Православная кафолическая церковь что такое
Кафоличность церкви
Кафоли́чность Це́ркви в христианском богословии — одно из существенных свойств Церкви Христовой, понимаемое как её пространственная, временна́я и качественная универсальность, вселенскость.
Кафолическая (от греч. καθ – по и όλη – целая; όικουμένη – вселенная) означает Вселенская.
Содержание
История термина
II Вселенский Собор 381 дополних Никейский Символ веры — Πιστεύομεν μίαν, ἁγίαν, καθολικὴν καὶ ἀποστολικὴν Ἐκκλησίαν («. Единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь») после чего он стал одним из фундаментальных экклезиологических терминов (понятий) на Востоке и Западе.
На Западе о кафолическом свойстве Церкви замечательно выразился преподобный Викентий Леринский (450):
В самой же кафолической Церкви особенно должно заботиться нам о том, чтобы содержать то, чему верили повсюду, всегда, все; ибо истинно и в собственном разуме кафолическое, как показывает значение и смысл наименования сего, — то, что все вообще объемлет.
— Памятные записки Перегрина о древности и всеобщности кафолической веры против непотребных новизн всех еретиков [5]
Существительное καθολικότης (рус. кафоличность ) появилось значительно позже.
В Русской Церкви в церковно-славянском тексте Символа веры использован в качестве славяноязычного эквивалента термина καθολικὴν используется термин Соборная.
Понятие кафоличности (соборности) в России
Русское школьное догматическое богословие XIX давало вполне консервативное и корректное толкование термина:
…она [Церковь] не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов. [6]
Соборной, Кафолической или Вселенской Церковь называется и есть:
Кафолическая церковь: 3 признака
Православные часто удивляются, когда встречают в различных богословских и религиозных текстах такое выражение, как кафолическая церковь. Некоторые даже начинают возмущаться, приравнивая его чуть ли не к богохульству. На самом деле для грамотного человека в этом нет ничего не понятного или обидного.
Вся христианская церковь кафолическая, в том числе и православная. Это положение восходит еще ко временам апостолов и оно хорошо разработано в богословской науке.
Кафолическая церковь означает вселенская церковь
Термин греко кафолическая ортодоксальная церковь встречается во многих церковных документах. Так, например, в тексте отлучения Льва Толстого от Церкви, в вводной его части присутствует такая формулировка:
«…Божиею милостью, Святейший Всероссийский Синод верным чадам Православной Кафолической Греко-Российской Церкви о Господе радоватися».
Естественно, что у многих верующих она вызывает недоумение, ведь мы привыкли называть нашу церковь Русская Православная Церковь.
В тексте отречения Льва Толстого от Церкви она названа Православной Кафолической Греко-Российской.
Определение Синода в «Церковных ведомостях» (начало) об отлучении Льва Толстого от Церкви. В тексте определения встречается термин православная Кафолическая Греко-Российская Церковь
Если же изучить историю Церкви и труды её Отцов, можно узнать, что подобное название РПЦ очень часто встречалось до 1917 года.
Этот период в истории Русской Православной Церкви ещё иногда называется «синодальный период», хотя это и не совсем правильно.
В мае 1823 года святитель Филарет Московский напечатал катехизис, который имел такое название: «Христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Греко-Российской Церкви».
Как синоним данного термина используется термин православная греко-кафолическая церковь.
Митр. Московский Филарет (Дроздов). Портрет Н. Д. Шпревича, 1861 год. В мае 1823 года святитель Филарет Московский напечатал катехизис, имевший название: «Христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Греко-Российской Церкви»
Кафолическая (κᾰθολικός — «всеобщий, всецелый», от καθ’ (κᾰτά) — «в, на, по» + ὅλος — «целый, цельный, полный, весь») означает Вселенская.
Использование же сложного слова «греко-российская» означает, что православная церковь в России имеет преемственность по отношению к Византийской.
Кроме того, греко-кафолическая церковь — это официальное название православной церкви вообще как особой ветви христианской церкви.
Смотрите также статью Арианство
История термина «кафолический», «кафоличность»
Термин «кафолический», «кафолическая церковь» первым в христианском богословии стал использовать священномученик Игнатий Богоносец. В Послании к Смирнской Церкви он заявил:
«Где будет епископ, там должен быть и народ, так как где Иисус Христос, там и кафолическая церковь».
При этом данный термин в церковнославянской традиции всегда толковался как «соборная» церковь.
Святой Игнатий Богоносец. Икона. Монастырь Осиос Лукас, Беотия, Греция. Святой Игнатий Богоносец первый в своих сочинениях употребил термин «кафоличность»
Учение святого Игнатия Богоносца о Церкви имеет в своей основе высказанные апостолом Павлом идеи о существовании и пребывании Церкви Божией в каждой местности на земле. Такая идея реализуется через евхаристическую экклесиологию.
Согласно ей в Евхаристическом собрании всегда пребывает Христос во всей полноте и единстве Своего тела.
Таким образом, во время таинства Евхаристии Он находится в любой местной церкви, в результате чего она становится частью вселенской Христовой Церкви.
Сам термин «кафолический» обозначает полную церковь. Под полной понимают ту церковь, в которой есть хотя бы один епископ и один христианин-мирянин. Таким образом, кафолическая церковь — церковь епископальная.
Евхаристия, фреска, XIV век. Монастырский храм священномученника Георгия, Старо-Нагоричане, Македония. Полнота и единство кафолической церкви определяется таинством евхаристии
Рассматриваемый термин возник во 2-м веке н.э. среди наследников апостолов. Поставленные ими епископы разделились на две части. Первая настаивала на епископальном устройстве Христианской Церкви.
Вторая же говорила о пресвитерианской, так как якобы пресвитеры — это последователи и преемники апостолов. От этого спора до нашего времени дошли лишь термины — кафолическая (епископальная) и пресвитерианская церкви.
Термин «кафолическая церковь» содержится в Апостольском Символе Веры
Рассматриваемый термин содержится в тексте Апостольского Символа веры. Он написан не позже II века.
Точная же дата написания документа неизвестна. В 381 году Второй Вселенский Собор дополнил Никейский Символ веры словами: «… Единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь».
После этого Название Церкви Божией кафолической стало признанным экклисиологическим термином, как на Востоке, так и на Западе.
Икона, изображающая святых отцов Первого Никейского собора, держащих Никео-Цареградский Символ Веры
Смотрите также статью Вера армян
В связи с этим преподобный Викентий Ларинский говорил о том, что для Церкви в ее вселенской ипостаси необходимо заботиться о том, чтобы поддерживать чистоту веры.
Кстати, до формирования формулы Константинопольского собора (381 года) христианская Церковь называлась просто святой.
В те времена вся Церковь называлась кафолической, в Русской Православной Церкви применялся термин «соборная» в качестве перевода с греческого. Это закрепили в церковнославянском тексте Символа веры.
Понятие термина «кафоличность» церкви
В богословии существует несколько толкований термина «кафоличность».
Русское же догматическое толкование, даваемое православными богословами в XIX веке, следующее: «…она [Церковь] не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов.
Таким образом, Соборной, Кафолической или Вселенской Церковь православные в России определяют по:
Новозаветная Церковь имеет вселенский характер. Об этом сказано:
«Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение».
Обратившиеся к Христу, кто бы они ни были — иудеи или эллины (1 Кор. 1:24) — образуют вселенскую семью народов. В ней
«нет различия между иудеем и эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его».
Как священники, так и верующие не должны раздирать Церковь, но созидать «единое Тело Церкви» (Еф. 4:4-5).
Глава Христианской Церкви — Христос. Состоит она из людей, находящихся в любом уголке земли, которые искуплены и омыты Кровью Иисуса Христа (Откр. 5:9-10).
Человек становится членом Вселенской церкви через рождение, но он должен присоединиться к той или иной поместной церкви для своего духовного роста, попечения и защиты.
Епископ Феодор служит праздничную Литургию в Свято-Троицком Даниловом монастыре г. Переславля-Залесского. В каждой местно церкви должен имеется хотя бы один епископ и один прихожанин-христианин
Если Вселенская Церковь находится на попечении Христа, то в каждой местной церкви есть епископ или несколько епископов. Они управляют ею и рукополагают священников. Священники же руководят приходами или же районами той или иной страны, где имеются христианские общины.
При этом Богослужения Вселенской церкви совершаются везде, по предсказанию Господнему, а не только по одному колену одного народа, как это есть в иудейской церкви.
Различия между терминами «соборная» и «кафолическая»
В Древней Руси Христианская Церковь называется «соборной» или вселенской. Такой прямой перевод распространился в XI веке. Именно тогда в качестве полноты Церкви себя объявила одна поместная церковь — Римская.
В результате в 1054 году произошёл раскол, поставивший другие поместные церкви в положение схизматических обществ. Тогда же Римская церковь присвоила себе название Католическая, то есть стала назваться тем названием, которым могли называться все другие поместные церкви.
Герб папства: тройная тиара и ключи. В XI веке в качестве полноты Церкви себя объявила одна поместная церковь — Римская
Перед переводчиками церковных книг в России стал вопрос: как в этом случае переводить термин «кафоличность»? Православным требовалось сохранить чистоту того постулата, что каждая поместна Церковь выражает полноту вселенской Церкви.
При этом кафолической уже назвалась Константинопольская церковь. Именно поэтому решили воспользоваться словом «соборность», хотя оно и не тождественно слову «кафоличность».
Соборной может быть названа любая поместная церковь. Церковь же вообще в христианстве именуется вселенской. Называть поместную церковь вселенской невозможно, как нельзя назвать часть общим. Кафоличность или вселенскость проявляется даже в самой малой общине.
Для того чтобы собрание стало церковью, необходимо присутствие Христа, а для этого, в свою очередь, нужен епископ — залог присутствия Христа среди Своего стада. Именно поэтому все поместные церкви равны и идентичны друг другу. Их прообраз — Небесная Церковь, описанная в «Откровении» святого Иоанна Богослова.
Что же касается термина «соборность», который используется в русском православии, то его необходимо понимать так, что каждая поместная церковь — часть Единой Кафоличной Церкви. Несмотря на то что поместные церкви самостоятельны и самоценны, они едины как Тело Христово.
Таким образом, в русском православии «соборность» — это попытка вернуть термину «соборность» тот его смысл, который в него вкладывался до раскола церквей в 1054 году.
Три признака истинной Церкви
Свойствами истиной Церкви являются единство, святость, апостоличность. Одним из проявлений свойства единства Церкви признана её «кафоличность» или «соборность».
Соборность Церкви дана свыше, от Христа и передаётся всем поместным церквям исключительно через таинство евхаристии. Внешний критерий соборности — принятие совместных решений на Вселенских Соборах.
Святой Кирилл Философ. Икона 1654 год. Святой Кирилл обнаружил три свойства кафоличности Церкви
Именно на Вселенских Соборах приняты все христианские догматы и каноны. Святой Кирилл указывает три свойства кафоличности Церкви:
Если какая-то поместная церковь не признаёт кафоличность (соборность) церкви, она не может признаваться христианской, ведь тем самым она отрицает таинство евахаристии. Например, святой Поликарп учил, приходя в другой город необходимо спрашивать о том, где находится Соборная Церковь.
Дело в том, что еретики свои молельные дома часто также называются церквями, но молиться в них истинным христианам нельзя. В этом реализуется универсальность принципа кафоличности.
Поликарп на гравюре XVII века. Святой Поликарп Смирнский, приходя в другой город необходимо спрашивать о том, где находится Соборная Церковь
Все догматы Кафолическая Церковь преподает соборно, то есть на Вселенских Соборах. Еретики же так не делают, принимая решения самостоятельно. Соборно же врачуются или осуждаются грехи.
Кафоличность делает невозможным тот случай, когда еретиком может быть признан человек по решению главы одной поместной церкви или же общины. Лжеучения должны осуждаться всеми Отцами Церкви, всем клиром и народом.
Православная церковь признается кафолической по 3 признакам
Православная церковь соответствует названным выше признакам и признаётся кафолической или соборной потому, что:
Во время пребывания на земле Иисус Христос говорил о том, что придет Царство Небесное — Царство Божие. Оно невидимо и духовно. Для достижения этого царства Им на земле основана Святая Церковь.
Она имеет две природы: Божественную и человеческую. Божественность Церкви проявляется, в том числе через её кафоличность как Тела Господня. Внешнее же проявление — это церковные обряды и иерархия.
Тайная вечеря. Икона. Наше время. Кафоличность Христианской Церкви проявляется в таинстве евхаристии, которое установили Иисус Христос на тайной Вечери
К сожалению, люди часто грешат и ставят на место видимую часть Церкви. Проявляется это в выдвижении на первый план национальных принципов в церковной жизни. Именно по этой причине провозглашена, например, автокефалия в Болгарской и Грузинской Церквах.
В этой связи необходимо отметить, что Церковь Христова не знает национальных и государственных границ.
Она кафолична, то есть едина и деление её на поместные церкви не может нарушить этот принцип, ведь он зиждется на евхаристической апостольской преемственности. Отпадение от этого принципа означает отпадение от Христа.
Именно поэтому необходимо всегда помнить о том, что любая национальная автокефальная Церковь должна действовать не как совершенно обособленная единица, а как часть единой Святой, Кафолической, Апостольской Церкви.
Кафоличность Церкви
25–29 сентября 1972 года в Свято-Владимирской Духовной Академии близ Нью-Йорка состоялась Вторая Международная конференция Православного Общества в Америке. Общей темой конференции была кафоличность Церкви в ее различных аспектах. Мы печатаем ниже вступительный доклад председателя конференции профессора протоиерея о. Иоанна Мейендорфа.
Само слово «кафоличность» сравнительно недавнего происхождения. Предание, отраженное в писаниях отцов Церкви и текстах Символов веры, знает только прилагательное «кафолический» 1 и провозглашает нашу веру в «кафолическую Церковь». Понятие «кафоличность» отражает озабоченность абстрактными идеями, тогда как настоящим предметом богословствования является сама Церковь. Может быть, если бы св. отцы разработали особую ветвь богословской науки под названием «экклезиология» (как это сделало современное богословие), то они стали бы употреблять термин «кафоличность» как абстракцию или обобщение прилагательного «кафолический», так же как они говорили о «Божестве» и «человечестве» и т.д., определяя ипостасное единство.
Тем не менее факт тот, что святоотеческая мысль избегает говорить о «свойствах» Церкви in abstracto. У св. отцов также отсутствует стремление «ипостазировать» или «объективировать» саму Церковь. Когда они говорили о кафолической Церкви, то прежде всего они имели в виду Церковь как «Тело Христово» и «Храм Духа Святого». Все четыре прилагательных, которые описывают Церковь в нашем Символе веры – включая и прилагательное «кафолическая», – относятся к божественной природе Церкви, то есть к присутствию Христа и Духа Святого в мире. В святоотеческое время Церковь не была предметом отвлеченных умствований или даже споров (кроме как во II и III веках); она была жизненным контекстом всего богословия. Всем нам известно, что это, к сожалению, больше не так. В экуменическом движении природа и бытие Церкви понимаются различными христианскими группами по-разному. И даже в современном православном богословии странное расчленение понятий и областей (чаще всего воспринятое от Запада) привело к некоему расколу между Церковью и богословием, и раскол этот лежит в основе того глубокого кризиса, который переживают теперь и Церковь и богословие.
Мы должны со всею силою настаивать на том, что нам, православным, необходимо вернуться к понятию «церковного» богословия, дабы оно было подлинно христоцентричным и пневматоцентричным. А это в свою очередь предполагает единство жизни и догмата, богослужения и богословия, любви и истины. Доверие к возвещаемому нами со стороны нашей собственной молодежи, других христиан и окружающего нас мира (утратившего Христа, но часто Его еще ищущего) зависит от восстановления этой церковности. Мы думали, что совместное сосредоточение во время этой конференции на исповедании нашей общей веры в «кафолическую Церковь» могло бы помочь в этой насущной нужде.
Перед нами несколько вступительных докладов, и мы надеемся услышать ответы и участвовать в общей дискуссии в трех областях, в которых все, что связано с «кафоличностью», имеет решающее значение, а именно: структура Церкви, ее отношения с другими христианами и ее миссия в мире. Авторы докладов приводят основоположные ссылки на Священное Писание и св. отцов: они утверждают, что по традиционному и единственно возможному для православных пониманию «кафоличность» коренится в полноте божественной троичной жизни и является поэтому Божиим даром людям, который делает Церковь Церковью Божией. Они также признают, что этот дар предполагает ответственность человека. Дар Божий – не просто сокровище, которое нужно хранить, или предназначение, которым надлежит пользоваться; он – семя, посеянное в мире и в истории, семя, которое человек, как свободное и ответственное существо, призван возделывать, так чтобы кафоличность Церкви осуществлялась ежедневно в постоянно изменяющихся условиях жизни мира.
Между авторами наших докладов наблюдается по этим пунктам удивительное согласие. Меня всегда поражала та легкость, с которой православные богословы соглашаются между собой на международных встречах, пока они утверждают и описывают божественные, вечные и абсолютные истины православного богословия о Боге, Христе и Церкви, даже при расхождениях в темпераменте и в методологии. В этом основном согласии действительно заключается гарантия; всем нам подобает искренно радоваться этому основному единомыслию и согласию в вере. Здесь и только здесь заложена надежда на будущее.
Но не так же ли очевидно, то когда дело доходит до практического приложения этих божественных истин, всех нас объединяющих, то Православная Церковь представляет картину разделений и непоследовательности. Этот разрыв между «теорией» и «практикой» или, если угодно, между «верой» и «делами» заметен и со стороны и нам самим. К счастью, мы не всегда совсем лишены чувства юмора. Ибо, как часто приходилось мне слышать на православных собраниях – даже на архиерейском уровне – полуциничное замечание: «Православие есть правая вера неправых людей».
Конечно, пропасть между Божественным совершенством и недостатками грешных людей не является чем-то новым в жизни Церкви. Во все времена уместно учитывать вместе с Н. Бердяевым «достоинство христианства» и «недостоинство христиан». Но в нашем теперешнем положении особенно трагично то, что мы так часто со спокойной душой заявляем, что мы действительно являемся «истинной кафолической Церковью», и в то же время продолжаем наши игры, зная, что они несовместимы с тем, что для нас есть Церковь.
Как я только что сказал, нам неотложно нужно восстановить свою нравственную последовательность. Указать руководящие нормы такого восстановления – вот первая задача богословия, если оно хочет быть чем-то большим, чем чисто академическим занятием, если оно должно служить Церкви Христовой и возвещать божественную истину сотворенному Богом миру. И это действительно неотложно, ибо среди нашего духовенства и мирян начинает ощущаться смятение в мыслях, которое приводит к сомнительным суррогатам, сектантствованию, ложной духовности или циничному релятивизму.
Все эти суррогаты привлекают многих, потому что они являются легкими решениями, низводящими Тайну Церкви до человеческих измерений и подающими рассудку некоторую обманчивую безопасность. Но если мы согласимся, что все это отклонения от «узкого пути» кафоличности, то мы сможем не только определить, что такое кафоличность как дар Божий, но и сказать, что означает быть кафолическим православным в наши дни, и показать, что наша Православная Церковь свидетельница этой кафоличности. Ибо только если богословие сможет преодолеть разрыв между «теорией» и «практикой», оно снова станет богословием Церкви, каким оно было во времена святых Василия Великого и Иоанна Златоуста, а не просто «кимвалом бряцающим» ( 1Кор.13:1 ).
В каждом из трех подразделений нашей общей темы есть насущные вопросы, которыми наше богословие должно заняться не только на теоретическом уровне, но и в порядке конкретного руководства, которое могло бы помочь будущему всеправославному Великому Собору, если и когда он состоится, а также послужить непосредственным нуждам нашей Церкви.
I. Структура Церкви
Когда мы говорим, что Церковь «кафолична», мы утверждаем свойство или «признак» Церкви, подлежащий осуществлению в личной жизни каждого христианина, в жизни поместной общины или «церкви» и в проявлениях вселенского единства Церкви. Поскольку мы сейчас заняты структурой Церкви, я буду говорить только о местном и вселенском измерении кафоличности в христианской общине.
Таким образом кафоличность поместной церкви предполагает в особенности, что эта последняя включает в себя всех православных христиан в данном месте. Это требование не только «каноническое», но также и вероучительное, оно необходимо включено в кафоличность, и это становится ясным, если видеть во Христе высший критерий структуры Церкви. Оно также выражает основную евангельскую заповедь о любви к ближнему. Евангелие призывает нас не только любить наших друзей, или только сохранять наши национальные связи, или же любить человечество в целом, но любить наших ближних, то есть тех, кого Богу было угодно поставить на нашем жизненном пути. Поместная «кафолическая» церковь Христова есть не только собрание тех, кто любит друг друга как ближних, но также является согражданами Царства Христова, совместно признающими полноту любви, выраженной их единым Главой, единым Господом, единым Учителем – Христом. Таковые становятся сообща членами единой кафолической Церкви Христовой, выявляемой в местном евхаристическом собрании под водительством единого поместного епископа. Если они поступают иначе, они изменяют заповеди о любви, затемняют смысл евхаристического единства и не сознают кафоличность Церкви.
Эти данные нашей веры совершенно очевидны, но также очевидно наше нежелание принимать эту христианскую веру достаточно всерьез, чтобы вывести соответствующее заключение, особенно здесь, в Америке. Обычная ссылка на литургическое общение, существующее между различными, территориально переплетающимися «юрисдикциями», как на достаточное выражение их единства явно несостоятельна. Подлинное значение литургии (и евхаристической экклезиологии, которая, правильно понятая, и есть единственная подлинная православная экклезиология) заключается в том, что евхаристическое единство осуществляется в жизни, отражается в церковной структуре и вообще являет ту христоцентрическую норму, на которой основана вся жизнь Церкви.
Поэтому наш долг, богословов и православных христиан, – признать, что наше систематическое нежелание принять нашу миссию свидетелей кафоличности Церкви и наше предпочтение постоянных этнических разделений является изменой кафоличности.
В. «Кафоличность» поместной церкви дает богословское обоснование православному учению о разных служениях, и в частности о служении епископском. Как мы все знаем и признаем, апостольское преемство передается епископам как главам и пастырям конкретных поместных церквей. Православная экклезиология верна древнему преданию Церкви, которое никогда не знало «епископов вообще», а только епископов конкретно существующих общин. То, что Православие так настаивает на онтологическом равенстве всех епископов между собою, основано на принципе, что каждый из них возглавляет одну и ту же кафолическую Церковь в данном месте и что ни одна поместная церковь не может быть «кафоличней» другой. Поэтому ни один епископ не может быть более епископом, чем его собратия, возглавляющие ту же Церковь в другом месте.
Но как же тогда смотреть на стольких наших «титулярных» 3 епископов? Как они могут высказываться от имени «кафолической» Церкви, если их епископство лишено конкретной пастырской ответственности за духовенство и мирян в каком-либо данном месте? Как мы, православные христиане, можем защищать епископство как принадлежащее к самому существу Церкви (как мы это всегда делаем на экуменических собраниях), когда епископство во многих случаях превратилось лишь в почетное звание, даруемое отдельным лицам только ради престижа? Каков авторитет синодов и соборов, состоящих из титулярных епископов?
Мне думается, что вышеуказанные принципы бесспорны и общеприняты в православном мире. Но что же происходит на самом деле?
Главы разных наших «автокефальных» церквей осуществляют свое первенство в общем соответствии с каноническим преданием, как председатели и вожди местных архиерейских синодов. Тем не менее большинство из них являются не региональными, но национальными главами. Этнический фактор в большой степени заменил региональный и территориальный принцип церковной структуры, и на эту эволюцию следует смотреть как на обмирщение Церкви. Конечно, явление «национальных церквей» не является совершенным новшеством. Существует вполне законная степень, до которой Церковь может отождествляться с этосом и преданием данного народа и брать на себя ответственность за общество, в котором она живет. Православный Восток всегда стремился к воцерковлению тех элементов национальной традиции, которые могли способствовать развитию христианства в данном народе. Но со времени секуляризации национализма, происшедшей во всей Европе в XIX веке, иерархия ценностей перевернулась. «Нацию» и ее интересы стали рассматривать как самоцель, и вместо того чтобы направлять свои народы ко Христу, большинство Православных Церквей «де факто» признали над собою преобладание чисто мирских национальных интересов. Принцип «автокефалии» 5 начали понимать как совершенную самодостаточность и независимость, и отношения между «автокефальными» церквами понимались в терминах, заимствованных из светского международного права. На самом деле единственное, и, я подчеркиваю, единственное экклезиологически и канонически, законное понимание «автокефалии» состоит в том, что она дает известной группе епархий право на выбор своих епископов без вмешательства «высшего» священноначалия, то есть патриарха, архиепископа или митрополита. «Автокефалия» предполагает сообразование с вселенской структурой Православной Церкви. Исторически и канонически в одну «автокефальную» церковную единицу могут входить несколько народностей, и одна «нация» может включать в себя несколько автокефальных групп епархий. Не «автокефальность», а местное единство является основным требованием православной экклезиологии.
Не менее опасное смешение планов произошло в связи со вселенским «первенством». Так как всемирный епископат один – как и вселенская Церковь одна – то священное предание всегда признавало экклезиологическую необходимость координирующего центра общения и совместного действия. В апостольские времена такое служение единству исполнялось Иерусалимской Церковью. Во II веке существует уже общее согласие о некотором преимуществе Римской Церкви.
Очень рано замечается также расхождение между Востоком и Западом касательно критериев, определяющих признание и местонахождение вселенского первенства. Православный Восток никогда не считал возможным придать мистическое значение тому, что та или иная поместная церковь была основана самими апостолами или находится в каком-либо определенном месте; он считал, что вселенское первенство (так же как и поместное) следует учреждать там, где это практически наиболее удобно. По этой причине Константинопольская Церковь была возведена на второе место после Рима, «потому что там находятся император и сенат» (28-е правило Халкидонского собора) и после раскола к этой церкви естественным образом перешло вселенское первенство, принадлежавшее до этого Римскому папе. Причиной такого возвышения было существование (номинально) вселенской христианской империи, столицей которой был Константинополь.
После падения Византии (1453 год) обстоятельства, которые вызвали избрание Константинополя местом вселенски первенствующего престола, исчезли. Тем не менее Православная Церковь была так крепко привязана к своим византийским формам и преданиям, что никто не стал оспаривать первенство Константинополя, особенно с тех пор, как Вселенский Патриархат получил фактическую власть над всеми православными христианами в Оттоманской империи. Даже Русь, находившаяся вне турецкого владычества и цари которой унаследовали императорский титул византийского василевса, никогда не притязала на вселенское первенство своего новообразованного патриархата (1589 год). Однако на деле Константинополь вне оттоманских границ никогда больше не был способен к такому прямому и осмысленному руководству, как в прошлые времена. Чувство православного единства сильно пострадало от этого положения. По мере того как разные балканские государства получали свою политическую независимость (Греция, Сербия, Румыния, Болгария и позже Албания), они выпадали из церковного надзора Фанара 6 и стремились игнорировать его руководящую роль.
Это те исторические факты, с конечными последствиями которых мы имеем дело сегодня. Но что же сказать об экклезиологической необходимости мирового центра общения и деятельности?
Воссоздание церковной структуры, основанной на кафоличности, есть дело не церковной политики, но дело богословия. Поэтому я верю, что такая конференция, как наша, может помочь Церкви найти способ истинно свидетельствовать о своей кафоличности. Мы как богословы призваны напоминать Церкви, что она истинно «кафолична» только потому, что она Христова и что она поэтому может выявлять и осуществлять свою кафоличность, только если она всегда будет видеть во Христе высший и единственный образец своей структуры и устройства.
II. Отношения с другими христианами
Как покажут некоторые докладчики этой конференции, учение о «кафоличности» подразумевает законную возможность культурного, литургического и богословского разнообразия в единой Христовой Церкви. Это разнообразие не означает разногласия и противоречия. Единство Церкви предполагает полное единство веры, видения и любви – то единство единого Тела Христова, которое превосходит всю законную множественность и разнообразие. Мы верим, что Православная Церковь все еще обладает этим единством, несмотря на все личные или коллективные недостатки ее членов, и что поэтому она является единой, истинной, кафолической Церковью. Кафоличность и единство даются Церкви не людьми, а Христом; наше же дело – осуществлять это единство и кафоличность так, чтобы не изменять этим великим дарам Божией благодати.
Поэтому быть «православным кафоликом» является не только преимуществом, но прежде всего ответственностью перед Богом и людьми. Апостол Павел мог в своем служении быть «евреем с евреями» и «эллином с эллинами», но кто лучше него обличал этих же «евреев» и «эллинов», когда они в Коринфе отказывались образовать единую евхаристическую общину?
Разнообразие не есть самоцель, оно только тогда законно, когда оно преодолевается единством в полноте Христовой истины. Вот к этому единству мы, православные, и должны призывать не православных христиан. И снова наше основное притязание то, что такое единство уже найдено в Православной Церкви, и притом не на каком-то невидимом или лжедуховном уровне, к которому все разделенные христиане равно причастны.
К сожалению, самым серьезным препятствием для веры в подлинность нашего притязания является опять-таки внешний вид Православной Церкви: наша непоследовательность, не позволяющая нам хотя бы пытаться провести кафоличность в жизни! Мы привели несколько примеров этой непоследовательности, говоря о структуре Церкви. И я подчеркиваю еще раз, что пока всякому свидетельству о Православии противоречат наблюдаемые факты конкретной действительности Православной Церкви, которые для всех очевидны.
Трудности нашего свидетельства о кафоличности содержатся в ней самой, поскольку она является заданием, так же как и даром Божиим. Кафоличность подразумевает деятельную бдительность и рассуждение. Она предполагает открытость ко всем проявлениям творческой и спасающей силы Божией повсюду. Кафолическая Церковь радуется всему, что показывает действие Божие, даже вне ее канонических пределов, потому что ока Церковь того же самого единого Бога, который и есть источник всех благ. Несмотря на все заблуждения и ереси, которые мы отвергаем в западной христианской традиции, ясно, что даже после раскола Дух Божий продолжал вдохновлять западных святых, мыслителей и миллионы простых христиан. Благодать Божия не исчезла вдруг, когда случился раскол. Православная Церковь это всегда признавала, не впадая, однако, в какой-либо релятивизм и не переставая считать себя единственной истинной кафолической Церковью. Ибо быть «кафоличным» именно и значит повсюду узнавать, что есть дело Божие, и потому в своей основе «добро», и быть готовым принять это как свое. Кафоличность отвергает только зло и заблуждение. И мы верим, что сила «рассуждения», сила опровержения заблуждений и приятия подлинного и правильного повсюду, действует Духом Святым в истинной Церкви Божией. Словами св. Григория Нисского можно сказать: «Истина осуществляется, уничтожая всякую ересь и все же принимая полезное для нее от всякого» (Огласительное Слово, 3). Эта цитата должна стать нашим экуменическим лозунгом. Она также особенно важна для нас, которых Господь поставил свидетелями о Православии среди западной цивилизации.
Важные библейские и канонические понятия «рассуждения» (diakrisis, особенно в 1Кор.12и Рим.14:1 ) и «признания» (от значения глагола «знать» (gignoskein) в 1 Послании апостола Иоанна), как в положительном, так и отрицательном смысле, являются истинной основой православного подхода к экуменизму. Мы изменяем кафоличности Церкви, как только мы теряем способность видеть заблуждение или свойство истинно христианской любви, радоваться всякой правде и добру. Перестать видеть перст и присутствие Божие, где бы они ни проявлялись, и занимать чисто отрицательную и самозащитную позицию по отношению к не православным христианам – значит не только предавать кафоличность; это вид неоманихейства. И обратно, утратить чувство того, что заблуждения и ереси действительно существуют и что они умерщвляюще действуют на людей, и забвение того, что Церковь построена на полноте истины, также является предательством не только православного предания, но и Нового Завета, на котором зиждится это предание.
Одна из современных трудностей нашего участия в организованных нормах экуменического движения заключается в недавнем увлечении многих экуменических учреждений модным богословием «секуляризации», которое восходит к давней западной склонности считать человека «автономным» по отношению к Богу, а его «мирскую» жизнь – самоцелью. Некоторые православные реагируют на это панически и по-сектантски, другие не сознают серьезности положения и считают удобным пользоваться теми (часто мнимыми) преимуществами, которые им доставляет известность быть участниками экуменического движения. Наша ответственность как богословов состоит в том, чтобы избегать таких ловушек и находить для Церкви пути деятельности и свидетельства. В связи с этим наша задача определения подлинно православного подхода к экуменизму неотделима от богословия «мира» – другого многозначного слова Священного Писания, – ибо, в одном значении этого слова, Бог его «возлюбил» и для его жизни дал Своего Сына, а в другом значении мы призваны его «ненавидеть».
III. Кафоличность и миссия
Христианское утверждение, что Иисус есть действительно «Слово Божие» – Логос «Имже вся быша», – утверждение универсальное, которое включает в себя не только всех людей, но и весь космос. Иоанново отождествление Христа и Логоса обозначает, что Иисус не только «Спаситель наших душ». Он не только носитель вести, касающейся определенной области, именуемой «религия», но в Нем заключена последняя истина о происхождении, развитии и конечной судьбе всей твари. Значит, Его Церковь должна быть кафолической Церковью – katolou – «относящейся ко всему».
Мы, вероятно, все согласны в отвержении искушения упрощенностью, искушения, которому христиане часто поддавались в прошлом и которое состоит в употреблении Библии как справочника по физике или биологии, или же в претензии на право церковной иерархии контролировать научное исследование и знание. Такие отношения основывались на неправильном толковании Откровения, и в частности на отождествлении человеческих слов – которыми Господь говорит в Библии – с единым, живым и личным Логосом, который говорит в Своей Церкви Духом Святым. Мы на самом деле верим, что Иисус Христос и есть этот личный, Божественный Логос, в котором все относительные истины, открытые в Ветхом Завете, нашли свое исполнение и в котором также следует искать высший смысл происхождения и судьбы человека, о которых наука нам дает также много важных сведений.
Цель миссии действительно в том, чтобы все люди познали Христа и в Нем нашли общение с Богом. Но познание Христа и общение с Богом (то, что св. отцы называют «обожением») сообщаются людям не для того, чтобы как-либо заменить знание человека о самом себе и о космосе, но для того, чтобы восполнить это знание, дать ему новый смысл и новое творческое измерение. Таким образом, знание, почерпаемое в Откровении – в Писании и Предании, – не заменяет культуру и науку, но освобождает человеческий ум от мирского, или нерелигиозного, то есть неизбежно одностороннего подхода к реальности человека к миру.
Эти основные предпосылки всегда служили основой православного подхода к «миру» и к миссии. Традиционное употребление в богослужении языков разных народов (так называемая Кирилло-Мефодиевская идеология) само по себе уже обозначает, что христианство не упраздняет местные культуры, но воспринимает их в объединенное разнообразие кафолического предания. Тем не менее при таком подходе в каждом случае встречаются специфические для данного положения проблемы. Плюралистическая и частично христианская культура Америки, например, является для Православия беспрецедентным вызовом, на который нарождающееся американское Православие должно немедленно ответить. Это требует динамического и творческого подхода. Затворять Православие в этнических гетто, которые способствовали перенесению православной веры в Новый Свет, с одной стороны, является предательством кафоличности, с другой – представляет собой весьма обманчивую защиту против захлестывающего напора американской общественной действительности. Но и безусловная американизация не представляется правильным решением, потому что «мир» никогда не может быть принят, безо всяких условий, в Царство Божие; он сперва должен пройти через пасхальное изменение и преображение, через крест и воскресение. И это действительно динамический и творческий процесс, для которого Церковь нуждается в водительстве Духа Святого.
Нам всем известно, что современное богословствование о «мире» находится в состоянии большой запутанности. Многие протестантские и некоторые римо-католические богословы сильно выдвигают традиционно западное представление об «автономности всего мирского». Новое секуляристское течение приводит не только к убеждению, что мир является в известном смысле единственным источником откровения, но, парадоксальным образом, само понимание мира сводится к чисто социологическим категориям. Судьба человека объясняется почти исключительно понятиями экономического развития и социальной справедливости. Единственным конкурентом этой «социальной» направленности является пансексуализм Фрейда.
Мне кажется, что ясно выраженная православная реакция на эти течения сегодня одна из главных задач в рамках «кафолического» свидетельства нашей Церкви. Без всякого триумфализма мы можем утверждать и показать, что православное предание о природе человека действительно чрезвычайно богато, и не только в своих святоотеческих корнях, но также и в более недавнем развитии богословия, я, в частности, думаю о некоторых аспектах русской религиозной философии позднего XIX и раннего XX веков. Ничем не оправданная монополия в современном западном богословии Шлейермахера – с одной, а Гегеля, с другой стороны, основана на односторонности и частично на неведении. Православные должны выступать с теоцентричной антропологией греческих св. отцов, и тогда они на Западе же скоро найдут влиятельных союзников (я думаю, например, о значительной части трудов Карла Ранера).
Не нужно забывать при этом, что по самой своей природе истинно христианское благовестие не может найти своего выражения в непосредственно понятных выражениях и потому не может находить легко отклик в миру. Став человеком – и восприняв полноту человечества – Сын Божий не связал Себя с какой-либо существующей идеологией или системой деятельности. Не можем и мы это сделать. Христианин, например, обязательно будет поборником социальной справедливости, но вместе с тем он должен предупреждать о том, что последнее назначение человека не состоит просто в справедливом распределении материальных благ. Тем, кто верит в социальные революции, он неизбежно покажется довольно неуверенным и непреданным союзником, напоминая, что революция не есть разрешение всех зол и что она может стать даже настоящим опиумом для народа. С правыми и левыми христианин может пройти только часть пути и, вероятно, разочарует обоих. Его собственная и всецелая приверженность остается эсхатологической: «Чаю воскресения мертвых».
Таким образом, Церковь не может совершенно отождествлять себя ни с социальным делом и идеологиями «изменений», ни с консервативной философией «статус кво». Но существует более естественный и более надежный союзник христианства, которого большинство христиан часто не замечают. Этот союзник, которого я предлагаю, – наука.
История взаимоотношения между Церковью и наукой, как вам известно, трагична, и Церковь в большой мере ответственна за этот конфликт. Если Западная Церковь старалась навязать науке свой принудительный контроль, который привел к развитию антирелигиозной «научности» и к позитивизму, то православный Восток часто был слишком исключительно созерцательно и (почему не признаться?) как-то по-монофизитски настроен. Востоку некогда было задумываться над этим вопросом. Кроме того, современная наука была создана на европейском Западе, а не на византийском или славянском Востоке.
Тем не менее сегодня наука и христианство уже не настоящие враги, но между ними существует трагичное взаимное незнание. Христианские богословы мало знают о естественных науках, отчасти потому, что их собственное поле деятельности достаточно обширно и отчасти потому, что настоящая наука быстро обескураживает любителей, чего нельзя сказать о социологии и политике. Поэтому многих богословов прельщает легкий и обманчивый успех, и они становятся дилетантами социологии и дилетантами же в политической деятельности для того, чтобы поддерживать «диалог» с тем, что они считают «миром». Но представители естественных наук со своей стороны обычно знают о христианстве не больше того, что некоторые из них выучили в детстве, в школе. Однако управляют современным миром естественные науки и технология, порождаемая ими, а не политические деятели или социальные идеологи. Естественные науки требуют умственной дисциплины и строгости, которые также необходимы хорошему богословию: богослов и научный исследователь могут и должны друг друга понять. Если они друг друга не знают, то это объясняется чаще всего веками враждебности и чрезмерной занятостью своими обособленными интересами. Вот где Церковь должна проявлять свою кафоличность, то есть через преодоление всякой узости! Некоторые из наших современников указали нам путь: отец Павел Флоренский в России и Тейяр де Шардэн на Западе. У них, может быть, не обошлось без некоторых интеллектуальных ошибок, но не обязаны ли мы простить их, вспомнив, как они были трагично одиноки среди богословов своего времени, стараясь показать, что богословие и естественные науки ищут на самом деле одну и ту же истину?
Здесь перед нами крайне неотложная задача «кафолической» ответственности, конечно не в смысле создания нового вида «православной науки», знающей больше об атомах, молекулах и генах, нежели обычная наука, но в том смысле, чтобы богословие и естествознание стали снова серьезно считаться друг с другом. В наши дни непосредственной враждебности между ними почти нет больше, но ее заменило взаимное игнорирование. Положение такое, что богословы признают, что наука и технология представляют собою огромную власть в руках человека, данную ему Богом для власти над природой. Но научные исследователи должны со своей стороны согласиться, что их компетенция ограничивается своей же задачей. Они устанавливают факты, но высшее значение этих фактов выходит за пределы их специальности. Потому им следовало бы обратиться к богословию, то есть к основным умственным и духовным утверждениям веры для нахождения высших критериев и моральных норм.
Вот некоторые из проблем, связанных с нашим размышлением о кафоличности Церкви на этой конференции. Доклады, которые у вас на руках, являются вступлениями в эту тематику, и в ближайшие дни мы услышим ответы и надеемся, что состоится полезная дискуссия. Но настоящая задача еще впереди: о кафоличности следует не только рассуждать – ею надо жить. Она должна быть наглядным показателем того, что каждая наша епархия, каждый наш приход являются действительно местной кафолической Церковью, обладающей божественным даром Христова Присутствия и призванной являть этот дар всем людям.
Разрыв между теорией и практикой, как я уже сказал, так велик в исторической Православной Церкви наших дней, что этот разрыв мог бы быть причиной отчаяния для самих православных, и только лишь сострадательной иронией для тех, кто на нас смотрит извне, если эта теория была бы на самом деле только «теорией», а не даром Божиим, если бы Божественная Евхаристия не преобразовывала – снова и снова – наше бедное человеческое содружество в истинную кафолическую Церковь Божию, если бы от времени до времени Господь не творил такие чудеса, как, например, сохранение православной веры в тоталитарных секуляризованных обществах или возникновение православного рассеяния на Западе, снова давая возможность для всемирного свидетельства Православия.
Уврачевать этот разрыв и стать таким образом более достойными великих дел Божиих, так явно совершающихся нам на пользу и во спасение, остается нашим священным долгом. Через обман, ложь и хвастовство прошедшей славой той или иной местной традиции или той или иной церковной институции уврачевать ничего нельзя. Есть одна положительная черта критической эпохи, в которой мы живем: это ее искание экзистенциальной истины, ее искание святости.
Я только что произнес слово, о котором ни в коем случае нельзя забывать в наших рассуждениях о кафоличности. Церковь не только единая и кафолическая – она также святая. Святость божественное свойство, точно так же как истинное единство и истинная универсальность, но она становится доступной для людей в Церкви. Люди, которых мы называем «святыми», как раз и есть те христиане, которые больше других осуществляли в себе эту божественную святость, сообщенную им в святой Церкви. Как всем, нам известно, отцы Церкви никогда не делали различия между «боговидением» и «богословием». Они никогда не допускали мысли, что интеллектуальные способности в понимании Евангелия имеют какое-либо значение без святости. В прошлом святые – а не «профессиональные церковные деятели» – умели являть образ Христов миру, ибо только в свете святости можно действительно понимать смысл Креста и значение описания Церкви апостолом Павлом в его дни: «Нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем» ( 2Кор.6:8–10 ).
Кафолический – греч. katholikos (от katalou – вообще, в целом) – всеобщий. На русский и славянский языки обычно переводится как «соборный». Кафолическая Церковь – соборная Церковь.
Игнатий Антиохийский. Послание к Смирнянам, 8,2. Русс. пер.: Писания мужей апостольских. СПб., 1895. Репринт: Рига, 1994, с.305(343).