Православие что значит считать себя хуже всех
Самооценка и смирение
Святые – это образцовые люди и в смысле психического здоровья
Получается, что, с точки зрения психологии, любой христианский святой, да и просто христианин, стремящийся к духовному совершенству, является психически нездоровым. Для верующего человека это положение неприемлемо. Конечно, здесь можно вспомнить призыв апостола Павла: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3: 18–19). Но всё же у апостола идет речь о выборе между жизнью по Евангелию и по законам падшего мира, а не о психическом здоровье. Что же касается психики, то святые – это образцовые люди и в смысле психического здоровья. С православной точки зрения, все мы в той или иной степени душевнобольные, и лишь приближение к Богу, а, следовательно, и к святости несет душевное оздоровление. Известно, например, что один психиатр отзывался об отце Иоанне Кронштадтском как о психически абсолютно здоровом человеке.
Православное решение этой проблемы можно представить следующим образом.
Для человека в обычном состоянии, которое в святоотеческой терминологии называется нижеестественным, но большинством из нас воспринимается как естественное, является нормой стремление к комфорту, покою, гарантиям. С психологической точки зрения некая умеренная положительная самооценка является наиболее комфортной. С одной стороны, я не ангел и не идеал, что тоже не слишком комфортно и довольно обременительно, поскольку ответственно, с другой – я лучше многих явно порочных людей. Такая самооценка дает человеку чувство уверенности в себе, возможность с оптимизмом смотреть на жизнь, строить планы и т.д. И наоборот, заниженная самооценка ведет к потере радости и смысла жизни, ко всем отрицательным последствиям, о которых было упомянуто выше.
На первый взгляд, христианская установка на смирение должна напрямую вести к следствиям такого рода. Да и как, казалось бы, может быть иначе? Если ты считаешь себя «в чувстве сердца хуже и ниже всех людей» и ставишь «ниже бессловесных», признаешь себя по своим грехам достойным всяческих наказаний и вечных мук или даже, как известный сапожник из Александрии, полагаешь, что «все спасутся, один я погибну», то чего можно от тебя ожидать, кроме пребывания в состоянии глубокой депрессии?
Тем не менее в христианах, и прежде всего в лучших из них, мы этого как раз и не находим. Они полны энергии, бодры и не только радостны сами, но способны утешить и зарядить своей радостью других.
Вера в милосердного и любящего Бога держит “на плаву”, не дает раствориться в бездне отчаяния при виде своей греховности
Вера в милосердного и любящего Бога и Отца держит человека «на плаву», не дает ему раствориться в бездне отчаяния, разверзающейся в душе от созерцания собственной греховности.
То есть самоуничижение и самоосуждение не только мучительны, но и гибельны для человека, если не уравновешены верой и надеждой на безграничное Божие милосердие. Человеку, пережившему испытание осознанием собственной ничтожности, это испытание, по слову апостола, «доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12: 11). Но для человека, не имеющего искренней веры, оно губительно. Надо думать, что Господь и не открывает нам нашей греховности прежде всего по причине слабости нашей веры, а когда открывает, то делает это постепенно, чтобы печальная картина истинного состояния наших душ не бросила нас в пучину отчаяния.
Если мы посмотрим внимательно на свои привычные жизненные реакции, то в подавляющем большинстве случаев будем вынуждены со скорбью признать, что в стандартных ситуациях мы привыкли убегать в комфортную нишу собственной положительности. Это является своего рода защитной реакцией нашей психики на внешние раздражители. Что бы с нами ни произошло и что бы мы ни сделали, главной нашей задачей остается сохранение чувства внутреннего комфорта, чувства собственной «хорошести». Поэтому первой нашей реакцией в любых непростых ситуациях является попытка самооправдания: «Это не я», – или: «Я не виноват», – или: «Я это сделал, потому что…» – и дальше обыкновенно излагается цепь событий, приведших к неприятным последствиям или даже ко греховному поступку. Цель же этого изложения проста: показать свою невиновность или хотя бы то, что иначе поступить было невозможно.
Все эти дурные наклонности являются следствием той самой «здоровой самооценки», которая представляется образцом в психологии. Если я человек хороший, что называется, по определению, то, следовательно, я и поступаю хорошо. Если же факты говорят об обратном, то следует эти факты так истолковать, чтобы не потерять своего привычного «лица» или просто вычеркнуть из памяти.
К сожалению, нередко наше обращение к Богу не влечет за собой изменения этой привычной реакции на события. В этом случае мы даже в молитве, благодарении и славословии Бога остаемся на ступени всё той же «здоровой самооценки», как это описывается в евангельской притче о мытаре и фарисее. Ведь фарисей – это не какое-то невиданное заморское чудовище. Фарисей – это каждый из нас, превозносящийся своими действительными или мнимыми добродетелями и старающийся оправдать себя в любой ситуации.
“Отца Фарисея? – переспросил он и широким жестом указал: – Да вот, пожалуйста, любого выбирай!”
В Оптиной пустыни передается из уст в уста следующий случай. Одной старушке паломнице нужен был эконом монастыря отец Досифей. Увидев у ворот монастыря Оптинского благочинного, она обратилась к нему со своим вопросом, но, несколько спутавшись, изменила имя искомого отца: «Как мне найти отца Фарисея?» – обратилась она к благочинному. «Отца Фарисея? – переспросил тот и, не растерявшись, тут же широким жестом указал в направлении группы стоящих рядом монахов: – Да вот, пожалуйста, любого выбирай!»
Получается, к сожалению, что фарисейство – это обычное наше состояние, и борьба с ним чрезвычайно тяжела ввиду того, что является борьбой с самим собой, со стремлениями нашей падшей природы, которые на бытийном уровне воспринимаются нами как жизненно необходимые.
Тем не менее Господь сказал: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5: 20). Праведность фарисеев выражается в превозношении своими добродетелями. Праведность христиан заключается в смирении при совершении добродетелей: «Когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17: 10).
То есть, как бы ни была травматична для нашей психики низкая самооценка, она необходима нам для спасения. В противном случае мы обречены на лишение Небесного Царства вместе с фарисеями. Как нам пережить и сделать привычной эту низкую самооценку, не повредившись психически, – это уже другой вопрос.
И всё же трудность и опасность задачи не умаляют ее необходимости: «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7: 14). Подвизаясь на пути смирения, мы можем повредить своему здоровью. Но пребывая в состоянии комфортной самооценки, мы непременно погибнем.
Господь предупреждает нас: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 33). Но что может быть более трудным для человека, чем отказаться от своего собственного положительного образа, лелеемого в сердце?
Путь самоуничижения нельзя преодолеть человеческими силами, но иного пути спасения не существует
Путь самоуничижения нельзя преодолеть человеческими силами, но иного пути спасения не существует. Поэтому, как бы ни было это тяжело, но «здоровой самооценки» христианину приходится избегать как смертельно опасной болезни.
Что же касается вопроса достижимости человеком состояния смирения, при котором мысли о собственной греховности не парализуют, а, наоборот, прибавляют человеку сил в устремленности к Богу, то здесь нам ничего не остается, как только понадеяться на свидетельство Евангелия: «Человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу» (Мк. 10: 27).
[1] Агапит (Беловидов), схиархимандрит. Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. Издание Свято-Трицкой Сергиевой Лавры, 1992. Ч. 1. С. 99.
[2] Древний патерик. М., 1991. С. 286.
[4] Агапит (Беловидов), схиархимандрит. Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. Ч. 1. С. 97.
[5] [Софроний (Сахаров), архимандрит.] Старец Силуан. М., 1991. С. 41.
[6] Исаак Сирин, преподобный. Слова подвижнические. М., 1993. С. 175.
[7] Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Слово в день обретения мощей иже во святых отца нашего Алексия, Митрополита Московского и всея России Чудотворца, и по случаю возвращения к московской пастве // http://www.stsl.ru/lib/book13/chap197.htm.
[8] Николай Сербский, святитель. Евангелие о покаявшемся Закхее // http://www.pravoslavie.ru/put/44538.htm.
[10] Кассиан (Безобразов), епископ. Христос и первое христианское поколение. М., 2001. С. 93.
Я – хуже всех? Покаяние и комплекс неполноценности
Приблизительное время чтения: 13 мин.
О том, действительно ли Православие развивает в человеке комплекс неполноценности, где грань между смирением и самоедством и когда стремление к самоуничижению превращается в патологию, мы беседуем с известным психиатром и поэтом из Одессы Борисом Херсонским.
«Православные» комплексы
— Борис Григорьевич, где грань, за которой покаяние, попытка смириться переходит в патологический комплекс вины и ощущение собственной никчемности?
— Мне кажется, что сам человек не в состоянии отметить эту границу: она может быть почти неуловима и пролегает не внутри, а вовне — в отношении к другим людям, к ближнему.
Есть один верный критерий: пока самоумаление ведет к близости с другими, доброжелательности, умению прощать — о патологии не может быть речи. А если человек отворачивается от других, целиком уходит во внутренний мир, утрачивает радость жизни, окончательно осуждает себя самого, не пытаясь ничего исправить, — перед нами уныние, депрессия — на профессиональном нашем языке. И, разумеется, хоть в депрессии есть и «плотский уровень» (страдает, скажем, обмен серотонина), но не видеть в ней душевной и духовной составляющих означает оставаться на уровне примитивного материализма.
— Среди православных депрессия на такой почве действительно встречается чаще, чем среди других людей?
— Не думаю. Первая половина моей врачебной практики проходила в условиях почти тотального атеизма. Но в депрессивных пациентах и в людях с комплексами недостатка не было. Сейчас количество верующих увеличилось на два порядка. И если бы религия действительно всерьез была патогенным фактором, то это повлияло бы на общую частоту депрессивных состояний. А она остается прежней.
Чувство ущербности — откуда оно?
— Давайте разберемся в определениях: комплекс неполноценности, низкая самооценка и комплекс вины — это одно и то же? Если нет, то в чем разница?
— Термин «комплекс неполноценности» вошел в психологическую литературу с легкой руки австрийского психиатра Альфреда Адлера, наряду с «комплексом превосходства» и «социальным чувством». Комплекс неполноценности, как и многие иные комплексы, не выдумка, а психологическая реальность.
— Откуда он берется?
— Он возникает из постоянного соотнесения себя с другими людьми. Возможно, впервые — в раннем детском возрасте, когда маленький «царь вселенной», вокруг которого вращался мир, внезапно осознает себя слабым, беспомощным и ничтожным существом. Фигуры взрослых и старших детей вырастают до гигантских размеров. В каком-то смысле детство — это путешествие Гулливера в страну великанов.
И даже сравнявшись с великанами в росте, человек продолжает чувствовать себя ничтожным и беспомощным: всегда рядом будут люди сильнее и значительнее его. Комплекс неполноценности подпитывается чувством зависти и страхом отвержения. В религиозном отношении это зависть к Богу. Желание «у Бога отнять небеса» (слова из советской песни). При ясном понимании, что Богу завидовать невозможно: если Его нет, то как завидовать «нулю», который «проповедуют атеисты» (Ф. Достоевский). Если же Бог есть, то человек всегда будет ничтожен перед Тем, для Кого звезды — искры.
Я думаю, что сам по себе комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения человека к миру. Гораздо большее количество проблем порождает комплекс превосходства, он же — гордыня, он же прелесть в старом понимании этого слова — прельщение.
— А разве комплекс неполноценности — не обратная сторона гордыни? Ведь в таком состоянии человеку нужно постоянно чем-то подпитывать свое самолюбие.
— Нет, не обратная. Хотя внешние результаты близки: человек избегает общения. Но в первом случае он считает себя недостойным, боится провала, боится быть отвергнутым. А в случае комплекса превосходства он — выше всех и не хочет опускаться до общения с теми, кто его заведомо не поймет.
— В первом случае — тщеславие, во втором — гордыня?
— Да. Тщеславие направлено на коммуникацию, оно нуждается в поддержке извне. Гордыня — личное дело человека, он и так считает, что всё о себе знает, а все остальные — ниже его, так что их мнения не имеют значения. Конечно, это схематичное объяснение.
— Когда Вы говорите, что комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения к миру, что Вы имеете в виду?
— Человек, правильно относящийся к миру, осознает ограниченность своих возможностей. В том числе и ограниченность своего разума. То есть он понимает, что не всемогущ, не всеведущ. И уж точно — не всеблаг.
— Осознание ограниченности своих возможностей и комплекс неполноценности — тождественны, таким образом?
— В известном смысле. Но закомплексованному человеку осознание ограниченности возможностей начинает мешать в повседневной жизни. То есть приводит к социальным фобиям. Например, так: «Я не смогу этого сделать, потому что я плохой»; или, скажем, «я не буду участвовать в благотворительной программе просто потому, что меня никто не послушает и дело только проиграет». Это признак того, что граница нормы уже пройдена.
— Что нужно для преодоления таких установок?
— Комплекс неполноценности требует компенсации и сверхкомпенсации. Речь идет о достижениях, об успехах в соревновании. К примеру, пишут о комплексе Демосфена, у которого был дефект речи. И он стремился сверхкомпенсировать его, пытался говорить, набивая рот галькой, то есть работал над собой, терпеливо исправлял свой дефект и в итоге стал оратором. Похожая история случилась с самим Адлером. Он не успевал по математике и должен был быть отчислен из гимназии. Чувство неполноценности заставило его взяться за дело, и он стал первым учеником.
Кстати, Адлер писал, что компенсации может быть на «полезной стороне жизни» и на «бесполезной», «темной». Иными словами, хулиганство в школе — частая форма компенсации недостаточных успехов в обучении.
— Но ведь это не преодоление проблемы, а преодоление ее симптомов. Не становится ли человек таким образом болезненно зависимым от своих успехов и неудач?
— Об этом и речь. Компенсация всегда предусматривает соревновательность и ориентацию на достижение. Если успеха не будет, то комплекс, разумеется, вернется с новой силой.
— Стало быть, он неистребим? Но ведь у смиренного человека вроде бы комплексов быть не должно.
— У смиренного человека в идеале — не должно. Но путь к этому — духовный и очень напряженный, приступы депрессии и самоуничижения часты на этом пути.
Другой разговор, что в жизни верующего это нормально, поскольку в его мировоззрении присутствует вертикальное измерение: он видит перед собой цель, видит идеал — Христа, и земную жизнь воспринимает как борьбу за то, чтобы приблизиться к этому идеалу. «Я буду умаляться, а Христос во мне — расти».
— Как не скатиться к тому, чтобы в своем самоумалении и попытках «смириться» начать смаковать чувство собственной никчемности?
— Меньше думать о себе. Адлер говорил, что королева безобразия — все равно королева. Смакование собственной никчемности в этом смысле мало отличается от смакования собственного величия.
На волоске от лицемерия
— Давайте перейдем к чувству вины — это, казалось бы, обычное состояние православного человека.
— Комплекс вины куда глубже комплекса неполноценности и имеет более четкий религиозный оттенок. Достаточно сказать, что для преодоления неполноценности необходимо соревнование, совершенствование, компенсация. А для преодоления чувства вины — искупление и прощение.
— Действительно ли православная традиция покаяния провоцирует комплекс вины?
— В некотором смысле — провоцирует. Но это не значит, что православное понимание покаяния заведомо неправильное. Ведь первые слова в Евангелии говорит не Христос, а Иоанн Креститель, и это — слова о покаянии: Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное! Потребность в покаянии вытекает из ощущения близости Христа.
Осознание своей личной греховности — отправная точка духовного роста. Христианство вообще не религия самодовольных и самоуверенных. И, если можно так выразиться, стиль нашей духовной жизни направлен на преодоление наших несовершенств с помощью Божией. Но ведь нужно знать, что именно ты преодолеваешь? Совесть — тонкий инструмент, который должен быть правильно настроен. Вот православная аскетика, молитва — это своеобразный настройщик души.
В ежедневных молитвах, в последовании богослужений постоянно подчеркивается наша греховность и виновность перед Богом. Покаянный 50-й псалом мы читаем ежедневно: Вот, я в беззаконии зачат и во грехе родила меня мать моя.
В молитве перед Причастием — называем себя первыми от грешников. А текст Великого покаянного канона Андрея Критского, в котором наша душа приравнивается к душам всех библейских грешников и злодеев, включая Ламеха, похвалявшегося перед женами смертоубийством?
В молитвах при чтении Псалтири от имени усопшего произносятся самообвинения в таких грехах, которых покойный, может быть, и не знал. А есть еще и знаменитое «Покаяние скитское». Эта весьма поэтичная молитва, имевшая, по-моему, хождение преимущественно в старообрядческой среде, содержит такой список грехов, что удивляешься, как в него не попали вдох и выдох.
— Выходит, нормально для православного считать себя самым грешным, считать, что он — ничто, просто орудие, что он действительно хуже всех?
— Я бы не назвал такое отношение к себе подлинно православным. Какой тут простор для лицемерия! Вспоминаю рассказ Куприна «Мирное житие», в котором подлый человек с удовольствием слушает канон Андрея Критского. Он представляет себя смиренным и очень православным, но при этом обдумывает донос, слушая покаянный канон. И не чувствует противоречия.
Это, в некотором смысле, весьма знакомый мне тип.
— То есть опасность надеть на себя «маску смирения» касается всех, кто проходит через покаяние.
— Да, и подчеркнуто «смиренный» человек на поверку легко может оказаться жестким, негибким, да и недобрым. Я несколько раз имел дело с подобными людьми. Пример. Какое-то время тому назад я формально руководил православным центром милосердия. Формально, потому что моя «заместительница» отличалась редким своеволием и блокировала любые мои начинания, не забывая каждый раз просить прощения с опущенными глазами. Естественно, прощение она получала столь же формальное, сколь и просьба о нем. Я считаю, что дело, которым мы занимались, от этого пострадало сильно.
С точки зрения психологии маска — это норма. А с духовной точки зрения — что может быть хуже лицемерия? Горе вам, фарисеи лицемеры! — это ведь наиболее частая инвектива, которую мы слышим из уст Спасителя.
— Если человек на самом деле себя самым плохим не считает, но продолжает говорить «я грешный, я хуже всех», это обязательно приводит к внутреннему конфликту и лицемерию?
— Не совсем. Парадоксально, но лицемер как раз и не переживает внутреннего конфликта и, со своей точки зрения, — совершенно здоров. И, следовательно, никогда не обратится к психологу. У него прекрасно работают механизмы психологической защиты. В каком-то смысле жизнь для такого человека — маскарад, он может радоваться тому, что маска ему к лицу, что она лучше, чем другие маски. Психологи говорят о «масках», о «ложном я». Совсем недавно прочел статью известного детского психолога Дональда Виннекота на эту тему. Он считает доминирование ложных представлений о себе весьма опасным состоянием. Не то чтобы человек от этого заболеет. Он просто не проживет свою жизнь.
— В каком смысле?
— Он будет все время гнаться за несуществующим идеалом, пытаться соответствовать некоему образу себя, который сложился у него в голове и который он считает достойным одобрения окружающих людей.
— Может ли вообще самообвинение — нелицемерное — считаться нормальным, здоровым состоянием человека?
— Самообвинение — обычное состояние души того, кто вникает в смысл богослужебных текстов и стремится в молитве отождествить себя с окончательно падшим грешником. Но зачастую бывает, что мы чрезмерно подчеркиваем свою греховность — это значит, что мы либо скользим по поверхности покаянных молитв, не понимая и не вслушиваясь, либо это какой-то внутренний протест.
Во всем нужна мера. Погрязать в мыслях о грехах столь же опасно, как и погрязать в грехах. Только опасности разные.
— Но как в таком случае относиться к словам покаянных молитв, если ты их искренне не можешь принять на свой счет?
— Иногда это нужно глубоко прочувствовать. Для того чтобы воззвать из глубины. Но это уже далеко от психологической тематики, я бы эти вопросы оставил духовнику.
Смирение и/или достоинство?
— А что такое смирение на языке психологии?
— Мне кажется, что это спокойное состояние души, готовность принять любые испытания. Психологи скажут «высокая фрустрационная толерантность», но на вопросы о смирении отвечать нашими терминами не подобает. Кроме того смирение предполагает готовность спокойно и правильно действовать с другими людьми, «никого не огорчая и не смущая», как говорится в молитве последних оптинских старцев.
Нарциссизм, болезненная обидчивость, раздражительность — все это противоречит понятию смирения. О смирении можно сказать почти то же, что апостол Павел говорит о любви — не превозносится, не ищет своего.
— С точки зрения психологии какой позитивный момент есть в смирении и покаянии?
— В самоумалении есть серьезная доля реальности. Мы ведь не только считаем себя грешниками. Мы действительно таковы. Наши достижения тоже не столь велики. И мир наш не столь совершенен. И все мы бессильны перед величием Бога и Его творения. А умение видеть себя в мире таким, какой ты есть в действительности, — великое дело. В конце концов, самоконтроль и трезвый взгляд на себя — это именно то, что должен выработать у своего клиента хороший психолог.
Есть, впрочем, психологические направления, которые побуждают человека забыть страх и упреки совести, открыто выражать свою враждебность и агрессию. Но я к этим направлениям не принадлежу.
— Искореняя свои недостатки, умаляя себя, верующий человек, выходит, не имеет права замечать свои достоинства и придавать значение своим успехам? Мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк 17:10).
— Скорее — не должен акцентироваться на своих успехах, но, конечно, каждый человек свои успехи замечает. И неужели верующий не может оценить то, что делает? Другой разговор, что верующий знает цену этим успехам. И что мы не имеем права трубить на всех перекрестках о «благодеяниях», совершенных нами. Мы не носимся со своей самооценкой как с писаной торбой. В каком-то смысле, в идеале, вера должна быть прививкой против нарциссизма.
Вот что важно! Не искать побед во взаимоотношениях с Богом. Вот финал стихотворения Рильке, переведенного Пастернаком:
— А слова: «Все плохое во мне — от меня, все хорошее — от Бога» — позиция слабого, пассивного человека?
— Не стоит всерьез говорить об этом. На мой взгляд, такая формулировка вступает в противоречие с известными словами Христа: Царство Божие — внутри вас.
А представление о том, что верующий заведомо неполноценен, слаб — оскорбительно и не соответствует реальности. Список великих верующих настолько огромен, что нет даже смысла обсуждать этот вопрос.
— Не страдает ли чувство собственного достоинства, индивидуальность человека оттого, что он старается смиряться и не придает значения своим успехам?
— Индивидуальность — никоим образом! Она описывается тысячью психологических характеристик, и нарциссически раздутая самооценка лишь в патологии может быть названа ведущей из них. Аккуратность, педантизм, сдержанность, импульсивность — разве зависят эти черты от самоумаления?
— А чувство собственного достоинства?
— Смирение и признание собственных грехов и слабостей не умаляет достоинства человека, а просто снимает этот вопрос. Потому что, с точки зрения верующего, если Бог «немного умалил его пред ангелами, славою и честью увенчал его» — не в этом ли высшее достоинство человека? Не в неуничтожимом ли образе Божием?
Что делать?
— Каков признак того, что верующему пора бороться с комплексом вины? И с чего начать, если ты привык в себе копаться и выискивать собственные недостатки?
— Критерий может быть таким: если ты начинаешь себя ненавидеть и при этом отдаляться от людей, замыкаться в себе, то пришла пора бороться уже не с собой, а с ненавистью к себе. И с отчуждением от окружающих. И думаю, что начать нужно с попытки совладать с этим самостоятельно. Вдумчивый и не слишком строгий духовник может здесь быть хорошей опорой. Но иногда необходимо обращение к психологу, реже — к психиатру. Верующему христианину поможет психотерапевт, с уважением относящийся к духовному миру своего клиента. В идеале — если этот специалист сам верующий. Но вовсе не обязательно.
— Многие сомневаются, что психология может быть полезна верующему. Ведь есть священники, с которыми можно поговорить, посоветоваться.
— Есть простой ответ: по вопросам душевной жизни — лучше обращаться к психотерапевту, по вопросам духовной жизни — к духовнику. Сложность начнется, когда мы станем определять границу.
— Вопросы, которые мы обсудили, — чувство вины и чувство собственной неполноценности — куда относятся? К духовной или душевной сфере?
— И к тому, и к другому. Все зависит от уровня. Если я чувствую вину перед другом — к душевному. Если я чувствую себя виноватым, безвозвратно погибшим перед Богом — это уже другое.