Помни что ни чужой войны ни дурной молвы ни злой немочи ненасытной
я пришёл.
я пришёл к старику берберу, что худ и сед,
разрешить вопросы, которыми я терзаем.
“я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, –
так вот ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды,
будь защитником розе, голубю и – дракону.
видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, –
покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,
ни злой немочи, ненасытной, будто волчица –
ничего страшнее тюрьмы твоей головы
никогда с тобой не случится”
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Помни что ни чужой войны ни дурной молвы ни злой немочи ненасытной
я пришёл к старику берберу, что худ и сед,
разрешить вопросы, которыми я терзаем.
«я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, —
так вот, ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды,
будь защитником розе, голубю и — дракону.
видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, —
покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,
ни злой немочи, ненасытной, будто волчица —
ничего страшнее тюрьмы твоей головы
никогда с тобой не случится.»
Вера Полозкова
7 февраля 2012, Сочи
30 января 2013, Гокарна, Карнатака
Прямой эфир
konstruktor · 13 декабря 2021, 18:46
Safiya · 13 декабря 2021, 11:08
ShivaTroN3000 · 12 декабря 2021, 16:35
konstruktor · 11 декабря 2021, 19:35
konstruktor · 10 декабря 2021, 15:08
OHA · 10 декабря 2021, 13:13
OHA · 10 декабря 2021, 13:00
Tosha777 · 10 декабря 2021, 12:41
Sofa · 10 декабря 2021, 10:36
Мир Адвайты
© Omeshvara, 2011 ∞
Любые вопросы, пожелания и предложения присылайте на:
Помни что ни чужой войны ни дурной молвы ни злой немочи ненасытной
Барбара глядит на себя из зеркала, свет становится нестерпим, дёргается веко.
Через полчаса, думает она, всё уже померкло, на поверхности ни предмета, ни звука, ни человека.
Только чистая боль, чтоб ты аж слова коверкала, за четыре часа проходит четыре века.
May 10th, 2012, 12:43 pm
не об этом
как будто май, но через двадцать лет.
с балкона открывается шикарный
вид на реку и мокрый парапет.
и мы стоим, как караул бездарный,
как генералы враждовавших армий
двух государств, которых больше нет.
зависимость от крови есть порок.
от вида собственной, злорадствуя, пьянеешь
и травишь, травишь рану, чтоб над ней уж
навыться и навоеваться впрок.
и на войне велик, как на войне лишь.
но суд приходит. и бывает строг.
как зверь, нашедший равного врага,
соперника, я, кажется, кричала;
гляди, твердишь себе, и слушай одичало,
как шкура трескается, если о рога,
как жизнь становится ясна и дорога,
бьёт горлом, начинается сначала,
кипит и заливает берега.
ты область, где кончаются слова.
ты детство, что впотьмах навстречу вышло:
клеёнка, салки, давленая вишня,
щекотка, манка, мятая трава.
привет! ты пахнешь берегом реки,
подлунным, летним, в молодой осоке;
условия, экзамены и сроки
друг другу ставят только дураки,
а мы четыре жадные руки,
нашедшие назначенные строки.
как твой дар выгоняет тебя на лестничную площадку, снулую улитку, обдирает с тебя твою костяную шкурку
вспарывает под пяткой твоей брусчатку, паркет и плитку, под ладонью твоей побелку и штукатурку
хер тебе, а не тряпочку, не перчатку, ни другую попытку, как еще объяснять-то тебе, придурку
кто тебя кормил этой басней, что хоть ты тресни, а там спокойней, в другой из жизней
чем оно серьёзнее, тем опасней, и интересней, и траектория всё капризней
есть суровая предначертанность и борьба с ней, вперёд и с песней, и настоящие только вы с ней
ну так вот тебе полные руки пепла, полные чаек сопла, и произвол, и дороговизна,
чтобы вера твоя проклюнулась и окрепла, гордыня твоя усопла, дорога, виза
чтобы ты почуял такое пекло, в котором все на тебе просохло, а после радовался до визга
и злословь сколько влезет, язва, только мы-то полезные, мы не звери
это только ханже неясно: при виде лезвия люди делаются трезвее
в результате битья вдребезги, лязга, скрежета железного, из цепей выпадают звенья
и над этим адом что-то начинает светиться ласково, протягиваясь из бездны, и расплёскивается по небу, розовея
7 февраля 2012, Сочи
свет скользит по стеклу купе, по казённым, с печатями, занавескам,
и случайным отблеском ловится в нём, нерезком,
мое сердце, что падает вниз с моста и ложится с далёким плеском
на ладони днепра
так давно я учусь умирать легко, что совсем утрачивается навык
жить помногу и с гордостью, как это водится у зазнаек;
всякий поезд, в котором я, ближе к ночи заваливается набок,
обращается в прах
где тот голос, что вечно пел из тебя, паршивца
лишь о том, что терять легко, если раз решиться,
хороша лапшица, ткань бытия продолжает шиться,
а потом запнулся и произнёс: «прости, я в тебе ошибся»,
и ты нем и неправ
2 января 2012, поезд Киев-Москва
кто нас сделал такими тяжелыми, даже плачется чем-то твёрдым,
словно длинные грифы замкнуло одним аккордом,
словно умер в пути и едешь, и едешь мёртвым,
не смыкаешь очей
отсоединили контакт, и огонь, что был зрим и вещен
и пронизывал кровь, пейзажи, детей и женщин,
разложился на циклы пикселей, знаков, трещин,
а совсем не лучей
Песни острова Макунуду
Нине Берберовой
океан говорит: у меня в подчиненьи ночь вся, я тут верховный чин
ты быстрее искорки, менее древоточца, не знаешь принципов и причин
сделай милость, сядь и сосредоточься, а то и вовсе неразличим
сам себе властитель, проектировщик, военный лекарь, городовой,
ни один рисунок, орнамент, росчерк не повторяю случайный свой
кто не знает меры и тот, кто ропщет, в меня ложится вниз головой
ну а ты, со сложной своей начинкой, гордыней барина и связующего звена
будешь только белой моей песчинкой, поменьше рисового зерна,
чтобы я шелестел по краю и был с горчинкой,
и вода была ослепительно зелена
берега и пирса,
дома и огня;
океан скупился
показать меня.
чаячьего лая
звук издалека,
ракушка жилая
едет вдоль песка,
так, что служит линзой
глянувшим извне
и легко приблизит,
что лежит на дне.
мрамора и кварца
длинны берега,
и в лачуге старца
суп у очага.
век свеча не гасла
у его ворот.
вёл густого масла
этот резкий рот,
скулы и подглазья
чей-то мастихин,
и на стенке вязью
древние стихи.
«где твоя темница?
рыбы и коралл.
ты погиб, и мнится,
что не умирал.
смуглый юноша по утрам расправляет простыни,
оставляет нам фруктов, что накормили бы гарнизон.
— где вы были в последние дни земли?
— мы жили на острове.
брали красный арабский мальборо
и глядели на горизонт.
ровно те из нас, кого гибель назначит лучшими,
вечно были невосприимчивы к похвалам.
— что вы делали в час, когда туча закрыла небо?
— обнявшись, слушали,
как деревья ломаются пополам.
вспоминали по именам тех, кто в детстве нравился,
и смеялись, и говорили, что устоим.
старый бармен, кассу закрыв на ключ, не спеша отправился
ждать, когда море придет за ним.
молодость-девица,
взбалмошная царица
всего, что делается
и не повторится.
рябью
господи мой, прохладный, простой, улыбчивый и сплошной
тяжело голове, полной шума, дребезга, всякой мерзости несмешной
протяни мне сложенные ладони да напои меня тишиной
я несу свою вахту, я отвоёвываю у хаоса крошечный вершок за вершком
говорю всем: смотрите, вы всемогущие (они тихо друг другу: «здорово, но с душком»)
у меня шесть рейсов в неделю, господи, но к тебе я пришел пешком
рассказать ли, как я устал быть должным и как я меньше того, что наобещал
как я хохотал над мещанами, как стал лабухом у мещан
как я экономлю движения, уступая жилье сомнениям и вещам
ты был где-то поблизости, когда мы пели целой кухней, вся синь и пьянь,
дилана и высоцкого, все лады набекрень, что ни день, то всклянь,
ты гораздо дальше теперь, когда мы говорим о дхарме и бхакти-йоге, про инь и ян
потому что во сне одни психопаты грызут других, и ты просыпаешься от грызни
наблюдать, как тут месят, считают месяцы до начала большой резни
что я делаю здесь со своею сверхточной оптикой, отпусти меня, упраздни
я любил-то всего, может, трёх человек на свете, каждая скула как кетмень
и до них теперь не добраться ни поездом, ни паромом, ни сунув руку им за ремень:
безразличный металл, оргстекло, крепления, напыление и кремень
господи мой, господи, неизбывные допамин и серотонин
доживу, доумру ли когда до своих единственных именин
побреду ли когда через всю твою музыку, не закатывая штанин
где ты будешь стоять спиной (головокружение и джетлаг)
по тому, как рябью идет на тебе футболка, так, словно под ветром флаг
я немедленно догадаюсь, что ты ревешь, закусив кулак
Львов-Пермь-Москва, октябрь 2012
неестественно прямы, как штаба верные часовые
в городе, где живых не осталось ни снайпера, ни ребенка
мы стоим и молимся об убийце, чтобы впервые
за столетие лечь, где хвоя, листва, щебёнка
начертить себе траекторию вдоль по золоту и лазури,
над багряными с рыжим кронами и горами.
сделай, господи, чтоб нас опрокинули и разули,
все эти шифровки страшные отобрали
Говорит ей: «Я никого не звал, у меня есть сцена и есть вокзал, но теперь я видел и осязал самый свет, похоже. У меня в гитарном чехле пятак, я не сплю без приступов и атак, а ты поглядишь на меня вот так, и вскипает кожа.
Я был мальчик, я беззаботно жил; я не тот, кто пашет до синих жил; я тебя, наверно, не заслужил, только кто арбитры. Ночевал у разных и был игрок, (и посмел ступить тебе на порог), и курю как дьявол, да все не впрок, только вкус селитры.
Через семь лет смрада и кабака я умру в лысеющего быка, в эти ляжки, пошлости и бока, поучать и охать. Но пока я жутко живой и твой, пахну дымом, солью, сырой листвой, Питер Пен, Иванушка, домовой, не отдай меня вдоль по той кривой, где тоска и похоть».
И она говорит ему: «И в лесу, у цыгана с узким кольцом в носу, я тебя от времени не спасу, мы его там встретим. Я умею верить и обнимать, только я не буду тебя, как мать, опекать, оправдывать, поднимать, я здесь не за этим.
Как все дети, росшие без отцов, мы хотим игрушек и леденцов, одеваться празднично, чтоб рубцов и не замечали. Только нет на свете того пути, где нам вечно нет еще двадцати, всего спросу — радовать и цвести, как всегда вначале.
Когда меркнет свет и приходит край, тебе нужен муж, а не мальчик Кай, отвыкай, хороший мой, отвыкай отступать, робея. Есть вокзал и сцена, а есть жилье, и судьба обычно берет свое и у тех, кто бегает от нее — только чуть грубее».
Помни что ни чужой войны ни дурной молвы ни злой немочи ненасытной
А сейчас, дорогуша, послушай внимательно.
И не надо стыдливо косить глаза в сторону.
Ты, пожалуйста, взвесь сейчас все обстоятельства
И отдай всё ненужное черному ворону.
Прекрати о них думать, ведь ты не железная!
Выкинь память о них из коробок и ящиков.
Эта скорбь по ушедшим, увы, бесполезная.
Перестань вспоминать этих басен рассказчиков!
Проведи в голове, наконец-то, ревизию,
Да и выброси к черту всех тех, кто калечили.
И тогда ты закончишь с собою коллизию
И добьёшься, чтоб чувства уму не перечили.
Ты не видишь вокруг своего настоящего,
Ты погрязла в прошедшем. Душа твоя мечется.
Тебе нравится быть вечно с видом скорбящего?
Я надеюсь, что твой мазохизм ещё лечится.
Ни к чему создавать себе лишние трудности,
Ни к чему верить людям, мозги тебе пудрящим.
Так избавься, хорошая, от своей трусости
И вступи в диалог со своим светлым будущим!
Вот иду я в шубе,
А под шубой – кофта,
А под кофтой – майка,
А под майкой – сердце.
А у сердца слышно,
Как стучат колеса,
И оно, как поезд
Пассажирский мчится.
И в его вагонах
Нараспашку окна,
Нараспашку двери,
Нараспашку люди.
И у них, конечно,
В чемоданах море,
Корабли и чайки,
Облака и песни.
Потому что в сердце
Им тепло под майкой,
Им тепло под кофтой
Им тепло под шубой.
Запомни и забудь,
У времени нет груза за спиной.
Следы меняют очертания.
Срываешь каждый миг-
Флористика простых букетов,
Оставь на память черновик
Чужих советов.
Запомни и забудь,
У времени лишь крылья за спиной,
Следы вдоль берега так призрачно прозрачны,
Бери лишь камешки с собой,
Они на первый взгляд невзрачны,
Но так прекрасно их мерцание под водой.
(c) Мария Гуляко
для того дана была эта рыбья задача
чтобы понять, несчастна ли рыбья доля?
ты в уме все решил про рыбу, а это значит
что про себя тем более (с) Ананасова
Чтобы на лестничной клетке пахло борщом или свежей гречкой
И какой-нибудь мальчик, хлопнув дверью, крикнул «мама, пока!»
Есть на свете какие-то правильные простые вещи,
Смысл которых понятен, а суть легка.
Хочется, чтобы ещё от масляной краски блестели стены,
А мы с тобой в полдевятого после работы шли прогуляться в парк
И над нами горели бы жёлтые фонари, самые обыкновенные
И ты говорил бы «я люблю тебя» просто так.
А потом, когда настанет зима и в трамваях от дыхания запотеют стёкла
И не станет на земле ничего зелёного кроме ограды возле магазина «Универсам»,
Я подумаю – сколько снега выпало, Господи, сколько
света – так, что больно смотреть глазам.
вечером выпал снег. белый_белый. я шла под этим снегом и была счастливой.
потому что я люблю. зашла в магазин. купила кураги с черносливом.
у меня от тебя есть письма.
ты мне пишешь каждый день и наверное я у тебя в сердце.
в левый глаз залетела слеза. хожу бобылём.
позабылась любовь, поросла быльём.
потерял чутьё,
да и сам чуть жив.
сам себе стал бессмысленным
и чужим.
по ночам смолю и кормлю голубей.
у прохожих спрашиваю: где счастье?
говорят «нигде».
вот так просто.
атомной эры дети
выросли в грустных взрослых.
я сажусь в каждый поезд и верю,
что он едет по старым рельсам,
без прибытия пункта и промежуточных
станций.
но ночами мне снится, как ты открываешь двери,
говоришь сначала «зайди, погрейся»,
а потом
«останься». (с) ананасова