говорил, и еще раньше — священномученик Ириней, а Палама повторял. Христос разрушил стену разделения, и Бог стал человеком — Богочеловеком. Значит, благодаря Христову ипостасному вочеловечению мы можем приобщиться Божественной энергии, а эта энергия и есть содержание Божественной жизни.
Энергия есть у всякого бытия, всякой твари. Даже у камня есть энергия тяжести и силы: когда на ногу положите большой камень, то он давит ногу. Это энергия тяжести. Каждое бытие окачествовано, то есть охарактеризовано качественными характеристиками, и если эти качества убрать, то не останется ничего, будет сущность-фикция. В этом смысле энергии — это способности; сущность проявляет с их помощью свои действия.
Такова онтология Божественной энергии. Поэтому мы можем приобщаться Божественной жизни — жизни, в которой живет Бог. Божественное содержание, этот περιχώρησις между Отцом, Сыном и Святым Духом — это радость, любовь, свет, блаженство… Этому мы приобщаемся, и значит, приобщаемся Божеству.
Одно время Палама немного неосмотрительно говорил (как и Ареопагит писал), что сущность Божия —ύπερέκεινα, потусторонняя, она даже над-Божественная, ύπέρφεος. Тогда можно было бы сказать, что энергии — это как бы «дальняя часть» Божества, если можно так выразиться, ύποκειμένη, то есть под-лежащее, находящееся ниже (ύπερκειμένη — над-лежащее). Потом, когда ему указали, что он разделяет Божество, то он отказался от различения этой «дальней части». Все это — одно действующее Божество, а энергии — это несозданные вечные Божественные силы. Если бы Палама жил сегодня, то ему легко бы подошла современная физика.
Таким образом, он утверждал реальность спасения, реальность приобщения. А вся западная схоластика учила, что Палама говорил о «созданной благодати», gratia creata. Со времени схоластики у них появились и особые иконы: вы видите, что святые такие толстые, и у них такой круг, как бы обруч на голове, ореол, но никакой связи со святым он не имеет, висит отдельно. У православных же можно даже не рисовать никакого нимба: весь фон иконы или фрески и так золотой. Он сияет, и везде золото.
Есть такой грек-иконописец, отец Стоматис Кверис — он учился медицине, потом богословию, стал священником, немного был художником, а потом стал иконописцем, у него выставки в Париже. Он у нас был на днях — хороший иконописец, один из самых лучших, мне кажется; даже в теории он пошел дальше Успенского, который был в Париже хорошим богословом и художником. Он живописец, по-французски peintre. Критикует западную икону и живопись; говорят, что когда у Пикассо была выставка, то признали, что одна его картина получит высшую награду как самая лучшая. А Пикассо говорит: «Вы же ее перевернули»…
Так вот, отец Стоматис говорит, что православная икона светосоздана, а западная — тенесоздана. И действительно, в западных картинах, даже в их иконах и фресках, уже со Средневековья, — действительно тень, повсюду тень. У нас же — начинается с темной краски, и потом выходит свет, свет, свет… Так было и до исихазма, конечно, но исихазм это подтвердил. Значит, разница, кроме обратной перспективы, еще и в том, что наша икона из света соткана, светоструктурирована, а та, западная, — теневая, тенеструктурированная. И это действительно так. Хорошо бы перевести отца Стоматиса.
Значит, все соткано, проникнуто светом: этот свет есть Божественная благодать, Божия любовь, Божественная энергия, и это видели Апостолы. Важно и то, что этот свет, эту благодать можно видеть человеку даже телесным зрением, пусть и отчасти. Палама цитировал это в тропаре: Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу Твою, якоже можаху — то есть насколько они смогли ее видеть. Но их глаза при этом тоже преображались изнутри, чтобы они приняли Божественный свет.
Варлаам рассуждал как рационалист, как гуманист периода западного Просвещения. Свет — это знание, оно «просвещает». А один греческий полководец, который поднял восстание, Макрианис, говорил по-другому… Когда пришли немцы, они как бы принесли просвещение, чтобы просветить греков, а то греки — отсталые, консервативные… И вот он говорит: «Этот свет, который нам приносят, нас ослепляет. У нас есть свой свет, внутренний». Это слова простого человека, но героя.
Конечно, и у нас, сербов, такое было. Просвещение всегда идет поверхностно, и Варлаам говорил, что это именно свет ума. Получилось какое-то просвещение, какое-то вдохновение, но все оно созданное…
А теперь появились новые идеи, новые горизонты, говорят: общемировое образование, общемировое просвещение. А у нас, как говорил отец Иустин [4] и говорили все святые, просвещение от святости. Святители — истинные просветители. Мы говорим о святителе Григории Армянском, о святой Нине Грузинской, о святом Владимире, Ольге, святых Кирилле и Мефодии и других — что они просветители. А чем они нас просветили? — Евангелием, богопознанием. Значит, истинное богопознание, свет Евангелия нас просвещает. Такое просвещение гораздо лучше, чем «мировое просвещение», потому что оно вечное, несозданное, Божественное [5].
Конечно, хорошо и светское знание: вот как Отцы делали, святители Василий, Григорий — учились в мирских школах, и Палама тоже в Константинополе учился, а потом они пришли к Божественной школе. То есть и этот свет хорош, но он необязателен, хотя и может быть полезен. Святитель Григорий Богослов говорит: «Глупо бороться против знания». Только глупые люди хотят, чтобы все были, как они, и говорят: не надо учиться. Иногда и среди монахов так бывает — говорят, что не надо в школе учиться, можно стать святым и просвещенным без этого учения. Но одно не противно другому; важно то, что стоит на первом месте.
Таков реализм православного опыта, что показало богословие, которое его раскрывало и оправдывало. Всегда так получалось в истории Церкви, как говорит отец Георгий Флоровский: богословие раскрывало и оправдывало то, чем Церковь уже живет и что она уже имеет. Ничего нового в нашей вере не выдумали; это папа все время создает новые догматы, а потом получаются большие трудности…
Если Божия Матерь непорочно зачата, то на Ней уже первородного греха нет, и как же тогда Она умерла? И папа, который утвердил этот догмат в прошлом веке (речь идет о католическом догмате непорочного зачатия Девы Марии), после этого говорил, что было Ее вознесение, Ее взятие на небо, не говорил о смерти, и вместо «Она умерла» говорил «Господь взял Ее к Себе на небо». Но мы веруем, что Она умерла, и после некоторого времени Господь взял Ее к Себе до воскресения. Но полное воскресение, насколько я понял Отцов, будет и для Нее, когда будет общее воскресение. В общем, Она находится с Господом, это тайна Божией Матери, это какое-то предвкушение Царства и Воскресения. Как, например, Господь на Тайной Вечери еще не страдал, а уже проливал Свою Кровь и давал Апостолам причащаться, — это было реальное причащение, это было предвкушение, пред-страдание. Мы вкушаем в причащении и страждущего Господа, и воскресшего, эти моменты совпадают. Но Он устроил Тайную Вечерю до Своего страдания: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, которое за вас ломится (см. Мф. 26:26; Лк. 22:19; Мк. 14:22; 1 Кор. 11:24), хотя оно еще не «ломилось». Святитель Григорий Нисский говорит, что Господь хотел показать, что Он идет добровольно, а не от злобы евреев или осуждения римлян. И когда Петр Его отвращал от этого пути (Мф. 16), — такой горячий Петр, который сказал: Ты Христос, Сын Бога живого, — когда Петр начал Его отвращать, Господь ответил: Отойди от Меня, сатана (Мф. 16:23). Это и папа должен знать, что после исповедания Петра Господь ему так сказал. И кроме того, Петр ведь потом отрекся от Господа, и надо было восстановить, возобновить его апостольское достоинство троекратным покаянием. Папа о себе так не говорил.
Есть один грек из Малой Азии, из беженцев в Грецию, хороший писатель, хороший иконописец Фотий Кондоблу; он написал статью, где говорит: «Как это папа выбрал своим патроном апостола Петра при своей непогрешимости? Если бы он говорил о каком-нибудь Апостоле, о котором мы не знаем, что он грешил, то еще, может быть, было бы на что-то похоже. А Петр триста ошибок сделал, «гафов» по-гречески (это когда маленький ребенок шалит)». Конечно, Господь взял Петра как первого Своего ученика, но как равного с другими, потому что Петр был человек, знал слабость людскую и был к другим снисходителен. А если бы взял Ангела, говорит святой Иоанн Златоуст, Ангел бы не понял человека, который грешит один раз, другой, третий, седьмой, семьдесят седьмой… Ангелу бы это надоело.
На Святой Горе Афонской записано, что в XVI веке произошло такое прекрасное событие. Был один человек, грешный, бедняжка, имел слабость тела, много раз отрицался, заклинался Богу, что не будет грешить. Вот приходит он в церковь, плачет, обещает Спасителю, потом выходит — снова грешит, снова возвращается… И так это продолжалось долго. И один раз, через много лет он пришел, плакал у Господа, каялся: «Господи, помоги мне, не буду больше», — и вдруг диавол не выдержал и с паперти храма сказал Христу: «Вот какой Ты, не понимаешь ничего, о Тебе ругается этот, здесь Тебе плачет, а когда уходит, то он — мой, там делает всю мою волю. Как Ты терпишь Его?». Тогда Господь ответил с иконы: «Зачем ты пришел к нему, когда он Мой, Я тебя не беспокоил, когда он был твой. Я беру человека в том состоянии, в котором его застану». И в этот момент тот человек умер.
Так Господь его принял. Вот терпение Господне.
Реальность спасения — это обожение, это общение с Богом, но реальное, а не интеллектуальное, не душевное, не сентиментальное. И вот Палама имеет смелость говорить, что человек, когда соединяется с Богом в обожении, не исчезает, а прославляется; Господь его наполняет благодатью и возобновляет с ним связь. И когда Варлаам заявил, что подвиг человека должен быть в стяжании бесстрастия, надо умертвить все свои желания и быть спокойным, бесстрастным, — Палама ответил: «Да это мертвец».
Стоики тоже говорили, что надо умертвить все свои чувства, все движения. И Будда то же самое говорил, что основное зло — это жажда жизни, и надо отказаться от всякой жажды жизни, — не просто от жажды удовольствия, телесного и душевного — нет; жизнь — это зло, надо от жизни отказаться! Это ужасно. Отец Иустин говорил, что буддизм — это зрелость отчаяния.
И Палама говорит Варлааму (не вспоминая, конечно, Будду), что наш подвиг — не в достижении апатии, что и означает бесстрастие, не в том, чтобы все умертвить, а чтобы во всем делать «жертву живую» Богу. Необходимо очищение и умерщвление страстных сил души и тела, надо обратить их к Богу: от Бога они даны, чтобы человек жил этими силами. И надо принести жертву живую, которая пульсирует вечной жизнью.
Вот какое толкование. Когда я это прочел, то увидел, почему Православие всегда жизнерадостно. Многие говорят, что надо умертвить себя, стать «мертвым», но вряд ли можно это сделать. Когда есть благодать в человеке, это невозможно, благодать дает жизнь. Вот Игнатий Антиохийский пошел на страдания — старик, почти 80 лет, — и говорит: «Я чувствую звук живой воды, чувствую в себе журчание ручья, который говорит: Прииди ко Отцу». И это старик, 80 лет! Вот что такое Православие.
Подвиг состоит не в умерщвлении, а в очищении от мертвости. Грех — это мертвость, тленность. Как сказал апостол Павел в начале дел апостольских: Надо обратиться от мертвых дел к Богу живому (ср. Евр. 9:14; 6:1).
Савл не мог стать христианином, не мог стать апостолом Павлом, пока не умер Савл. А когда умер Савл и воскрес во Христе Павел, то все, что было хорошего в Савле, получило огромные возможности и расцвело, получило свое полное значение.
Палама так говорит: когда бывает обожение, то человек становится бесконечным, вечным, бессмертным и даже — в этом он повторяет Максима — и безначальным. Вот парадокс! Бытие человека имеет начало, а конца не имеет, как в геометрии луч начинается из одной точки и идет в бесконечность. Но Палама говорит, что он становится и безначальным — как это возможно? Просто он входит в течение вечной Божественной жизни — кружение, включение или περιχώρησις — это взаимное проживание Божественной жизни. Так что человек, включаясь в эту жизнь, ею питается и живет, а она безначальна. В этом значении обожение — это благодать, которую он принимает и уже не я живу, но живет во мне Христос, как говорит апостол Павел (Гал. 2:20).
Палама богословски реинтерпретировал все Священное Писание; как сказал наш митрополит Амфилохий [6] в своем сочинении «Триадология Паламы», — это возобновление толкования Священного Писания. Он ничего не изменил, ни от чего не отказался, — у него действительно был такой дар Божий.
Все это произошло перед великим страданием православных, которое случилось через пять веков, так что мы выдержали в том числе и благодаря исихазму. Я верую, как сказал святой праведный Иоанн Кронштадтский и говорили и другие, что и Русская Церковь выдержала свои страшные страдания благодаря крови мучеников. Бог не оставляет, Бог даст и в будущем новых святых, — только надо верить в Бога, верить в Церковь. Вчера мы вспоминали Тютчева: «Умом Россию не понять… в Россию можно только верить». Так вот, надо верить в Святую Русь, в Православие.
[1] См. Святитель Григорий Палама. Святогорский томос // Альфа и Омега. 1995. № 3(6). — Ред.
[2] Архиепископ Василий (Кривошеин). Богословские труды (1952-1983 гг.). Н.-Новгород, 1996. — Ред.
[3] Какую именно работу Лосского имеет в виду владыка Афанасий, выяснить не удалось.
[4] Преподобный Иустин (Попович, *1894-†1978) — выдающийся богослов; в 1993 г. прославлен Сербской Церковью. —Ред.
[5] Заметим, что между вечным просвещением, о котором говорит владыка Афанасий, и светским образованием в его традиционном понимании и объеме противоречий в принципе нет, а то, что Владыка называет мировым просвещением, в той или иной мере атеистично, если не антирелигиозно, поэтому ценность его сомнительна. — Ред.
[6] Митрополит Амфилохий (Радович) известен как автор многочисленных богословских трудов; его публикации в нашем журнале см.: Альфа и Омега. 2000. №№ 3(25), 4(26); 2001. №№ 2(28), 3(29), 4(30). — Ред.